– А я выросла в богатом особняке в Вермонте. У меня было все, о чем только может мечтать маленькая девочка. – Кроме семьи и свободы, но кому какое дело? – Я путешествовала со своим, э-э, приемным отцом. Я даже приезжала сюда как-то раз, не знаю, помните ли вы.
Лиззи прищурилась, а потом, кажется, наконец узнала меня.
– Ага! А я думала, мне тогда привиделось. Я постоянно повсюду видела Аделаиду, но всякий раз оказывалось, что это какая-нибудь девчонка с желтой косичкой или человек в старом пальто. Она всегда ходила в моем пальто, такое уродство… Да. Когда это было? И как ты сюда попала?
– В девятьсот первом. Я приехала сюда с приемным отцом, чтобы…
Эта цифра странно отозвалась у меня в памяти.
Лиззи сказала, в последний раз ее загадочный покупатель появлялся здесь в тысяча девятьсот первом году. Разве не странно, что мы с ним побывали в Нинли в одном и том же году? Может, мы даже были здесь одновременно. Может, пересекались в коридорах гранд-отеля. Не мог ли это быть тот губернатор с коллекцией черепов? Я попыталась вспомнить описание в книге отца: ровно подстриженные усы, дорогой костюм, холодные глаза, бледные, похожие на две луны или монетки…
Мои мысли замедлились, будто увязая в густом сиропе.
Вопрос – этот бесформенный черный призрак, – преследовавший меня всю ночь, внезапно всплыл на поверхность, и я тут же поняла, что мне отчаянно не хочется его задавать.
– Извините, но… Тот человек, который купил у вас землю. Как, говорите, его звали?
Лиззи поморгала.
– Что? А, по имени он нам не представился. Странно, не правда ли, продавать землю человеку, не зная, как его зовут. Но он был такой странный, и еще эти глаза… – Она слегка поежилась, и я представила, как взгляд ледяных глаз холодит ей кожу.
– Но в договоре написано название его фирмы: «У. К. Локк и Ко».
Не помню точно, что именно я сделала.
Может, закричала. Может, ахнула и зажала себе рот руками. Может, я опрокинулась вместе со стулом, и упала в глубокую холодную воду, и продолжала тонуть, пока воздух пузырьками вырывался из моих легких, поднимаясь на поверхность…
Может, я прокашлялась и попросила бабушку Лиззи повторить то, что она сказала.
Мистер Локк. Это он встретил мою пятнадцатилетнюю маму после воскресной мессы, расспросил ее о мальчике-призраке и старом доме, а потом купил участок в дальнем конце фермы Ларсонов и закрыл их Дверь.
«Неужели ты удивлена?» Голос у меня в голове звучал по-взрослому насмешливо. Наверное, он был прав: я и так уже знала, что мистер Локк – обманщик и мерзавец. Я знала, что он состоит в Обществе и, следовательно, посвятил свою жизнь уничтожению Дверей; знала, что он дал моему отцу работу из корыстных побуждений, словно богач, купивший лошадь для скачек, и семнадцать лет извлекал прибыль из его страданий; я знала, что его любовь ко мне всегда была хрупкой и зависела от множества условий, а отбросить ее для него было не труднее, чем продать артефакт на аукционе.
Но я не знала, точнее, не допускала мысли о том, что он был настолько жесток. Прекрасно зная обо всем, он закрыл Дверь моего отца не единожды, но дважды…
Или, может, он не знал, что в синей Двери есть что-то особенное. Может, он не связал ее со странным татуированным незнакомцем, которого нашел много лет спустя. (Теперь я понимаю: это была отчаянная, абсурдная надежда. Как будто я искала хоть что-нибудь, что оправдало бы мистера Локка и позволило ему вновь стать далекой, но любимой фигурой из детства, почти заменившей мне отца.)
Я вытряхнула содержимое своей вонючей грязной наволочки, не обращая внимания на Лиззи, которая возмущенно закудахтала:
– Только не на стол, дитя мое!
Я схватила книгу в кожаном переплете, папину книгу, ту самую, которая послужила началом моего безумного и запутанного путешествия к собственным корням. Она слегка подрагивала у меня в руках.
Я открыла последнюю главу в том месте, где мистер Локк чудесным образом приходит на помощь к моему убитому горю отцу. Да, верно: тысяча восемьсот восемьдесят первый год. Девочка по имени Аделаида Ли Ларсон. Несомненно, Локк узнал это имя и дату. Меня охватила паника, в горле встал ком. Я чувствовала себя загнанным в угол ребенком, у которого закончились отговорки.
Он знал. Локк все знал.
Когда он познакомился с моим отцом в девяносто пятом году, то уже знал о Ларсонах и участке с Дверью в поле. Разумеется, ведь это он ее закрыл. Но ни словом не обмолвился об этом моему бедному наивному отцу. Даже когда – на этот раз я действительно ахнула, так что Лиззи недовольно цокнула языком, – он обнаружил Дверь открытой в девятьсот первом году.
Если бы мистер Локк хоть немного любил меня и моего отца, не прошло бы и часа, как он выслал бы телеграмму: «Возвращайся Джулиан ТОЧКА я нашел твою чертову дверь». Мой отец примчался бы через всю Атлантику, как камешек, прыгающий по воде. Он бы ворвался в особняк Локка, а я бы кинулась ему на шею, и он бы прошептал мне в макушку: «Январри, милая, мы возвращаемся домой».
Но мистер Локк ничего подобного не сделал. Вместо этого он сжег синюю Дверь дотла, запер меня в комнате и обрек моего отца еще на десять лет скитаний.
Ах, отец. Ты мнил себя рыцарем под покровительством барона или герцога, верно? А на самом деле был всего лишь взнузданной лошадью, которую подгоняют хлыстом.
Я все еще сжимала книгу побелевшими пальцами. В горле стало горячо – не продохнуть. Боль от последнего ужасного предательства, безудержная ярость, которая пугала даже меня саму.
Но на гнев не было времени, потому что я вдруг вспомнила письмо, которое отправила мистеру Локку. «Я отправлюсь домой», – сообщила я ему. Написав эту строчку, я рассчитывала, что мистер Локк подумает о Двери, которую Илвейн уничтожил в Японии, или о той, которую Общество закрыло в Колорадо. Я понятия не имела, что ему известно о самой первой Двери, закрытой несколько десятилетий назад, если не считать того раза, когда мой отец вскользь упомянул о ней при первой встрече.
Вот черт.
– Мне нужно идти. Прямо сейчас. – Я уже была на ногах, готовая кинуться к выходу. Бад вскочил вслед за мной, не желая отставать. – В какой стороне старый сенокос? Ладно, сама найду – он ведь у реки, правильно? – С этими словами я принялась без стеснения рыться в вещах Лиззи, дергая ящики, разбухшие от летней жары, в поисках… Есть! Несколько выцветших газетных листов. Я затолкала их в наволочку, а следом побросала и все остальное: зеленоватый компас Илвейна, свой серебряный нож из монетки, папину книгу, ручку Сэмюэля. Этого должно хватить.
– Постой, девочка моя, ты же полуголая… – На самом деле я была одета примерно на три четверти: я не обулась, а блуза оказалась застегнута криво. – На кой тебе это место?
Я повернулась к ней. Лиззи, сидящая в кресле, казалась такой хрупкой и сморщенной, будто моллюск, который лишился раковины и теперь медленно превращался в окаменелость. В ее покрасневших глазах читалась тревога.
– Простите, – сказала я. Уж я-то прекрасно знала, каково это – вечно быть одной, вечно ждать, пока кто-то близкий вернется домой. – Но мне нужно идти. Возможно, я уже опоздала. Но я еще приду вас навестить, клянусь.
Морщины вокруг ее рта изогнулись в горькую обиженную улыбку. Так улыбался человек, который за свою жизнь слышал много обещаний и уже знал, что верить им нельзя. Это я тоже понимала.
Недолго думая, я подошла к креслу-качалке и поцеловала бабушку Лиззи в лоб. Мне показалось, что я прикоснулась губами к странице древней книги, сухой и пыльной.
Лиззи издала смешок:
– Боже правый, вся в мать. – Потом она шмыгнула носом. – Что ж, я буду здесь, когда ты вернешься.
Я выскочила из дома матери, крепко сжимая наволочку. Бад, словно гладкое бронзовое копье, вылетел за дверь вместе со мной.
12Дверь из пепла
Разумеется, он уже ждал меня.
Читатель, у тебя бывало такое чувство, будто ты попал в лабиринт и думаешь, что почти дошел до выхода, а потом поворачиваешь за угол и – бах! – оказываешься в самом начале пути? Такое искаженное, пугающее чувство, будто ты провалился в прошлое?
Именно это я испытала, когда увидела силуэт в черном костюме, ждущий меня посреди заросшего поля. Как будто я по ошибке вернулась в тот день, когда мне было семь и я нашла Дверь.
Впрочем, кое-что все же отличалось. Когда мне было семь, меня окружала рыжая, по-осеннему сухая трава, а теперь вокруг раскинулись все оттенки зеленого, среди которых виднелись ярко-желтые пятна золотарника. Тогда я была одета в аккуратное голубое платьице, совсем одна, если не считать дневника в кармане, а теперь явилась сюда босая и грязная, а рядом со мной шел Бад.
И еще тогда я убегала от мистера Локка, а не шла к нему навстречу.
– Здравствуй, Январри. Синдбад, рад видеть.
Мистер Локк выглядел слегка помятым с дороги, а в остальном – так же, как и всегда: прямой, бледноглазый, непоколебимо уверенный в себе. Помню, что удивилась, как будто ожидала увидеть его в черном плаще с алой шелковой подкладкой или с длинными усами, которые он покручивал бы, зловеще ухмыляясь. Но нет, это был все тот же знакомый и привычный мистер Локк.
– Здравствуйте, сэр, – прошептала я. Желание оставаться вежливой и любезной, поддерживать иллюзию обыденности порой бывает пугающе сильным. Иногда я думаю: сколько зла совершается просто потому, что кто-то не хочет перебивать другого, боясь показаться грубым.
Он улыбнулся, полагая, видимо, что в его исполнении это выглядит очаровательно и дружелюбно.
– Я уже начал опасаться, что опоздал и ты успела улизнуть бог знает куда.
– Нет, сэр. – Острый кончик ручки вонзился в мою ладонь.
– Как удачно. И… Боже, дитя мое, что ты сделала с рукой? – Он прищурился. – Пыталась скопировать папочкины узоры мясным тесаком?
Следующее «нет, сэр» застряло у меня в горле, отказываясь выходить наружу. Мой взгляд упал на заросшее травой пепелище на месте синей Двери, а прямо передо мной стоял человек, который ее сжег, предал доверие моего отца и запер меня. Я не обязана вежливо с ним разговаривать. Я вообще ему ничего не должна.