Нет. Я этого не допущу. Если есть хоть крошечный шанс, пусть даже самый маленький, самый невероятный, я попытаюсь это предотвратить.
– Сэмюэль. – Я надеялась, что мой голос прозвучит смело и решительно, но в нем не осталось ничего, кроме усталости. – Ты не мог бы сходить в дом за книгой моего отца? И еще мне нужна ручка с чернилами.
Я почувствовала, как он замер, осознав, что я собираюсь сделать. Маленькая трусливая часть моей души тут же понадеялась, что Сэмюэль схватит меня за руки, словно актер в романтической киноленте, умоляя одуматься. Но он этого не сделал. Наверное, ему тоже не хотелось умирать в Аркадии.
Он медленно поднялся и ушел с площади. Я осталась ждать, сидя в свете полумесяца и крепко обнимая Бада одной рукой.
Сэмюэль вернулся, сжимая в руках книгу в кожаном переплете и ручку. Я открыла последние пустые страницы и аккуратно вырвала их из книги, пряча взгляд, чтобы не видеть потемневшие от тревоги глаза Сэмюэля и грустно опущенные уголки губ.
– Ты… Ты пойдешь со мной?
Вместо ответа он коснулся моей руки. Я помедлила – ведь я так и не ответила на его предложение, не сказала «да», – но потом решила, что это уже не важно, раз мы все равно обречены провести остаток своей короткой жизни в умирающем мире, и переплела свои пальцы с его.
Мы вместе вышли из города в глубокую синюю ночь. Бад скользил через траву впереди нас, напоминая призрака с янтарными глазами. Было так поздно, что месяц уже полз к горизонту, а звезды висели низко, прямо у нас над головами.
Дерево выросло из темноты – многопалая корявая рука, протянутая к небу. Среди узловатых корней виднелись ровные доски, чей вид навевал тоску, – Дверь, превратившаяся в обычную дверь. В воздухе повис сильный запах гари, и я догадалась, что по другую сторону сейчас горел маяк. Я подумала, что последняя Дверь моего отца пахла так же – как погребальный костер.
Я подошла так близко, что могла коснуться досок из темного дерева, и только тогда остановилась. Я замерла, чувствуя, как потеют ладони, оставляя следы на смятых страницах, а ручка тяжелеет в руках.
Сэмюэль немного помолчал, а потом спросил:
– В чем дело?
Я издала безрадостный, отчаянный смешок.
– Мне страшно, – призналась я. – Я боюсь, что ничего не выйдет, не сработает, что я… – Здесь я осеклась. На языке появился металлический привкус страха.
Я вспомнила пронизывающую до костей усталость и тошнотворное головокружение, которые испытала во время побега из лечебницы. Насколько же больше потребуется сил, чтобы открыть проход между двумя мирами?
Мой отец утверждал, что двери находятся «в точках особого, не поддающегося определению резонанса», в местах, где пустота истончается и миры слегка соприкасаются. «Может, это все равно что отодвинуть шторку или открыть окно». От верности этого осторожного предположения зависела моя жизнь.
Сэмюэль, прищурившись, посмотрел на звезды. Его лицо выражало спокойствие.
– Тогда не надо.
– Но Джейн… Аркадия…
– Мы придумаем, как выжить, Январри. Доверься нам хотя бы в этом. Не рискуй собой, если думаешь, что не получится. – Его голос звучал ровно и непринужденно, как будто мы обсуждали вероятность дождя или ненадежность расписания поездов.
Я опустила взгляд, сомневаясь и стыдясь собственного сомнения.
Но потом я ощутила осторожное прикосновение к своему лицу. Сэмюэль ласково дотронулся до моего подбородка двумя пальцами, заставляя приподнять голову. Его глаза смотрели серьезно, а губы изогнулись в легкой полуулыбке.
– Но если все же хочешь попробовать, я в тебя верю. Стрега.
Меня охватило головокружительное тепло, как будто я вдруг оказалась в центре пылающего костра. Я не знала, что это за чувство и как его назвать, – и неудивительно, ведь никто прежде в меня не верил. Или верил в другую, более слабую меня. И Локк, и мой отец, и Джейн видели во мне робкую Январри, которая бродила по коридорам особняка, как привидение, и нуждалась в их защите. Но Сэмюэль смотрел на меня так, будто ждал, что я вот-вот начну глотать огонь или плясать на облаках. Будто верил, что я способна совершить нечто чудесное, смелое и невероятное.
Мне показалось, будто на мне сияющий доспех, а за плечами выросли крылья, будто я выхожу за пределы собственного тела. Это чувство подозрительно напоминало любовь.
Еще секунду я жадно всматривалась в лицо Сэмюэля, пропитываясь его уверенностью, а потом, повернувшись к двери, вдохнула запах дыма и океана. Вера Сэмюэля стала ветром, наполнившим парус корабля. Я поднесла ручку к бумаге.
«Дверь открывается», – написала я и поверила в каждую букву.
Я поверила в блеск чернил в ночной темноте, в силу своих пальцев, сжимающих ручку, в реальность другого мира, ждущего по ту сторону невидимой завесы. Я поверила в то, что можно получить второй шанс, исправить ошибку и переписать историю. Я поверила в веру Сэмюэля.
Я оторвала ручку от бумаги, и по равнине бесшумно пробежал ветер. Звезды над головой замерцали, а лунные тени нарисовали странные узоры на земле. Я почувствовала, что улыбаюсь, а потом мир накренился, и меня подхватили теплые руки Сэмюэля.
– Значит… у тебя…
Я кивнула. Проверять нужды не было – я уже слышала ритмичный плеск волн Атлантики, чувствовала бесконечную пустоту Порога, растянувшегося за Дверью. Торжествующий смех вырвался из груди Сэмюэля. Я почувствовала его щекой, а потом рассмеялась с ним вместе, ведь у меня получилось. У меня получилось, и я не умерла. Все вышло даже легко, если сравнивать с Брэттлборо, где мне пришлось вырезать слова на собственной коже. Я словно отодвинула шторку.
Спотыкаясь, мы побрели обратно в город, опираясь друг на друга, словно пьяные. Голова кружилась от облегчения. Я готова была поверить, будто мы просто два подростка, сбежавшие на прогулку без присмотра старших после отбоя, знающие, что утром им здорово достанется, но слишком беспечные, чтобы думать о расплате.
Но потом Сэмюэль тихо произнес:
– Значит, мы в безопасности. Они ведь думают, что этот мир закрылся навсегда, и больше не придут сюда. Мы можем остаться хотя бы на какое-то время.
В его голосе слышался вопрос, но я не ответила. Я вспомнила медный компас Илвейна и то, как он втягивал воздух носом, будто ищейка, почуявшая след. Он найдет меня.
И, когда это произойдет, буду ли я скрываться где-нибудь в чужом мире? Прятаться за спинами тех, кто лучше и смелее меня? В голове замелькала кинопленка: вот Сэмюэль, бледный и безучастный, падает на пол хижины; вот Соломон лежит, завернутый в белую простыню; вот Джейн истекает кровью, устремив взгляд к звездам.
Нет.
Пусть я юна, неопытна, лишена средств к существованию и все такое прочее, но – я стиснула ручку пальцами так сильно, что побелели костяшки, – я не беспомощна. И теперь я знала, что на свете нет по-настоящему закрытых Дверей.
Я покосилась на силуэт Сэмюэля в серых предрассветных сумерках.
– Да, – ответила я. – Конечно, мы останемся.
Притворяться я умела всегда.
Прежде чем уйти, я написала три письма.
Дорогой мистер Локк,
хочу, чтобы вы знали: я жива. Сначала я не хотела писать это письмо, но потом представила, как вы будете волноваться и злиться, расхаживать по кабинету, кричать на мистера Стерлинга или слишком много курить, и решила, что должна послать вам весточку.
Еще я хочу сказать, что не испытываю к вам ненависти. А следовало бы: вы знали настоящую историю моего отца, но утаили ее от меня, вы состоите в Археологическом обществе, которое оказалось прикрытием для опасного культа, вы уволили Джейн, позволили избить Синдбада, отправили меня в Брэттлборо… Но я вас не ненавижу. Не совсем.
Я не испытываю к вам ненависти, но и доверия тоже. Действительно ли вы пытались защитить меня? От таких, как Хавермайер и Илвейн? Если так, позвольте сообщить, что ваша защита оказалась, увы, бесполезной. Поэтому, уж простите, я не стану сообщать точные координаты места, куда намереваюсь отправиться.
Мне бы очень хотелось вернуться в ваш особняк, в маленькую серую комнатку на третьем этаже, но я не могу. Вместо этого я последую за отцом. Я отправлюсь домой.
Простите, что не справилась с ролью хорошей девочки. Мне жаль. Немного.
С любовью,
Январри.
Джейн,
на всякий случай. Официально завещаю тебе всю мою коллекцию книг. Считай это письмо документом, имеющим юридическую силу. Может, однажды ты явишься на распродажу частной коллекции, покажешь распорядителю это письмо и уйдешь с первым изданием «Книги джунглей» или полным собранием выпусков «Смелости и удачи».
Так странно: столько лет я мечтала о возможности сбежать, умчаться к бесконечному горизонту и больше не беспокоиться о том, хорошо ли отглажены мои юбки, правильной ли вилкой я ем и доволен ли мной мистер Локк, а теперь… Теперь я, пожалуй, с легкостью променяла бы эту возможность на один дождливый день, за который мы с тобой перечитали бы по роману, устроившись в одной из башен особняка Локка, словно безбилетные пассажиры, спрятавшиеся на огромном корабле.
И все же, оглядываясь назад, я понимаю, что в глубине души мы обе чего-то ждали, старательно удерживая себя в болезненном напряжении, будто люди на вокзале, которые стоят на платформе с аккуратно упакованным багажом в руках и выжидающе смотрят на пути.
Но мой отец не вернулся ни за мной, ни за тобой. Довольно ждать. Нужно бросить багаж и бежать.
Джейн, ты свободна от данных ему обещаний. Теперь я сама о себе позабочусь.
Хотела бы я, чтобы ты переехала в Чикаго и устроилась охранницей в банк или вернулась в Кению и нашла себе какую-нибудь добрую девушку, которая заставила бы тебя забыть о женщинах-леопардах и их дикой охот е, но я знаю, что это невозможно. Я знаю, ты продолжишь искать свою Дверь из слоновой кости. Свой дом.
И, если слово дочери моего отца еще значит для тебя хоть что-нибудь, я хочу, чтобы ты знала.