Сэл вытянула перед собой руки.
– Пока не станет так тяжело, что ты больше ничего не вывезешь. Ничего и никого. И все, что у тебя останется – это имя.
Мерет уставился на ее руки. На шрамы, что вились по ладоням, словно розоватые реки. На мозоли и следы ожогов от того жуткого оружия у нее на бедре. На пустоту.
Несмотря на то, что ее руки покрыты кровью и страданиями, они все равно оставались пусты.
– Но она все еще случается? – спросил Мерет, не поднимая глаз. – Любовь? Как у тебя и Лиетт…
– У нас есть нечто, – перебила Сэл. – И оно куда меньше, чем я должна быть способна ей дать. Я могу подарить ей хорошие дни, хорошие ночи, некоторые – настолько, что мы можем притвориться, будто так будет всегда. Но она заслуживает большего. Она заслуживает того, кто всегда возвращается домой, кто не заставляет ее проливать столько слез.
Сэл уставилась на свои лежащие на столе руки, словно чего-то от них ожидала.
– А этого я ей дать не могу, – прошептала она. – Эту ношу мне даже не удержать.
– И что же? Держать меч или держать чью-то руку?
– В общем и целом.
Мерет нахмурился, воззрился на собственные ладони. Они казались ему слишком мягкими. Несколько мозолей тут и там, пятно – когда-то смешал не ту настойку. Мерет ненавидел свои руки, слишком маленькие, чтобы удержать клинок, чтобы сделать что-то значимое.
Но если они должны быть такими, чтобы прижимать кого-то к себе… если они должны быть такими, чтобы он оставался самим собой…
– А как насчет ее желаний? – спросил Мерет.
– А? – Сэл недоуменно подняла взгляд.
– Что, если она согласна разделить с тобой ношу? Или кто-то еще?
Сэл покачала головой.
– О таком нельзя никого просить.
– Почему?
Она нахмурилась.
– Почему нельзя просить ждать у двери ночь за ночью и гадать, не в последний ли раз ты шагнул за порог, не в последний ли раз вы виделись? Почему нельзя просить не выпускать тебя из объятий по ночам, потому что во снах тебе раз за разом являются лица мертвецов? – Сэл фыркнула, уставилась на Мерета. – Смог бы?
А смог бы он?
В мечтах все было так просто: взял меч и кроши себе злодеев. Не то чтобы Мерет не рассматривал плохие концовки – он, в конце концов, не идиот. Но как-то не раздумывал, что все это коснется не только одного его.
Но с другой стороны… что бы он ни делал, тяготы никуда не исчезали, верно? Он мог лечить раны, сшивать их, вычищать. А воскрешать мертвых – нет. Как не мог и остановить войны.
Возьмешь в руки клинок, и кто-то умрет.
Не тронешь его, и кто-то все равно умрет.
Даже она – Сэл, мать ее, Какофония – не знала, как решить эту проблему.
А он-то на что надеялся?
– Я думаю… – начал Мерет.
Его прервал звук.
Легкое дребезжание. Ничего особенно настораживающего. Мерет поднял взгляд и увидел, как задрожали чашки на полке. Где-то далеко что-то огромное ударило в землю.
Они с Сэл оба молчали.
И наблюдали за полкой.
Пока она не задребезжала снова.
– Мерет.
Он перевел взгляд на Сэл. Та наклонилась над столом. И протягивала Мерету руку. С чем-то на ладони.
Одинокое перо. Окрашенное алым.
– Расскажи-ка, что ты помнишь из нашей беседы, – произнесла Сэл, – а конкретнее – из части о Вороньем рынке.
– Вороний рынок… – Мерет моргнул, напрягая память. – А, Пеплоусты, вольнотворец, еще один маг… Руду? Руду Булава?
– Батог, – поправила его Сэл. – Руду Батог. Это его Алый дар. Помнишь, что это?
– Да, но…
– Знаешь, где Клефов Плач? На восток в сторону…
– Края Долины. День пути отсюда. – Глаза Мерета широко распахнулись за стеклами очков. – Сэл, ты просишь…
– Нет, – перебила она. – Я не прошу. Я тебе говорю. – Сэл облизнула губы. – Говорю, что Лиетт не заслуживает того, что вот-вот случится. Говорю, что, если отнесешь это перо Руду, он о ней позаботится. Говорю, что… – Она закрыла глаза, судорожно вдохнула. – Говорю, что у меня есть немногое. Я даже не знаю, выйду ли из этого поселения живой. Я мало что могу тебе предложить, но…
Сэл с трудом сглотнула, открыла глаза.
Они не горели. Они поблескивали.
– Лиетт, – произнесла Сэл, – должна отсюда выбраться. Вот, что я тебе говорю. И говорю, что ты должен это обеспечить.
Мерет уставился на перо. Такое маленькое и простое. Всего лишь перо с каплей краски. А Сэл протягивала его, словно клинок, словно даже хуже клинка. Она его оплакивала. Скиталец сделает ради него все, что угодно. А поселение… поселение…
– Сэл, – шепнул Мерет. – Малогорка в опасности?
Она помедлила, потом кивнула.
– Из-за тебя?
Опять кивок.
Мерет знал это и раньше. А теперь поверил. Все, что говорила Синдра – правда. Все, что он здесь сделал, вело к тому, что Малогорка сгорит.
Мерет покинет это поселение, пепел и золу, в которые оно превратится. И если возьмет перо – вот и все, что у него отсюда останется.
Все ради нее. Ради Лиетт. Ради них обеих.
Мерет нахмурился. И глубоко вздохнул. И посмотрел Сэл в глаза.
– Давай сразу проясним, – сказал он, схватив с ладони Сэл перо, – если ты все-таки отсюда выйдешь, ты ее найдешь. И меня. Потому что ты будешь должна мне куда больше, чем сраное перо.
– Ты что делаешь?
Голос Синдры так сочился презрением, что заглушил стон осей и заледеневших колес повозки. Мерет решил ее с этим поздравить – но потом, когда не будет весь обливаться потом.
– А на что похоже? – прохрипел он, с силой дергая хомут.
Колеса слабо, но упрямо скрипнули в ответ.
– Ты, судя по всему, пытаешься выкатить старую повозку Родика из амбара, – проговорила Синдра. – А выглядит, будто занимаешься, мать твою, дурью.
– Ладно, ладно, – проворчал Мерет, морщась от усилий. – Лишь бы хоть один из нас был в курсе событий.
Синдра наблюдала, скрестив руки на груди.
– Тут или один, или другой. Или ты, блядь, не заметил, что кроме нас никого не осталось?
Мерет замер, глянул на Синдру исподлобья.
– Они нормально выбрались?
– Я… – Гнев ее самую малость поутих. – Да. Всем пожилым и детям нашлось место на повозках. Остальные пешие. Еды, воды и тепла им хватит, чтобы добраться куда они там идут. Об этом я позаботилась.
Мерет кивнул.
– Спасибо, Синдра. За все.
И вернулся к попыткам сдвинуть повозку.
– После всего, что я для тебя сделала, я заслужила бо́льшую благодарность, чем несколько пустых слов, мальчик.
– Все, что осталось в моем доме – твое.
Лицо Синдры вытянулось.
– Ты и правда уходишь? Покидаешь Малогорку?
– Сюда идут солдаты. Ты сама говорила.
– И ты мне не верил. Что изменилось? Это она тебе сказала, что будет?
Мерет закряхтел, толкая повозку.
– Сказала.
– Значит, повозка для нее, поэтому ты не сам по себе.
Мерет стиснул зубы. Колеса заскрипели.
– Для нее.
– Кретин, – прорычала Синдра. – Сраный кретин. Ты знаешь, что это за баба? Знаешь, что она сотворила? С поселением?
На этот раз Мерет не потрудился ответить. Синдра все равно не заметила.
– Малогорка была их домом, Мерет. Нашим домом. А эта баба свалилась с неба и его разрушила. И ради чего? Другой бабы?
– Она важна.
– Никто не важен настолько.
– Наверное.
Синдра нахмурилась.
– Тогда почему ты все это делаешь? Почему…
– Потому что я, блядь, не знаю, что еще делать! – рявкнул Мерет. Соленый пот попал в глаза, обжег, но Мерет не моргнул. Он заставил себя смотреть на Синдру, заставил себя толкать хомут. – Я аптекарь. Я смешиваю травы и вправляю кости, а люди все равно умирают. Ты боец, у тебя есть меч. Но люди все равно умирают.
– Люди всегда будут умирать, Мерет. Ничего не поделаешь.
– Да. Не поделаю. И помощь ей тоже ничего не поделает. – Он горячо выдохнул. – Не знаю, что поделает. И поделает ли хоть что-то вообще. Но знаю, что не могу просто смотреть. – Мерет закряхтел, как следует уперся пятками, зажмурился и снова толкнул. – Поэтому вот. Еще потом скажут, что я не делал все, что мог.
Мерет налег на хомут изо всех сил. Колеса и не подумали шелохнуться. Наверное, воображение разыгралось, но не стали ли эти колеса еще упрямей, чем мгновение назад?
Он открыл глаза. Все-таки не воображение. А Синдра, которая уперлась в хомут с другой стороны.
– Нет, – заявила она.
– Нет? – переспросил Мерет, не двигаясь.
– Нет, я не дам тебе сломать себе жизнь, – Синдра толкнула хомут. – Нет, я не дам тебе загубить себя ради этой бабы. И нет, я не собираюсь смотреть, как еще один хороший человек умирает за херовые идеи из уважения к тем, кто этого не достоин.
– Ты меня не остановишь! – заорал Мерет, наваливаясь на хомут.
Колеса скрипнули.
– Я укладывала на лопатки мужиков в шесть раз больше тебя, мальчик. Я тебя остановлю. – Синдра навалилась со своей стороны.
Колеса скрипнули натужнее.
– Людей в шесть раз больше меня не бывает! С дороги, Синдра!
Мерет налег сильнее. Колеса заскрежетали.
– Черт побери, нет! Хочешь уехать, давай уедем. Но так, чтобы с хорошим шансом. Образумься уже, блядь.
Синдра тоже налегла. Колеса взвизгнули.
– Нет! – заорал Мерет.
– Вот кретин, ты же не можешь всерьез…
– Я серьезен. – Мерет зажмурился, толкнул изо всех сил. – Я серьезен, и я здесь, и я могу что-то сделать, и я, блядь, сделаю!
Раздался свист протеза, Синдра гневно пнула повозку.
– Не с этим куском сраного…
Колеса хрустнули.
Со спиц и осей отвалились грязь и лед, повозка вдруг покатилась. На земляной пол шлепнулось что-то тяжелое. Под сотрясший амбар вопль повозка прогрохотала наружу.
Мерет не открывал глаз, пока не ощутил на лице холодный воздух. А когда открыл, Синдры рядом не оказалось.
– Сраный кусок бесполезного, мать его…
Он повернулся на ругань и увидел, что Синдра растянулась на полу амбара. Она, неловко двигаясь, силилась встать на ноги. Мерет не сразу понял, что произошло.