– Однажды он заметил меня на склоне горы и узнал. – Илвейн пожал плечами с притворным сожалением. – Ну и вид у него был! Я бы сказал, что он побледнел, как снег, но, учитывая цвет его кожи… «Вы! – закричал он. – Общество!» Да уж, право слово, какая неожиданность для человека, которого семнадцатый год держат на поводке. Потом он повел себя крайне несдержанно и начал утомлять меня своими глупостями. Угрожал, что обличит нас – ага, конечно, кто бы ему поверил? – нес какой-то бред про то, что спасет свою доченьку, сказал, мол, не позволит закрыть эту дверь, даже если это будет стоить ему жизни… Очень драматично.
Мое сердце шептало: «Нет-нет-нет». Револьвер снова задрожал.
– Потом он, будто сумасшедший, побежал к себе в лагерь. Я последовал за ним.
– И убили его. – Теперь мой голос стал совсем тихим, не громче сдавленного вздоха. Я так долго надеялась и ждала, не зная правды, я столько пережила – чтобы теперь представить его окоченевшее тело, брошенное на съедение морским птицам.
Илвейн продолжал улыбаться.
– У него, знаешь ли, была винтовка. Я уже потом нашел ее среди его вещей. Но он даже не попытался до нее дотянуться. Он что-то записывал, когда я потащил его наружу из палатки! Не мог оторваться, как будто от этого зависела его жизнь. Вырывался до последнего, лишь бы убрать журнал в сундук. По-моему, тебе стоит поблагодарить меня за то, что я избавил тебя от этого сумасшедшего.
Я, как наяву, увидела темную, украшенную татуировками руку отца, когда он в отчаянии царапал эти последние слова: «БЕГИ, ЯНВАРРИ, АРКАДИЯ, НЕ ВЕРЬ», – пытаясь предупредить меня.
– Я поджег место разлома. Сосна была сухая, вспыхнула, как факел. Твой отец рыдал, Январри, умоляя о пощаде, перед тем как я толкнул его в проем. Его руки мелькнули из огня, а потом все. Он так и не выбрался.
Илвейн жадно следил за мной, произнося эти слова. Я знала, что он ждет слез. Надеется увидеть горе и отчаяние, потому что мой отец оказался навсегда заперт в неведомом чужом мире, а я навсегда осталась в полном одиночестве. Но…
Жив, жив, жив! Мой отец был жив. Не остался гнить на острове в чужой стране, а выжил и наконец отправился в родной мир. Пусть даже я больше никогда его не увижу.
Я прикрыла глаза и позволила волнам печали и радости накрыть меня с головой. Ноги подкосились, и я упала на колени. Бад встревоженно ткнулся носом мне в шею, проверяя, цела ли я.
Слишком поздно я услышала звуки движения. Резко распахнув веки, я увидела, как Илвейн тянется к ножу и медному «компасу».
– Нет! – закричала я, но он уже кинулся бежать к городу, черно-рыжей тенью скользя по траве. Я выстрелила в небо, увидела, как он пригнулся, а потом его ноги гулко застучали по улице. Илвейн исчез в лабиринте заброшенных домов.
Мы с Бадом бросились следом. Я сама не знала, что буду делать, если поймаю его, – револьвер тянул руку, в памяти промелькнула жуткая картина: накрытое белой тканью тело Соломона, – но я не могла просто отпустить его, чтобы он рассказал Обществу, где я нахожусь, где вход в Аркадию…
На улице мне преградили путь две высокие фигуры. Джейн вытянула руку, останавливая меня.
– Мы слышали выстрел… Что…
– Илвейн. Из Общества. Он побежал туда… Кажется, он возвращается к Двери… – Слова срывались с моих губ между судорожными вдохами. Джейн не стала дожидаться разъяснений, просто кинулась бежать вниз по холму длинными шагами, намного быстрее, чем я. Мы с Сэмюэлем и Бадом поспешили за ней, спотыкаясь о кирпичи и трещины.
Мы резко затормозили во дворе. Джейн, полуприсев, загораживала туннель и завесу из перьев, улыбаясь торжествующей улыбкой охотницы. Илвейн застыл в нескольких шагах от нее. Его взгляд бегал, а ноздри раздувались в животном отчаянии.
– Ну все, хватит, – холодно произнесла Джейн и потянулась к карману юбки за револьвером мистера Локка. В следующее мгновение ее рот удивленно приоткрылся, и кошачья улыбка исчезла.
Потому что револьвера не было. Потому что я его украла.
На одну долгую секунду я замешкалась с револьвером, пытаясь нащупать курок влажным от пота пальцем, а Илвейн увидел, как Джейн достает пустую руку из юбки. Он улыбнулся. А потом нанес удар.
Сверкнуло серебро, в свете луны блеснули капли винного цвета – а потом он исчез за золотистой завесой.
Джейн упала на колени с тихим изумленным вздохом.
«Нет». Не помню, закричала ли я это слово, разнеслось ли оно эхом среди глиняных руин и улиц, раздались ли в ответ встревоженные крики и шаги.
Я помню, как опустилась на землю рядом с ней, зажимая ее длинную рану, видя, как мои ладони чернеют от крови. Помню удивленно-отстраненное выражение на лице Джейн.
Помню, как Сэмюэль присел рядом и прошипел: «Ублюдок!» – а потом скрылся за завесой из перьев, преследуя Илвейна.
А потом рядом с моими руками возникли другие руки – умелые, осторожные, – и я почувствовала запах мяты.
– Ничего, дитя мое, подвинься немного.
Я отстранилась, и седовласая женщина склонилась над Джейн, поставив рядом коптящий старинный фонарь. Я неловко держала заляпанные кровью руки на весу, как будто ожидая чьих-нибудь указаний, что делать дальше.
Женщина крикнула, чтобы ей принесли чистую ткань и кипяток, и кто-то кинулся выполнять поручение. Ее голос был таким спокойным, неторопливым, что у меня в груди затеплилась надежда.
– Она… Она будет… – Мой голос звучал хрипло, как будто мне ободрали горло.
Женщина устало оглянулась на меня.
– Это все одна видимость, девочка. Он не задел ничего важного. – Я заморгала, и она смягчилась. – С ней все будет хорошо, главное, избежать инфекции.
От облегчения я обмякла. Мои мышцы ослабли, став похожими на оборванные провода. Я закрыла лицо липкими ладонями, стараясь задавить истерические рыдания, готовые вот-вот вырваться на свободу. Я думала лишь об одном: «Она жива. Я не убила ее».
Так я и сидела, наполовину скрючившись и совершенно обессилев, пока завеса из перьев не зашуршала. Вернулся Сэмюэль, и по угрюмой линии, в которую сжались его губы, я поняла, что мистеру Илвейну удалось ускользнуть через Дверь.
Сэмюэль даже не взглянул ни на людей, которые столпились на площади, испуганно перешептываясь, ни на рубиновый блеск крови в свете фонаря. Он подошел прямо ко мне, босой, в наполовину расстегнутой рубашке. В его глазах плескалось какое-то чувство. Только когда Сэмюэль остановился возле меня, я поняла, что это было: страх.
– Я гнался за ним до дерева, – тихо произнес он. – Я не хотел отставать и попытался пройти вслед за ним. Но… – В это мгновение я уже поняла, что он скажет, – так же ясно, как если бы я стояла там, рядом с ним, посреди пустой равнины. – Но там ничего не было. Проход исчез.
Сэмюэль сглотнул.
– Дверь закрылась.
10Одинокая дверь
Сэмюэль произнес это тихим, хриплым от усталости голосом, но трагедии свойственно звучать ужасающе громко, несмотря ни на что. Она гремит и грохочет, трещиной пробегает по земле под ногами, пронизывает воздух, как летняя гроза.
Жители Аркадии, собравшиеся на площади, умолкли, а их взгляды обратились к нам, полные неверия и ужаса. Тишина растянулась, как фортепианная струна, а потом кто-то пробормотал едва слышное ругательство. После этого над площадью поднялся панический гул.
– Что же нам делать?
– Мои дети, моим детям нужно…
– Мы умрем от голода, все до последнего.
Чей-то младенец проснулся и завопил у матери на руках, а она уставилась на его сморщенное личико пустым, отчаявшимся взглядом. Потом какая-то широкая фигура протиснулась мимо нее и встала перед толпой. Молли Нептун была без цилиндра, а свет фонаря, стоящего на земле, рисовал глубокие тени на ее лице.
Она подняла руки.
– Довольно. Если путь закрылся, мы найдем другой. Мы придумаем, как выжить. Мы все так или иначе научились выживать, разве нет? – Молли окинула всех взглядом, полным яростной любви, вдыхая силы в их дрожащие тела. – Но не сейчас. Сейчас мы пойдем спать. А завтра придумаем план.
Я почувствовала, что и сама тянусь к этому низкому голосу, который помогал мне прогнать чувство вины и страх, готовые поглотить меня. Но потом я встретилась с ней взглядом и увидела, как с ее лица стекает все тепло, как краска под дождем, и в глазах остается лишь горькое сожаление. Наверное, она жалела о том, что познакомилась с моим отцом и предложила Аркадию в качестве убежища. Что позволила мне проникнуть в ее хрупкое королевство и привести за собой чудовищ.
Отвернувшись, Молли обратилась к женщине, которая сидела, склонившись над Джейн.
– Ну что, Айрис, жить будет?
Та кивнула.
– Скорее всего, мэм. Только рана местами глубоковата, да еще и рваная, и… – Я увидела, как она облизнула губы и опасливо покосилась на завесу из перьев. – И у нас закончился йод. Даже соленая вода могла бы помочь, но мы… Мы не можем… – Ее голос опустился до шепота и совсем стих.
Молли Нептун ласково положила руку ей на плечо и покачала головой.
– Сейчас нет смысла об этом беспокоиться. Сделай для нее все, что сможешь, и будь что будет. – Она подозвала двух молодых людей, чтобы они помогли переложить Джейн на простыню и отнести в ближайший дом. Айрис пошла следом, опустив окровавленные руки.
Молли еще раз окинула нас взглядом и шевельнула губами, будто хотела что-то сказать, но потом молча отвернулась и зашагала по темной улице вслед за последней кучкой жителей Аркадии. Только теперь, когда народ уже не мог ее увидеть, она позволила себе ссутулиться, поддавшись отчаянию.
Я провожала ее взглядом, пока она не скрылась в глубине своего обреченного и прекрасного города. Сколько они продержатся без припасов из родного мира? Неужели новому городу суждено умереть на руинах старого?
Я закрыла глаза, чувствуя, как груз вины опускается мне на плечи. Раздались клацанье когтей и шарканье стертых ботинок – это Бад и Сэмюэль подошли ко мне. Они сели по обе стороны от меня, теплые и неизменные, как два солнца. Что будет с ними, застрявшими в этом голодном мире? Я представила, как у Бада начнут торчать ребра и потускнеет шерсть, как свет в глазах Сэмюэля потускнеет. А Джейн может погибнуть от лихорадки даже раньше, чем голод успеет болью вонзиться в живот.