Десять тысяч дверей — страница 41 из 66

Как удобно: в эту тяжелую минуту от меня требовалось именно то, что я умела лучше всего: спрятаться от мира в страницах книги.

Я взяла «Десять тысяч дверей», уселась поудобнее, подогнув под себя ноги, и открыла последнюю главу.

Глава шестаяРождение Джулиана Сколлера

Жертва кораблекрушения. Охотник и добыча. Человек, живущий надеждой.

Йуль Ян долго плавал в мутной темноте, оторванный от своей физической оболочки. Ему казалось, что это к лучшему, поэтому решил как можно дольше не всплывать на поверхность.

Это было непросто. Темноту порой нарушали странные голоса и свет фонарей, его собственное тело, так некстати требующее удовлетворения потребностей, сны, которые заставляли его просыпаться в незнакомой комнате, тяжело дыша. Пару раз он слышал пронзительный и знакомый детский крик, и в груди начинало колоть, словно под ребрами терлись друг о друга осколки глиняного горшка. Потом он снова проваливался в забвение.

Но постепенно, неохотно, шаг за шагом Йуль начал поправляться. Теперь он мог несколько часов подряд пролежать в сознании, но молча и неподвижно, как будто действительность была тигрицей, которая может не заметить его, если не шевелиться и не шуметь. Но нельзя было спрятаться от бесцеремонного, неприветливого человека с черной кожаной сумкой, приходившего померить ему температуру и сменить повязку на голове. Впрочем, Йуль мог хотя бы игнорировать его вопросы и покрепче сжимать челюсти, когда перед ним ставили миску с горячим бульоном. Точно так же он игнорировал невысокую полную женщину, которая иногда врывалась в его комнату, причитая что-то про его дочь – правда ли он отец девочки? Зачем он полез с ней в гору? Где ее мать? Не желая слушать, он вжимался затылком в матрас, чтобы боль и темнота снова поглотили его – не самое совершенное средство, но вполне эффективное.

(Меня до сих пор мучит воспоминание о собственной трусости, особенно когда я думаю, что сказала бы твоя мать, если бы увидела меня в тот момент. Я испытывал горькое удовлетворение при мысли, что ее больше нет и, следовательно, я уже не могу ее разочаровать.)

Спустя несколько дней или, может, недель, Йуль очнулся и увидел незнакомца, сидящего у его кровати. Этот человек, одетый в черный костюм, явно был богат. Его черты немного расплывались перед глазами.

– Доброе утр, сэр, – доброжелательно поздоровался он. – Чай? Кофе? Может, хотите глоток весьма крепкого бурбона, который так любят эти горные дикари?

Йуль закрыл глаза.

– Нет? Мудро, друг мой. По-моему, это пойло попахивает крысиным ядом. – Что-то звякнуло, а потом раздался плеск – это незнакомец налил себе немного упомянутого пойла. – Хозяин заведения говорит, вы не в себе после случившегося и двух слов не сказали с тех пор, как вас принесли сюда. А еще он недоволен, что из-за вас провоняла его лучшая комната, хотя слово «лучшая», на мой взгляд, здесь едва ли уместно.

Йуль не ответил.

– Он покопался в ваших вещах, разумеется, – по крайней мере, в том, что удалось найти на месте вашего странного кораблекрушения на вершине горы. Канаты, холстина, соленая рыба, весьма необычная одежда. И целые пачки страниц, исписанных непонятными закорючками – или шифром. Город разделился пополам: одни думают, что вы шпион, который отправляет рапорты французам, – вот только где они видели цветного шпиона? – другие считают, будто вы были сумасшедшим и до того, как получили травму головы. Я лично подозреваю, что и те, и другие ошибаются.

Йуль начал вжиматься затылком в набитый соломой матрас, и под веками заискрили крошечные звезды.

– Ну хватит, юноша. – Голос незнакомца изменился, сбросив с себя ласковую окраску, словно шерстяное пальто. – Вы не задумывались, почему спите в хорошей теплой комнате, пользуясь сомнительным искусством здешнего доктора, вместо того, чтобы медленно умирать на улице? Думаете, это местные жители такие добрые? – Он издал короткий презрительный смешок. – Никто не проявляет доброту к татуированным неграм – или кто вы там – без гроша в кармане. Боюсь, все дело в моей личной доброй воле и деньгах. Поэтому мне кажется, – Йуль почувствовал, как его бесцеремонно схватили за подбородок, заставляя повернуть лицо, – что вы обязаны выслушать меня крайне внимательно.

Но Йуль уже давно находился за рамками социальных условностей и проявлений благодарности, потому подумал лишь о том, что без вмешательства этого человека его путь к совершенной темноте смерти был бы намного быстрее. Он продолжил лежать с закрытыми глазами.

Незнакомец помолчал.

– Я также еженедельно оплачиваю услуги некой миссис Катли. Если я перестану это делать, ваша дочь на ближайшем поезде отправится в Денвер и попадет в сиротский приют, где либо вырастет вшивой и грубой, либо умрет в раннем возрасте от чахотки и одиночества, и никому на свете не будет до нее дела.

В груди снова закололо, а в голове пронесся беззвучный крик, похожий на голос Аделаиды. «Только через мой труп», – говорила она.

Йуль открыл веки. Тусклый свет заходящего солнца больно ударил в глаза, вонзаясь в мозг тысячей игл, так что он поневоле заморгал, тяжело дыша. Постепенно комната обрела четкость – маленькая, убогая, с мебелью из грубо обработанной сосны. Постель превратилась в скомканные грязные простыни. Его собственные ноги и руки, торчащие из-под покрывала под странными углами, как обломки, оставленные наводнением, выглядели исхудавшими.

Незнакомец смотрел на него бледными, как рассвет, глазами, держа в руках бокал из нефритового стекла. Йуль облизнул пересохшие губы.

– Почему? – спросил он. Его голос звучал ниже и грубее, чем раньше, как будто вместо легких у него теперь были заржавевшие кузнечные мехи.

– Почему я поступаю с вами столь великодушно? Потому что случайно оказался здесь, планируя вложить деньги в добычу минералов, – впрочем, рынок уже перенасытился, так что теперь я бы не советовал делать такие вложения, – и до меня дошли слухи о татуированном безумце, который потерпел кораблекрушение на вершине горы, в бреду рассказывает о дверях и других планетах и зовет женщину, которую, если мои информаторы не ошибаются, зовут Аделаида. – Человек наклонился ближе. Дорогая ткань его костюма едва слышно зашуршала. – Потому что я коллекционирую все ценное и уникальное и подозреваю, что вы и то и другое. Итак. – Он достал еще одну чашку, грязноватую, совсем не похожую на его резную зеленую чашу, и наполнил ее все тем же сомнительным напитком. – Сейчас вы сядете поудобнее и выпьете вот это, а потом я налью вам еще, и вы снова выпьете. А потом расскажете мне правду. От начала и до конца. – На этих словах человек посмотрел ему в глаза.

Йуль привстал, проглотил напиток – ощущения были такие, словно он глотал горящие спички, – и рассказал свою историю.

– Я впервые попал в этот мир в тысяча восемьсот восемьдесят первом году по вашему календарю и познакомился с девочкой по имени Аделаида Ли Ларсон. – Он на секунду умолк, а потом продолжил уже шепотом: – И полюбил ее на всю жизнь.

Сначала Йуль говорил медленно, короткими, отрывистыми предложениями, но вскоре из него посыпались абзацы и страницы, которые превратились в неудержимый поток. Это было не хорошо и не плохо – просто необходимо, как будто бледные глаза незнакомца камнем давили ему на грудь, выжимая слова.

Он рассказал господину о закрывшейся двери и о том, как это событие подтолкнуло его к тщательным научным исследованиям дверей. Рассказал о том, как Аделаида тоже искала его и как они воссоединились на берегу возле Города Пламм. О дочери, о том, как они отправились в путешествие к двери на вершине горы и о том, как его мир рухнул.

– И теперь я не знаю… я не знаю, как мне быть, куда идти. Мне нужно найти другую дверь, чтобы попасть домой, чтобы узнать, выжила ли она… я уверен, что выжила, она всегда была сильной… Но моя малышка, моя Январри.

– Довольно хныкать, юноша. – Икнув, Йуль притих, сплетая и расплетая пальцы, потирая татуировки («ученый», «муж», «отец»), как будто сомневался, относятся ли к нему теперь эти слова. – Как я уже говорил, я коллекционер. Поэтому нанимаю агентов для полевой работы, чтобы они путешествовали по миру и собирали различные ценности – скульптуры, вазы, экзотических птиц и все такое прочее. Так вот, мне кажется, что эти – двери, так вы их называете? – могут привести в места, где можно обнаружить крайне редкие предметы. Почти мифологические. – Человек подался вперед, излучая жадность. – Я прав?

Йуль заморгал, сбитый с толку.

– Наверное… Пожалуй, да, вы правы. За годы исследований я заметил, что предметы, которые широко распространены в одном мире, в другом могут восприниматься как волшебные по причине изменения культурного контекстуального осмыс…

– Вот именно. Да. – Незнакомец улыбнулся, откинулся на спинку стула и достал из кармана толстую недокуренную сигару. Чиркнула спичка, и по комнате распространились запах серы и синеватый табачный дым. – Так вот, мне кажется, мы можем заключить взаимовыгодную сделку, мальчик мой. – Он погасил спичку, встряхнув ее, и бросил на пол. – Вам нужен кров, пропитание, работа и – если я ничего не путаю – средства и возможности, чтобы найти способ вернуться к своей дорогой и, вероятно, покойной супруге.

– Она не…

Незнакомец не обратил на него внимания.

– Считайте, что у вас это уже есть. Все вышеперечисленное. Кров и стол, а также неограниченные средства для исследований и путешествий. Ищите свою дверь где угодно и сколько угодно, но взамен… – Он улыбнулся, и его зубы цвета слоновой кости сверкнули сквозь дым. – Взамен вы поможете мне создать коллекцию, в сравнении с которой все музеи Смитсоновского института покажутся горой чердачного хлама. Ищите редкое, странное, невозможное, неземное, даже могущественное, и привозите мне.

Йуль посмотрел на незнакомца намного внимательнее, чем до этого. От внезапной надежды сердце забилось чаще.

– А вы… Вы не могли бы нанять няньку, которая путешествовала бы со мной? Хотя бы на первое время, для моей малышки…