Сестра замолкает на пару минут. За окном воет сирена, сначала совсем близко, потом все дальше и дальше.
— Наверно, ты кочевница, — наконец говорит Тилли. — Как те люди в Китае, про которых ты рассказывала.
— В Монголии.
— Те, что живут в шатрах.
— Все правильно.
— Могу представить, как ты живешь в шатре.
Я улыбаюсь.
— Ловлю сурков, варю баранину, делаю водку из молока?
— Приобщаешься к природе. Просыпаешься по ночам и выходишь посмотреть на звезды.
Земля под босыми ногами. Самое огромное небо, которое только можно увидеть. И никого на мили вокруг.
— Я просто скучаю по тебе, когда ты уезжаешь, — говорит Тилли.
Смотрю на потолок, на одинокую люстру посреди белой равнины из штукатурки.
— И Си тоже.
Я хмыкаю:
— Спорим, Си приятнее знать, что я на другом конце света.
— Тебе стоит больше ей доверять, Алиса. Она любит тебя, хотя ты этого и не замечаешь.
Шон с помощником приходят ровно в восемь тридцать. Я выглядываю в окно гостиной, чтобы убедиться, что это они, и только потом открываю дверь.
— Это Джефф, — представляет напарника Шон. — Пишется с двумя «ф» на конце.
Джефф — высокий худощавый парень лет двадцати пяти, бледнокожий, жгучий брюнет с растрепанной бородой и бегающими глазами. Пожимаю руку и чувствую, что его ладонь взмокла. Прежде чем закрыть дверь, я бросаю взгляд на крыльцо, но там пусто.
— Ну что, начнем все крушить? — говорит Шон. У него во рту поблескивает золотой зуб.
Я отвожу рабочих на кухню. Они стоят на пороге, окидывают ее взглядом. Завариваю чай, указываю на пачку печенья на столе. Объясняю, где ванная. Потом выдаю им комплект ключей и предупреждаю, что входная дверь заедает.
— Я буду наверху. Будет что-нибудь нужно — зовите.
И я убегаю.
Даже в кресле-качалке на чердаке, даже заткнув уши, я все равно слышу, как кухню разносят на части.
Ближе к середине дня я крадучись сползаю по лестнице. Кухню уже не узнать. Шкафчики содрали и сложили штабелем у стола. На стенах красуются свежие шрамы — глубокие выемки в штукатурке. Следы старой краски — цвета зеленого горошка — проступают под отслоившейся белой. Плита одиноко возвышается посреди кухни.
Улыбаюсь рабочим. Джефф весь в поту; большие капли стекают у него по вискам, по верхней губе. Рабочие покрыты пылью, в волосах у них застряли щепки и кусочки штукатурки. С трудом пробравшись среди разрухи, я выхожу в сад.
Мои растения выглядят сиротливо. Они уже подросли, но листочки теперь кажутся тоньше, слабее, чем в родном поддоне. Опускаюсь на колени и нежно поглаживаю каждое из них. Они уже начали отличаться друг от друга: у одних листья длинные и прямые, у других — широкие, с зубчатыми краями. «Давайте», — шепчу я им, а потом оглядываюсь, не видят ли меня рабочие. Газетный цветок завалился набок и пропитался водой. Поднимаю его с земли и кладу в урну.
Когда звонит Си, я думаю, стоит ли брать трубку.
— Ужин в шесть тридцать, — сообщает она.
— У меня все хорошо. Спасибо, что спросила.
— Просто хотела убедиться, что ты точно придешь.
— Тилли дала мне строгие указания.
— Хорошо. Стив может встретить тебя на станции. На каком поезде ты приезжаешь?
— Ты скучаешь по мне? — спрашиваю.
— О чем ты?
— Когда я уезжаю. Мне просто стало интересно, вспоминаешь ли ты обо мне хоть иногда.
— Конечно вспоминаю. С тобой все в порядке, Алиса?
— Строители ломают кухню.
— Они хорошо работают?
— Трудно сказать. Сейчас там одни развалины, как после бомбежки. Но, наверно, так и было задумано.
— Алиса, мне пора вести мальчиков на тренировку по футболу. Пришлешь Стиву эсэмэску с расписанием твоего поезда?
— Скажи Максу, пусть забьет гол в мою честь.
— Все-таки не стоит выбирать себе любимчиков, Алиса. Ты же знаешь, дети это сразу замечают.
Поезд на Беркампстед забит людьми с покупками: подростки хвастаются новыми кроссовками, женщины сжимают в руках большие бумажные пакеты с длинными ручками; сиденья заняты пуховыми одеялами, кухонными комбайнами, принтерами. Мы с Тилли сидим друг напротив друга. Она задумчиво смотрит в окно, сцепив пальцы, пробегая глазами по мелькающим пейзажам.
Стив встречает нас на станции. Я сижу в машине спереди, хотя предпочла бы сесть сзади, и смотрю на маленькую фиолетовую сумочку, висящую на зеркале.
Я стараюсь изо всех сил. Восхищаюсь обновленным зимним садом: плетеными диванами с подушками в цветочек; плетеным журнальным столиком, накрытым сверху стеклом; кактусами, похожими на колючие фаллосы, выстроившимися на подоконнике в похожих коричневых горшках. Выражаю сочувствие по поводу того, что Мартина в школе не внесли в список лучших учеников по математике. Выслушиваю рассказ о том, как на прошлых выходных Мэтью забил решающий гол. Восхищаюсь рисунком Макса — ракетой — на холодильнике. Мы с Тилли сидим на высоких стульях за барной стойкой для завтрака и смотрим, как Си режет куриные грудки на тонкие ломтики. Стараюсь не показывать, как меня раздражает, что тут все сочетается по цвету — и чайник, и сахарница, и кофейник, и урна, стоящая в специально отведенном для нее месте между холодильником и шкафчиком для вина.
— Вы знаете человека по имени Даниэль? — спрашиваю я.
Обе сестры внимательно смотрят на меня.
— Он был знаком с мамой. И, кажется, приходил на похороны отца.
Я краснею, чувствую, как жар разливается по щекам и шее.
— Пожилой мужчина, немного похожий на бродягу.
Си поливает томатным соусом тонкие розовые кусочки курицы, разложенные на стеклянном блюде.
— Бродяга? — переспрашивает она.
— Ну, или как еще их называют. Бездомные?
— Как мама могла быть знакома с бездомным?
Си размазывает соус по мясу.
— Забудьте. Я просто столкнулась с ним однажды на улице. И вспомнила, что видела его на похоронах. А потом он пришел в дом на поминки. И еще та женщина, Марина… Если не ошибаюсь, она спрашивала, виделась ли я с человеком по имени Даниэль.
Вижу, как Си и Тилли переглядываются.
— Что?
Си отворачивается, открывает холодильник и вынимает пачку сыра.
— Что? — спрашиваю я у Тилли.
— Ничего.
Я вскидываю брови.
— Нет, ничего.
Она крутит блюдце.
— Ты поговорила с ним? — спрашивает Си, натирая сыр.
— Немного.
— И что он сказал?
Я облокачиваюсь на барную стойку и обхватываю подбородок ладонями:
— Ничего особенного. Попила с ним чаю. Знаете, в Даниэле чувствовалось что-то знакомое. Я подумала: может, я видела его в детстве? Может, это старинный друг семьи?
— Ты пила чай с бродягой?
— Алиса! — Голос Тилли звучит неожиданно резко. — Алиса, мы беспокоимся за тебя.
— Мне уже не пять лет, — отрезаю я. — Я могу сама о себе позаботиться.
— Мы знаем, — отвечает Тилли.
Подношу чашку к губам. Хочется швырнуть ее об стену, но вместо этого я делаю глоток, а потом с грохотом опускаю ее на блюдце:
— Си, можно я воспользуюсь твоим компьютером?
— Конечно, — отвечает она с облегчением. — Он в кабинете.
Кабинет — маленькая квадратная комнатка в передней части дома. Полки забиты книгами издательства Reader’s Digest и старыми номерами журнала Autocar, который читает Стив. Оставляю дверь открытой. Из кухни доносится бормотание, а потом одна из сестер захлопывает дверь. Ну и черт с ними.
Просматриваю туристические сайты. Четыреста фунтов — рейс в Дели. Пятьсот фунтов — до Гоа. Восемьсот фунтов — до Ла-Пас. Пытаюсь представить, как я стою с новым рюкзаком в очереди на регистрацию, ем обед из пластикового лотка, как в голову ударяет адреналин на подлете к земле. Я не стала подавать заявку на возмещение той части страховки, которую я не использовала, так как вернулась раньше — чтобы повидаться с папой. Мне почему-то стало неловко требовать ее. Но у меня остались кое-какие сбережения, и те деньги, подаренные отцом. А еще я скоро получу свою долю за дом. Просматриваю рейсы в Марракеш, Бангкок, Токио, Найроби. Потом откидываюсь на спину. Стул на колесиках, с узкими подлокотниками и обивкой из искусственной кожи. Смотрю на почетные грамоты мальчиков, висящие на стене за столом. «Мой отец умер», — говорю я себе. «Он был не лучше тех двоих, на кухне», — говорю я себе. В конце концов, может, я и смогла бы от них отказаться. Вспоминаю про Даниэля. Он и правда бездомный? Интересно, каково это — не иметь крыши над головой? Наверно, надо было дать ему денег, снять для него номер в гостинице.
Выбрав три рейса в Дели, я отправляю ссылки на свой электронный ящик.
После ужина, когда мальчиков отправили спать, а Стив ушел возиться в гараже, мы идем в зимний сад, рассаживаемся по новым диванам, поскрипывающим от каждого движения. Си открывает вторую бутылку вина. Я еще едва ощущаю действие алкоголя, а щеки сестры уже пылают. Тилли пьет апельсиновый сок. Никто из нас больше не упоминал о Даниэле.
Чувствую, что Тилли распирает от желания чем-то поделиться. Ей это весь вечер не дает покоя.
— Что случилось? — спрашиваю я, и она краснеет.
— Я просто думала о том, как ты похожа на маму, вот и все.
Замечаю, как Си кидает на нее быстрый взгляд. Сглатываю.
— Думаешь, поэтому папа…
— Поэтому папа что?
— Ничего.
Я наполняю бокал. Почему он не хотел меня видеть после ее смерти? Я была маленькой, но запомнила это.
— Не надо думать, что он не любил тебя, Алиса, — говорит Тилли.
— С чего бы мне так думать?
Тилли пожимает плечами, покусывая нижнюю губу.
— Вообще-то, я хотела кое-что сказать.
Нам всегда было нелегко вместе. Помню, как однажды пришла в гости к однокласснице на каникулах: трое детей, двое родителей, и все было так непринужденно.
Смотрю, как Тилли складывает руки на животе.
— Я беременна, — говорит она.