знь осваиванию и совершенствованию различных способов подачи чая. Агне подавала кофе с не меньшей изысканностью – настолько, что я почти забыла, как эти руки у меня на глазах ломали мужикам шеи.
В Шраме нечасто можно увидеть имперскую традицию.
Пожалуй, потому что наливать приходилось целую, сука, вечность.
Я просекла, к чему это все, как Агне тянула время, позволяя неловкой тишине повиснуть, словно труп в петле. Я не намеревалась доставлять ей такое удовольствие.
– Если собираешься говорить, – пробормотала я, – что мне стоит извиниться перед Урдой…
– Тебе стоит, – Агне не отвлеклась от разливания – в Катаме считалось невежливым отрывать взгляд от чашки. – Но ты не станешь.
Вспышка необъяснимого гнева заставила меня нахмуриться.
– Почему ты так думаешь?
– А что, станешь?
– Ну… нет, но…
– Но теперь могла бы? – Агне позволила себе слабо улыбнуться. – Исключительно мне назло?
– Не исключительно. Но да, по большей части.
Агне хихикнула.
– Знаешь мою любимую историю о тебе, Сэл Какофония? – Она перестала наливать. – Или предпочитаешь Салазанка?
– То, с чем дело пойдет быстрее.
– Я услышала ее в винном баре Зеленоречья, – заговорила Агне. – Сказ о женщине с револьвером в виде ухмыляющегося дракона, которая была во фригольде буквально неделю назад и заходила в таверну через дорогу. И тем не менее, когда я выглянула в окно, то увидела лишь пустое пространство. Звучит знакомо?
Таки да.
– Руины расчистили всего за неделю, м-да? Я мало что оставила от того заведения.
– Говорили, что ты пришла туда в поисках некоего имени и стакана доброго виски. Тебе отказали и в том, и в другом. Так что ты сломала кому-то руку. Тогда тебе дали бутылку дешевого виски, и ты перевернула стол. Тогда тебе отдали прибыль за день, и ты сожгла всю таверну дотла.
Это… в основном правда.
Я справлялась об имени из своего списка. Кто-то в ответ вытащил нож, и я сломала в ответ руку. Потом кто-то попытался разбить мне о голову бутылку, и я разбила об их головы стол. Затем показались ручницы, кто-то предложил от меня откупиться, и после того все малость в тумане.
– Никто не умер, как мне сказали, – продолжила Агне. – Когда люди вернулись, посреди руин они обнаружили бутылку виски и деньги. – Она закончила наполнять чашку, вручила ее мне ручкой вперед. – Ты сожгла таверну только потому, что они не дали тебе желаемое.
– Шрам – суровое место, – отозвалась я, взяв чашку, но показательно не отхлебнув – пить прежде наливающего считалось невежливым. – Не будешь биться, не получишь то, что нужно.
– И все же ты находишь в этом удовольствие, нет? Тебя питает злость. Злость заставила тебя напасть на Урду.
Я вздохнула.
– Ты говоришь, я должна с ним объясниться.
– Нет. Это не имеет значения. Тебе нужна злость. Урде – нет. У него есть сестра.
– А?
– Ты когда-нибудь слышала, как они стали, так сказать, напарниками? – Агне налила вторую чашку, поставила ее перед собой. – Они, как ни странно, родились в Шраме. Не в Империуме, как мы. Жили с матерью в маленьком поселении, на восточной границе, ближе всего к имперским гаваням. Полагаю, поэтому их деревню и выбрали.
– Для чего?
– Чтобы Революция сделала из них показательный пример, – ответила Агне. – В небесах, мол, возник аэробль, накрыл поселение пушечным огнем и удрал, пока имперские небесники не успели ответить. Дом оказался уничтожен, и мать вместе с ним. Урда как-то умудрился вытащить сестру из-под завалов, но…
Я мигом перенеслась в тот момент, когда Урда дрожал в руках Ирии, безмолвный, оцепеневший, с совершенно пустым взглядом, устремленным на далекий, невидимый никому ужас.
Вот, куда он ушел. Я сегодня окунула его в темноту. Может, даже более страшную, чем моя.
– Ирию призвали в имперскую армию, как и всех дверников, – продолжила Агне. – Урда, лишенный магических способностей, вскоре стал подмастерьем у чарографа. Им было восемь, и у них не осталось больше никого, кроме друг друга, а потом отняли и это. Трагический сюжет, не так ли?
Так. Но я не собиралась признавать вслух. Все равно никак не исправить то, что разбила ему об лицо чашку.
– Разумеется, двенадцать лет спустя Ирия ушла в скитальцы, забрала Урду из его поселения, и вдвоем они в итоге совершили уймищу афер, грабежей и краж по всему Шраму, но это не так важно.
– И что тогда важно? – буркнула я.
– То, что с ними всегда все будет хорошо. – Агне наконец закончила наливать себе кофе и подняла чашку в обеих ладонях в традиционном тосте. – А ты?
Я мрачно уставилась, но жест повторила.
– То есть ты говоришь, что случившееся ночью тебя не колышет?
– Не говорю.
– И ты не против, что Джеро нам врет?
– И этого не говорила.
– Тогда, может, прояснишь момент, – я не слышала гнев, пронзительный визг, что подкрадывался все ближе, – как, блядь, Два-Одиноких-Старика и его сраный план сделают мир лучше, когда прошлой ночью он просто взял и убил всех тех людей?
Агне отпила из чашки, уставилась на меня поверх края.
– Никогда не слышала истории, в которой бы говорилось, что Сэл Какофонию волнуют случайные жертвы.
– А еще ты никогда не слышала историю, в которой бы говорилось, что я люблю собак. – Я уставилась в чашку, гадая, как бы так ее сломать, как разбить, чтобы заставить Агне услышать, чтобы наконец полегчало. – Никто не рассказывает историй про такое дерьмо. А если бы рассказывали…
Чем больше я смотрела, тем больше чувствовала… усталость. Даже держать чашку было слишком тяжело. Дышать – слишком тяжело. Так что, когда я вздохнула, все слова, которые я больше не могла сдерживать, хлынули прямо в кофе.
– Если бы рассказывали, – прошептала я, – то, может, сумели бы объяснить мне, за что все умирают.
Я ожидала, что между нами повиснет долгая тишина.
Ожидала, что Агне скажет мне подобрать сопли, что наши проблемы намного серьезнее, что я – нюня, эгоистка, слабачка. Ожидала, что она подастся вперед и просто-напросто отвесит мне затрещину настолько сильную, что я снова почувствую себя нормально. Я ожидала, что Агне Молот поведет себя как молот.
Но нет.
Она просто сделала долгий, медленный глоток кофе и поинтересовалась:
– Как спалось?
– Чего?
– Спалось хорошо?
– Нет.
– И мне нет. – Агне поставила чашку, уставилась в нее. – Когда проснулась, по моей постели полз паук.
– Что это з…
– Ты знала, что раньше я боялась пауков? Даже когда выросла, они меня ужасали. Они так быстро двигаются и могут оказаться где угодно, со сверкающими клыками и глазами. Но на этот раз я проснулась, увидела его и не почувствовала страха.
Агне прерывисто вздохнула.
– Я ничего не почувствовала.
Она не встречалась со мной взглядом – и дело было не в церемониале, – отвернулась, сглотнула что-то твердое, горькое. Она не хотела, чтобы я заметила слезы, подступающие к ее глазам. Из-за паука.
– Я посмотрела на него и увидела просто существо, – продолжила она, – восемь крошечных ножек, которые я могла в любой момент раздавить. Я раньше их боялась… до прошлой ночи.
И тогда я поняла, почему она плачет.
Осадники, как иногда говорят, ходят у Госпожи Негоциант в любимцах. Им даруется мощь, выносливость, сила разрывать горы на куски, сотрясать землю.
Взамен Госпожа забирает их чувства. Страхи, улыбки, печали, радости.
В расцвете силы мастер осады похож на ледник – неукротимый, непрошибаемый и ужасно, ужасно холодный.
Этим утром Агне проснулась чуть холоднее, чем ложилась.
– Полагаю, именно потому я так люблю церемонию наливания, и красивые платья, и приятные запахи, – произнесла она, вытирая слезы. – Потому что однажды я малость хвачу лишнего с силой, и перестану их любить. Буду смотреть на чашки и чайники и тоже видеть лишь то, что я могу раздавить. Однажды я использую слишком много силы… – Агне взглянула на меня и грустно улыбнулась. – И начну видеть так же и людей.
Я знала, что такое терять. Я носила шрамы в подтверждение этого. Но несмотря на все, что у меня вырвали Дарриш, и Враки, и Джинду, они не сумели отнять шутки, над которыми я смеялась, запахи пота, от которых мне хотелось кого-то целовать, оперные строфы, которые меня бесили, и я не могла объяснить почему. Однажды, когда я уже не смогу поднять меч или выстрелить из своего револьвера, и много после, все это по-прежнему у меня останется.
У Агне – нет.
– Полагаю, поэтому я и присоединилась по приглашению Джеро, – произнесла она с улыбкой, глотнув кофе. – Я оплакивала мертвых, потому что однажды не смогу. Я верю в этот план, принести в мир добро, потому что однажды… – Она улыбнулась пустой чашке. – Однажды я перестану понимать, что такое добро.
Потом она рассмеялась. Нервно, высоко, перемежая шмыганьем и легкими всхлипами, наливая себе еще чашку уже безо всяких церемоний.
– Прости, – произнесла она. – Прости, я понимаю, что это тебе никак не поможет. Я просто… не знаю…
– Ага. – Я тоже налила себе еще кофе. – И я.
– И все же тебе стоит поговорить с Джеро, – произнесла Агне. – Я уверена, у него были причины так поступить.
– У всех, кто наваливает дерьма, есть причины, – пробормотала я. – Пахнет от того не лучше.
– Верно, – с улыбкой согласилась Агне. – Если сочтешь их неубедительными, то почувствуешь себя гораздо лучше, когда набьешь ему морду, с чувством выполненного долга. – Агне снова пригубила кофе. – Хотя, полагаю, если сразу перейти ближе к делу с мужчиной, тоже будет весьма приятно.
– Иногда. – Я томно улыбнулась. Скользнула рукой по столу, легонько зацепила кончики пальцев Агне. – Но я не прочь провести время и с женщиной.
Агне Молот, которая буквально прошлой ночью проломилась сквозь орду брызжущих слюной, накачанных наркотой убийц и заработала разве что царапину, уставилась на мои пальцы широко распахнутыми, ошарашенными глазами.
– Ох. Ух ты. – Она нервно рассмеялась, мягко сняла мою ладонь со своей и опустила на столешницу. – Э-э, прости, я весьма польщена… – Агне умолкла, окинула меня взглядом, сжала губы. – То есть я очень, очень польщена, правда. Но… – Она кашлянула, робко улыбнулась. – Я предпочитаю мужчин.