Сильнее всего в ту ночь запомнились Дархану огромные очки брата. В их толстых линзах пылало яркое пламя, летели с крыши избитые до полусмерти пленники. Один из них, к несчастью, выжил. Толпа, услышав его стенания, долго и беспощадно швыряла вниз бутылки и куски бетона. Увы, и этого им показалось, мало. Спустившись, они подняли истерзанное тело и скрылись в недрах здания. Лишь несколько минут спустя четверо бойцов оказалось на крыше, бросив, словно добычу тело несчастного к ногам судей, отцов города и проституток.
С крыши не было слышно его стонов, но в бинокль Дархан видел, как дрожа от боли бедняга, перевернулся на свою беду. Заметив это, толпа завопила в яростном веселье, а один из палачей тут же помочился на свою жертву. Это послужило для остальных неким сигналом. Бросившись на пленника, они принялись пинать его, тыкать арматурой, а огромный амбал, схватив кусок бетона, бросил его несчастному на голову.
Больше всего Дархану хотелось верить, что этот бетон положил конец бесконечным мучениям, но озверевшая толпа решила продолжить свое кровавое развлечение. Схватив распростертое тело за руки, двое потащили его к костру. Проститутки завизжали от восторга так сильно, что братья услышали их даже отсюда.
Несчастный, в котором не должно было остаться и капли жизни, из последних сил пытался выбраться из пылавшего костра. Увы, палачи и истязатели удерживали его, придавливая ноги сапогами, а потом кто-то притащил длинную узкую палку. Прижав ей тело несчастного, изверг старательно удерживал корчившееся тело, которое, ярко вспыхнув напоследок, вызвало звериную радость толпы. Палачи бросились обнимать друг друга, в животном исступлении один из палачей, и тот, что принес палку, начали сношать проститутку в фуражке. На крышу высыпали еще люди, которые принялись палить в воздух.
Дикий, бессмысленный карнавал продолжался до утра, кто-то спустился вниз, кто-то остался спать на крыше. Заря застала потухший костер, валявшихся пьяных бойцов и одного из палачей, тащущего за ногу не то пьяную, не то мертвую проститутку.
Алмаз с любопытством разглядывал салатовый телефон. Дархан неспешно подключил его, проверил индукцию и в назначенное время накрутил номер. В этот раз взяли быстро. Без приветствия, Закир тут же спросил:
— Когда?
Такой тон не понравился Дархану. В первый их созвон Закир казался сговорчивее. Теперь даже в этом коротком слове слышались нетерпеливые раздражительные ноты. Пути назад не было. Сглотнув слюну, Дархан промолвил.
— Точного времени нет. Возможно ночью.
— Мне нужна конкретика.
— Нет конкретики. Мы уже обсуждали. Механизм запущен. Остается только ждать.
На том конце возникло молчание. Оно изматывало Дархана. Говорить было больше не о чем. Дархан уже хотел нажать на рычаг отбоя, когда Закир произнес.
— Знаешь… хочу тебе кое-что сказать. Так, по-дружески. У меня здесь пара бойцов очень тобой интересовалась. У одного в моем доме погибла девушка. У второго — дядька. Тот ему заместо отца считался.
Дархан посмотрел на брата. Меньше всего он хотел, чтобы брат заметил его реакцию. Но тот глядел в окно на пустынную улицу, по которой ветер нес невесть откуда взявшуюся пожелтевшую газету.
— Ты меня слышишь?
Дархан ответил тихо, стараясь не поддаться эмоциям.
— Да.
Что-то зашуршало в трубке.
— Мне очень трудно будет удержать людей, если сегодня ничего не получится.
— Получится, — слово это вылетело слишком поспешно, слишком неуверенно. Дархан злился на самого себя.
Он не боялся Закира. Ни когда попал в плен, ни когда совершал покушение. Но мерзкий, едкий, липкий страх колючим ежом лез-царапался в душу. Противно было за то, что совсем недавно миндальничал как девка с панели с этой мразью. Стыдно — от того, что поверил, дал себя провести. Уже сейчас, когда еще ничего не случилось и никакие договоренности не были нарушены, Закир ведет себя как хозяин положения. Он зализал раны, собрал остатки банды. Что ему помощь Дархана, а точнее — Роя? Дархан сам видел, как новая власть пьяной валялась на крыше, таскала шлюх за ноги и мочилась из разбитых окон. Закир порвет их голыми руками. Остальных прижмет своей суровой жестокостью. Наведет ли он порядок в городе? Или устроит репрессии? Дархан был уверен в одном — слушать его Закир больше не станет никогда.
Дархан с песьей злостью бросил телефон на рычаг. Трубка треснула, но не сломалась. Брат в испуге посмотрел на него.
— Ты чего?
Вместо ответа Дархан сел на холодный бетонный пол, закрыв лицо руками.
Они сидели в пустом огромном гулком кабинете, служившем Дархану наблюдательным пунктом. Бинокли сиротливо покоились на невесть как сохранившейся искореженной тумбочке. Никто не вел наблюдения. Было темно и холодно. Алмаз кидал осколки раскрошенного бетона в кучу хлама, возле которой нашел себе пристанище Дархан.
— Дареке?
— А⁈
— Пошли домой!
Дархан, горько усмехнувшись, подобрал крупный кусок и бросил его в кучу.
— Дархан. Пошли домой.
— Зачем?
— А здесь что ждать? Роя? Атаки Закира?
Дархан пожал плечами. А потом совершенно неожиданно спросил:
— Помнишь к нам на дачу сова залетела.
Алмаз улыбнулся. Прекратил кидать осколки.
— Помню. Мать все кричала, чтобы мы не подходили.
Теперь улыбнулся и Дархан.
— Пахан покрывало с кровати сдернул. На сову накинул. Нас с собой взял. Сову за речку понес. Когда сапоги снимал, я сову держал. Честно говоря — очковал немного. А вдруг клюнет.
— Так в покрывале же, — Алмаз бросил еще камешек.
— Вот и подержал бы. Чего не держал? Небось с нами ходил. Или не помнишь?
Алмаз встал, размял затекшие ноги, отряхнулся.
— Мне не давали сову. Я же маленький, — Алмаз искренне, словно смущаясь улыбнулся.
Дархан внимательно посмотрел на брата. Маленький. Такое важное слово. Для пазла их сложных отношений Дархану как раз его не хватало. Маленький. С детства и родители, и родня, и сам Дархан лишали брата права на ошибку. А теперь, когда прошли годы, тромбили за любую попытку проявить себя. Неудачи воспринимали как закономерность. Редкие победы — за случайность.
Может и вправду не было никакой смс. Может отец взял и придумал все это, чтобы вернуть сына? Так кто из них хозяин судьбы? Алмаз, который пошел наперекор и стал изгоем. Или Дархан, словно цепной пес, зажатый догмами и моралью, ринувшийся выполнять волю отца. Зачем они тут? Почему не идут домой? Тупая упоротость Дархана доказать Закиру, брату, а прежде всего себе, что он владеет положением, что Рой выполнит его просьбу? Но приказ отдавала (если отдавала) Шара. И с чего вообще Рой будет им помогать. Они обещали Рою Артықа, но обещание свое не сдержали.
Стало совсем темно и так паршиво, что Дархан заткнул ладонями уши и зажмурил что есть силы глаза. Тишина. Ему хотелось полной тишины.
— Алеке, халас кидать!
— Я не кидаю.
Дархан посмотрел на брата. Сейчас, в наступившей ночи трудно было разглядеть его в темной заброшенной комнате. Слышно было лишь ветер, гудящий в пустых помещениях «Детского мира». Щелчок. Еще один. Теперь, когда Дархан убрал руки от ушей, он понял, что это за звук. Одиночные. Схватив бинокль, он подбежал к окну.
Никакой суеты, никакого костра на крыше. Слепые темные окна госбанка вспыхивали, на долю секунды, чтобы немедленно погаснуть. Вот загорелся фонарик. Вот еще один. На крышу выбрались и тут же разбежались по разным сторонам люди. Не найдя никого, так же суетливо вернулись назад. Одиночные. Рой, судя по всему, сработал тихо и буднично. Дархан не знал, почему не было шума, грохота, воплей и стонов. Не знал он и того, как и почему Закиру удалось незаметно проникнуть в здание. Одиночными выстрелами Закировцы вероятнее всего добивали раненых, хотя какие раненые могли остаться после Роя.
Как бы там ни было, все было кончено. Le Roi est mort, vive le Roi!
Город постепенно приходил в себя. Восстановилось производство хлеба, люди шли на работы. Колонки никто не охранял, можно было пить вволю. Вяхири так и не вернулись. Приходилось выменивать хлеб и что-то из снеди на толкучке. Шара почти утратила связь с реальностью. Днями напролет она гугукала с Роем. Братья же никак не могли договориться, идти к Закиру или продолжать прятаться. Теперь, когда Закир набрал силу, Дархан почти не сомневался, что он обязательно отомстит за случившееся дома. Если же не сознаться, то и Дархан, и Алмаз, и Шара приговорены к смерти еще тогда, когда все начиналось. Их никто не искал, о них никто не спрашивал. Закир, каждый день вещая по радио, лишь отдавал хозяйственные приказы, восстанавливая город. С Артыком тоже было непонятно. Раза четыре Дархан выбирался к больнице, но никогда не заставал жертвоприношения. Целый день торчать там было небезопасно, потому Дархан и не знал, держит ли Закир слово или нет. Вот Дархан этого слова точно не держал, потому как месяц, который они обговорили на первом звонке, подходил к концу. А где и как ловить Артықа, он не знал, да и не делал ничего в этом направлении.
Больше всего Дархану хотелось пересечься с Куанышем. Он сознательно крутился у двухэтажного домишки, служившего им всем после побега схроном. Куаныша он так и не встретил. Зато однажды заметил мальчишку, которого спас от пыток в камере. Забыв про осторожность, Дархан рванул что было мочи к нему наперерез. Быстро догнал и, схватив за руку, повернул к себе.
— Эй, пацан, привет. Помнишь меня⁈ Камеру помнишь? Галыма? Куаныша? Дядь Еркена?
Мальчишка поднял на него совсем нерадостные глаза, а затем, глядя куда-то в сторону, едва разжимая губы, прошептал.
— Бегите. Они за вами давно следили. Я — приманка.
Дархан, обернувшись на его взор, успел заметить лишь руку, вооруженную обрезком трубы. Страшный удар обрушился на лицо. Сквозь кровавую пелену и дикий свист в голове Дархан, теряющий сознание, с трудом различил рябого желозубого мужика, нанесшего еще один удар, после которого стало больно, темно и тихо.