Мне следовало быть внимательнее.
– Не знаю, осталась ли во мне хоть капля ненависти после того, что я видела, – сказала Дарришана. – Я больше не различаю, кто мои враги, а кто мои союзники. Я не знаю, кого должна защищать, и кто те, кого мне надо убить. Эта война… этот Империум… Императрица…
Ее глаза расширились. До такой степени, что я видела остатки страха, клубящиеся у границы пустоты. Ее слова вырвались с испуганным вздохом.
– И так повсюду, – продолжала она. – Куда бы я ни пошла, везде одно и то же. Они меняются. Превращаются в тебя. В меня. Что бы я ни делала, как бы я ни пыталась им помочь, что бы ни изменяла, я не могу… не могу…
Тут должны были хлынуть слезы. Душераздирающие рыдания, которые я могла бы попробовать остановить, прижав ее к себе. Но из нее вырвался лишь самый долгий, самый усталый вздох, что я слышала.
Ничего значительного в Мене мастеров щита нет. Большинство об этом даже не думает, правда. Никаких физических изменений, как например, мастера неба не могут дышать, никаких изменений личности, как у осадников, что теряют чувства. Но потеря возможности чувствовать себя в безопасности, ходить, не беспокоясь, что кто-то крадется за тобой, смотреть на людей без осознания, насколько они уязвимы, не возвращаться домой без страха его однажды утратить…
Я как-то спрашивала себя, каково это, смотреть на мир и видеть лишь боль, которую он может причинить?
Если бы я спросила себя и той ночью, может, все сложилось бы иначе.
– Сэл, – прошептала она, – ты меня простишь?
Я отшатнулась, вопрос показался мне пощечиной.
– За что?
– За… – Дарришана с трудом сглотнула. – За все, что угодно.
Иногда я задумывалась…
Знай я, о чем она спрашивает на самом деле, знай я, что произойдет, сказала бы я то, что сказала? Взяла бы ее за руку, бережно держа, как держала, улыбалась бы ей так, как улыбалась?
– Никогда меня не бросай, – произнесла я, – и я никогда тебя не брошу.
Не знаю.
И не думаю, что когда-нибудь узнаю.
Мне хотелось, чтобы она улыбнулась. Хотелось, хоть мельком, увидеть, как все было раньше. Притвориться, что как-нибудь все вернется на круги своя.
Но она не улыбнулась. Ничего не сказала. Ничего не сделала.
Она просто… смотрела.
Пока я не выпустила ее руку. Моя улыбка увяла. Замкнувшись, она ушла в темноту, ее силуэт истаивал во мраке до тех пор, пока не исчез совсем, и я не могла его различить.
Не помню, сколько я там простояла, глядя ей вслед. Только то, что стояла, пока не услышала песнь Госпожи, пока не почувствовала, как ветер всколыхнулся за моей спиной, когда кто-то вышагнул из небытия.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
– Да, – соврала я, вытирая лицо тыльной стороной ладони. – Она в порядке, я в порядке.
– Она – нет, – сказал он. – Она все отдала войне Императрицы. За ее сына-ноля. Теперь ничего не осталось.
Еще несколько недель назад это была наша война. Всех нас.
– Но мы сделаем мир лучше. Для нее.
Его рука оказалась на моем плече. Я склонилась к ней, вдыхая смешанный запах его пальцев, кожи эфеса и смазанного маслом металла. Он притянул меня ближе, и я ему позволила.
– Для нас, – прошептал он мне на ухо.
– Для нас, – повторила я.
Так мы и стояли, сколько смогли себе позволить. Пока одна его рука крепко не взяла мою, а вторая не легла на клинок, и он увлек меня в глубь сада.
– Нам пора, – сказал он. – Враки и остальные будут ждать.
Я кивнула. Стиснула его руку.
И последовала за Джинду.
Прочь из той ночи.
В темное место.
Она выглядела не так, как должна.
Она зажимала рану в боку. Дыхание было прерывистым, а лицо осунулось. Она гордо стояла на готовых подкоситься ногах, смотрела готовыми закрыться глазами. Она не была чудовищем из моего списка, тенью из моих снов, женщиной из моего прошлого.
Она была Дарришаной. Стоящей там. Живой. И по ее лицу катились слезы.
– И чем все закончится? – спросила она.
Джеро скривился. У меня отвисла челюсть. Никто из нас тогда не понял, что она обращается к обоим. И оба мы не могли ей ответить.
– В самом мрачном кошмаре, – продолжала она, – когда ты победишь, когда все, кто должен быть наказан, умрут, и все преследовавшие тебя проблемы исчезнут. Чем все должно закончиться?
Взгляд ее широко раскрытых, полных отчаяния глаз устремился ко мне. Я оказалась не готова к таким ее глазам. Я оказалась не готова увидеть ее такой. Я судорожно искала ответ, нащупывала один из многих снов, где все еще могла летать, где мне не было больно, и где я знала только тех, кто хотел меня там видеть.
И нашла.
И не смогла представить.
– Ты скиталец, – холодно заметил Джеро. – Ты помогаешь этим фанатикам. Я нашел доказательство твоего присутствия, но никогда не думал, что…
– ЧЕМ ВСЕ ЗАКОНЧИТСЯ?!
Она повысила голос, перекрикивая его, и поморщилась. Ноги ее подкосились от напряжения, и Дарришана прислонилась к стене. Мне пришлось побороть внезапно возникшее желание броситься ей на помощь. Но Лиетт, тяжело дыша, навалилась на меня, словно боялась, что я ее оставлю.
– Думаешь, все закончится Революцией? Или Империумом? – спросила Дарриш. – Вы правда считаете, что все кончится тем, что изможденные люди выползут из-под обломков и будут восхвалять вас, тех, кто их убил? – Она перевела взгляд на Джеро, дрожа и заливаясь слезами. – В самом мрачном вашем кошмаре, все это вообще заканчивается?
– Мы здесь, потому что все должно закончиться, – отрезал Джеро. – Потому что, кто-то должен показать миру. Кто-то должен их остановить.
– Ты не остановишь.
В словах Дарриш не было насмешки. Ее голос дрожал, наполненный откровенным ужасом, каждое слово сопровождалось прерывистым, отчаянным вдохом.
– Ты ничего не остановишь. Я слышала твой план. Знаю твои устремления. Ты мечтаешь о мире, где все вернется на круги своя. – Дарриш нахмурилась, и от этого на лице словно пролегли шрамы. – Но ничего не вернется.
– Они вернутся. Вернутся! – настаивал Джеро. – Выжившие…
– Возненавидят тебя, – закончила за него Дарриш. – Те, кто выживет, проведут оставшиеся дни и часы, грезя о тебе. Твоем лице, твоем голосе, твоих мечтах, и о том, как все это отнять у тебя. Они никогда не перестанут мечтать о нормальности. Но они никогда не смогут представить себе нормальным мир, где живешь ты.
Джеро съежился. Как будто она ударила его так сильно, что на его лице отпечатался весь ужас ее слов. На мгновение он ей поверил.
На мгновение.
– И это все? – Его лицо снова ожесточилось, став знакомым мне месивом теней, морщин и пустоты. – Всего лишь банальное наблюдение о круговороте ненависти? Или собираешься рассказать мне о силе дружбы, доброте и любви бога? – Джеро усмехнулся. – Ты ожидала, что я поведусь на дерьмовые нравоучения какого-то скитальца?
Она покачала головой – медленно, напряженно.
– Я не читаю тебе нравоучений. Я тебе показываю. – Она прижала окровавленную руку к груди. – Меня зовут Дарришана ки-Калтуа. Я сражалась за Империум. Я предала Империум. Я предала…
Она украдкой покосилась на меня.
– …того, кого не должна была, – проговорила Дарриш. – Хотела бы я вернуть ее тем человеком, которого я знала. Хотела бы, чтобы мы стали теми, кем мечтали стать. Я бы хотела… очень хотела, чтобы все снова стало нормальным. – Она с трудом сглотнула и указала на меня обагренной кровью рукой, тем же алым пальцем. – И то, что я сделала с ней… она сделала со всеми.
Мое сердце замерло в груди. Дыхание перехватило, а горло сдавило. Я не могла говорить. Не могла бежать. Не могла пошевелиться. Этот палец… эти глаза… я никогда не хотела увидеть их вновь. Я хотела, чтобы она смотрела на меня, как на чудовище, на убийцу, но не так…
– Прости меня, Салазанка.
Не то, как она это сказала.
– Прости за все, что я сделала с тобой, за то, что я пыталась из тебя сотворить, и за то, что ты сделала со Шрамом.
Слезы прокладывали чистые дорожки на ее грязных щеках. С каждым всхлипом ее тело содрогалось так сильно, что я мечтала прекратить эту пытку ради нас обеих.
– Прости, что я здесь, прости, что тебе снова приходится думать обо мне. Но я не могу этого допустить. Доведи свое дело до конца, – выдохнула Дарриш, поворачиваясь к Джеро, – и ты все преумножишь. Убийц, душегубов, людей, которые ненавидят, убивают и предают так же легко, как и мы. Но если ты отступишься и уйдешь…
Она прервалась, тяжело дыша.
– …уйдешь, то твои грехи останутся с тобой. Но они закончатся здесь.
Я грезила о таких мгновениях.
Мгновениях, когда Дарриш была в крови и сломлена. Слезы текли по ее лицу, и она молила о пощаде. Иногда я убивала ее быстро, иногда – медленно. Но всегда я просыпалась с пульсирующей в висках кровью, стиснутыми зубами и жаждой немедленно отправиться ее искать, найти их всех и заставить заплатить.
Но сейчас… я не ощущала ни пульсации крови, ни сжатых зубов, ни стали в руке, ни револьвера на бедре. Я была готова к ее словам. Готова к ее лжи, мольбам, проклятиям, которые, как мне казалось, она произнесет.
Я была не готова видеть ее такой…
Видеть ее боль.
Лиетт тихо застонала рядом, схватившись за ребра. Я обняла ее, помогая подняться. Джеро ударил ее сильнее, чем я думала, и ранил глубже, чем я могла от него ожидать. Возможно, слишком глубоко.
– Уйти, – повторил Джеро, тупо уставившись в пол. – Уйти. Спасти мир.
– Спасти людей, – отозвалась Дарриш. – Спасти всех, кто стал бы убийцей после.
– Уйти, – снова и снова шептал Джеро. – Уйти… уйти… пусть все развалится, пусть все закончится здесь… уйти…
Он запрокинул голову, глядя вверх.
В его глазах царила ледяная зимняя пустота.
– И пусть мой брат умрет, – он крепче сжал клинок, – ни за что.
– СЭЛ!
Джеро двинулся быстрее ее крика, быстрее моего взгляда. Он ринулся, неотрывно глядя на свисток в моей руке, целясь клинком мне в горло. В его глазах не осталось ни страха, ни раскаяния, ничего, кроме блеска свистка, жажды получить его, потребности причинить боль. Я не успевала вскинуть сталь, не успевала защититься, поддерживая Лиетт, не слышала…