Острие меча скрежетало, волочась по полу, заглушая прерывистое дыхание и шаги, пока я шла к ступенькам и преодолевала их. Одну за другой.
Меня встретила темнота кухни. Кофейник на столе, забытый и остывший. Паутина в углу под потолком. Я вдохнула холодный воздух.
И ощутила вкус золы.
31. «Отбитая жаба»
– Частенько мы этим занимаемся, м-м? – поинтересовалась Агне.
– Ты о чем? – отозвалась я, продвигаясь вместе с ней по коридору.
– Не уверена. – Агне задумчиво хмыкнула под плеск жидкости. – Мне, как и любому верноподданному магу, наверное, не хотелось уходить в скитальцы, но признаюсь, молва доходила весьма соблазнительная.
– Продолжай.
Мы, пятясь, спустились по ступенькам.
– Обещай, что не посчитаешь оскорблением, если я скажу, что истории о тебе не входят в число моих любимых, – проговорила Агне, пока мы обходили стылую кухню.
– Обещаю, – соврала я.
– Не то чтобы в них не было своей привлекательности… в особенности в эротических, не побоюсь сказать, однако они все столь… гнетущие.
Мы прошли общую комнату, убедившись, что залили как можно больше пола.
– Я обожала рассказы о том, как скитальцы путешествовали в одиночку, упивались свободой Шрама и его просторами, ковали судьбу для самих себя, а не для Империума.
– Ожидания не оправдались, ха? – хмыкнула я. – Само собой.
– Ну, думаю, у меня хватало и взлетов, и падений. – Агне вздохнула, мы пропятились на выход и вылили остаток масла на крыльцо. – Наверное, мне просто казалось, что будет меньше…
– Сожжений?
– Предательств.
– А-а. – Я вытряхнула последние капли из жестянки, забросила ее обратно вглубь таверны. – Ну, к ним не сразу, но привыкаешь.
Я развернулась. Урда стоял рядом с остальными, под сыплющим с неба снегом. Чарограф шагнул ко мне и с улыбкой на лице протянул зимнюю куртку.
– Снегопад только начался, – произнес Урда. – Подумал, тебе пригодится что-нибудь чуть более теплое и чуть менее… – Он скользнул взглядом по раздолью моей покрытой шрамами кожи, и его передернуло. – …открытое.
Я натянула куртку и оказалась вынуждена признать, что она довольно, мать ее, неплоха. Промасленная кожа, обрамленная мехом или чем-то таким же мягким у ворота и манжет – не давала щеголять татуировками, но, наверное, это простить можно. Мне уже давным-сука-давно не было так тепло.
– Где ты ее взял вообще? – Я застегнула пояс куртки, натянула палантин на нижнюю половину лица.
– Выдалась свободная минутка вчера вечером, и я подумал, раз уж скитальцы вечно так… – Урда заметно сдержал дрожь – …оголяются, то там, куда мы отправляемся, тебе все-таки что-то понадобится. Поэтому достал свою иголку и взялся за дело.
Я моргнула.
– Серьезно?
– Я никогда не шучу о потере тепла.
– За одну ночь. Потрясающе. – Я вытянула руку, полюбовалась. – Хотя что я удивляюсь, после того фокуса, который ты провернул на Вороньем рынке.
– Неплохо, да? – Урда просиял и распушил хвост. – Надо признать, исполнять такое мы можем нечасто – на такой свисток, да будет тебе известно, уходит крайне солидное количество Праха и сигил, однако с тех пор, как мы заключили договор с нашим нанимателем, недостатка мы не испытывали. И тем не менее хватило только, чтобы изготовить свисток для него.
– Для его игрушечки, – буркнула я.
– Верно… погоди, игрушки? Нет, для…
– Так это, – перебила я. – Почему не меч или что-то более полезное? Оружие, которое открывает порталы, сподручнее свистка.
– Ну, да, но дело в принципе обратной пропорциональности материала, – ответил Урда, как будто я понимала, о чем он толкует. – Такое заурядное действие, как заставить меч вспыхнуть пламенем, сделать легко, но чем сложнее задача – скажем, достичь гармонии с магией моей сестры, чтобы мы могли использовать ее чаще, – тем на меньший объект можно воздействовать. Именно поэтому не часто увидишь зачарованные дома.
– Хм. Логично. Но почему свисток?
Урда моргнул.
– Я люблю свистки.
– Ага. Точно. – Моя улыбка продержалась еще мгновение, прежде чем сердце кольнуло чем-то холодным. Я вздохнула, подошла ближе. – Слушай, то, что я сказала… и сделала… и думала. Прости. Не стоило.
Урда поднял ладонь, останавливая меня.
– Не бойся, друг, и не вини себя. У всех нас бывают мгновения, когда мы становимся малость… – чарограф слегка поморщился. – …на взводе. Я все понимаю и полностью тебя прощаю.
– А я, блядь, нет, – выплюнула его сестра, протопав мимо с ящиком в руках. – Ей-то не пришлось иметь дело с тобой, жопа, пока ты всю сраную ночь канючил про нужную нитку для твоего моднючего проекта.
– Кетгут просто необходим, чтобы швы не расползлись! – Урда поспешил ей помочь, и вдвоем они загрузили ящик в повозку. – В конце концов, негодной работе нет оправданий.
– Я тут хожу и жопной дырки не чувствую, потому что он заставил меня порталом бегать за сраной ниткой для твоей поганой куртки, а все потому что ты слишком, сука, тупая, чтобы носить рубаху. – Ирия мрачно воззрилась на меня и фыркнула. – А дырка у меня одна, знаешь ли. Так что ты, леди Моднопопец, все еще в моем дерьмосписке.
Ирия убрела проверить что-то на повозке. Я нахмурилась вслед.
– Не беспокойся насчет нее, – шепнул мне Урда. – Она тоже не в обиде. Просто всегда становится сварливой, когда чувствительность возвращается. – Урда кашлянул. – Как знаешь, магия требует от дверников жертвовать чувствительностью тела. Если использовать слишком много. Перегнешь – и лишишься навсегда.
– Если ты знаешь, что я знаю, то почему тогда рассказываешь…
– Но! Моя сестра, при всем ее скверном характере, уникальна. Она способна отойти от онемения быстрее большинства. Сама говорит, это потому что она так осторожна с магией. – Урда подался ближе, заговорщицки зашептал: – Но лично мое мнение – это потому, что она такая заноза в жопе, что даже Госпожа Негоциант ее не остановит.
– ЭЙ!!! – заорала Ирия. – Вы там чо, жопу мою обсуждаете?!
Урда улыбнулся мне, а потом поспешил угомонить сестру. Я следила, как он уходит, как уходят они, с куда большей завистью, чем была готова признать. Вчера я разбила их на куски. Сегодня они стянули все раны так крепко, что даже не видно трещин.
Но, может, они делали это всю жизнь.
Я завидовала. Мои трещины были так глубоко, что им не срастись.
Мы, согласно плану, ни свет ни заря собрались на площади. Тутенг давным-давно отбыл позаботиться об оякаях. Агне старательно разнимала близнецов: Ирия, по всей видимости, пришла в ярость, потому что ее брат что-то не то говорил, делал или дышал, и гонялась за съежившимся Урдой. Два-Одиноких-Старика тихо переговаривался с мадам Кулак, пока та запрягала в повозку пару хмурых рабочих птичек. Моя Конгениальность и еще парочка ездовых болтались поблизости.
Приглядывающий за ними Джеро изо всех сил старался не высовываться.
Но для меня он выделялся, как слишком темная тень весной.
Мы не разговаривали с тех пор, как вернулись. Во время сегодняшнего путешествия я надеялась продолжать в том же духе. Не пойми меня неправильно – мне не надо, чтобы народ трепался, мол, Сэл Какофония не профессионал. Я способна работать с кем-то, кто мне не нравится, даже если по милости этого кого-то меня чуть не прикончили и в итоге полегло куда больше народу, чем было необходимо, потому что этот кто-то не подумал, что я достойна важных сведений.
Но мне не надо, чтобы народ трепался, мол, Сэл Какофония взяла и не вбила зубы в черепушку тому, кто упорно продолжал пороть херню.
Я надеялась, что сумела передать это все мрачной рожей, когда Джеро мельком глянул в мою сторону и сразу отвел глаза, но ежели вдруг он не догадался, я всегда могла выдать ему зуботычину попозже.
– Наше пребывание здесь подходит к концу. – Два-Одиноких-Старика, в слишком уж тонкой для такого холода куртке, что его как-то не слишком уж заботило, неторопливо приблизился к двери трактира. – Подумать только, в этих скромных стенах был сделан важнейший шаг в истории Шрама. Настал час проститься с «Отбитой Жабой». С признательностью.
– Я вас сюда не за признательность впускала, – съязвила мадам Кулак, встав рядом с вольнотворцем. – И эту херню провернуть позволю не за признательность.
– Разумеется, – Два-Одиноких-Старика извлек из-за пазухи плотную пачку свитков. – Все необходимые меры приняты, переправа оплачена, размещение запланировано. Надеюсь, вы останетесь довольны возвращением в столицу, мадам.
Я знала мадам Кулак и как мастера интимных искусств, и как брюзгливую говнючилу, которая терпела придурков только за кучу денег. Так что увидеть, как она уставилась на свитки, словно те были мертвым ребенком, вернувшимся из могилы, как слезы катятся к уголкам приоткрытых в потрясении губ…
Интересно, которая из них настоящая.
– Что-то не так, мадам? – уточнил Два-Одиноких-Старика.
– Нет, просто… – Она перевела взгляд на трактир. – После моего изгнания прошли годы. Я управляла этим трактиром так долго, не знаю, смогу ли…
– Нам нельзя оставлять следы. Слишком многое сказано в этих стенах, – голос вольнотворца стал жестким, лицо помрачнело. – Что было согласовано. Для переговоров уже поздно. Слишком поздно.
Мадам слегка съежилась.
– Да. Вы правы. Разумеется. – Она фыркнула. – Это, в конце концов, лишь паршивый трактир. С радостью от него избавлюсь.
Лицо Двух-Одиноких-Стариков снова посветлело, он улыбнулся. Снова сунув руку в карман куртки, вольнотворец извлек лучинку.
– Не окажете ли честь?
Мадам кивнула. Взяв лучинку, чиркнула ей по каблуку – и бросила на крыльцо.
Трактир медленно разгорелся, огонь лениво пробежал по нашему масляному следу. Мы намеренно оставили его так, чтобы пожар не привлек внимание, пока мы не уберемся подальше.
Два-Одиноких-Старика повернулся к нам; за его спиной взметнулось пламя.
– Вы все получили указания, – произнес он. – Вы все получили маршруты. Избегайте обнаружения. Никаких лишних остановок. Не отвечать ни на чьи вопросы. Не оставлять следов. Через четыре дня мы воссоединимся в условленном месте.