Ее тело под мундиром содрогнулось.
Да.
Ее ладонь скользнула к мечу на бедре.
Дава-а-ай.
Ее пальцы стиснули эфес крепче.
Ну давай уже, блядь.
– Ты права.
Стоп, что?
Ее хватка ослабла. Голова опустилась с тяжелым вздохом.
– Ты права, – повторила Третта. – Я и в самом деле жажду мести. За унижение. За все, что ты сделала. За все, что ты могла сделать, ведь моя жизнь была в твоих руках. – Она подняла на меня взгляд – без холода, без тепла, лишь с болью. – Ты опозорила меня. Мой чин. Мою ставку. Я отдала бы что угодно, только бы ты поплатилась за это жизнью.
– М-да? – хмыкнула я, продолжая дразнить. – У тебя столько не хватит.
– Не хватит.
Еб твою ж, сколько мне еще изгаляться?
– Но мне и не нужно. – Третта напряглась, заложила руки за спину, смерила меня прохладным взглядом. – Через час явятся все наши допросчики со всеми инструментами, необходимыми, чтобы разорвать тебя на куски. Ты расскажешь все, что мы хотим знать, а потом умрешь.
Она развернулась на пятках, подхватила мешок и направилась на выход. Я врезала по решетке, ощерилась.
– М-да? И не от твоей руки! – заорала я, и в мой голос закралось отчаяние. – Ты будешь случайным наблюдателем, свидетелем собственного провала, опять! Все узнают, что Третта Суровая не сумела убить Сэл Какофонию, даже когда закрыла ее в клетке уже второй раз!
– Никто не узнает, – Третта остановилась, глянула через плечо. – Мы сожжем твое тело и развеем пепел по ветру. С каждым годом, что ветер будет его кружить, люди все меньше будут о тебе помнить, пока ты не превратишься в дурной сон. Со временем и он тоже сотрется.
– Но тебе не поиметь такую честь! Удовольствие! Ты не… эй! ЭЙ!
А ведь почти получилось. Могла бы просто ее схватить, использовать, найти способ выбраться. Но со всеми этими остроумными подначками есть одна проблемка – на захлопнувшуюся дверь они не очень-то действуют.
Я проорала массу очень не менее остроумных и очень красочных ругательств вслед покидающей карцер Третте. Я грохотала решеткой, я пинала стены – она не вернулась, и мой гнев не иссяк. Так что, за неимением иных мишеней, я развернулась и с рычанием пнула приютившееся в углу камеры ведро.
И мигом получила полугаллонное объяснение, почему эта идея была плоха.
Я злилась настолько, что была готова убивать, рыдать, но ни то, ни другое бы не помогло. То, что я умру в день, в который оказалась по уши в дерьме дважды, беспокоил меня куда меньше, чем правота Третты.
Я здесь умру. Я умру без причины – и ничего не изменю, никого не спасу. Люди меня забудут. Уже забыли. И я не про тупых дурней, которые перепахивают поля и друг друга, как будто это их работа. Я про…
Лиетт меня не простила.
Она хочет жить в мире без меня.
И она его построит.
И это было больно. Куда больнее, чем дерьмо. Чем раны. Чем что угодно.
– Хотела ее придушить?
Почти чем угодно.
Видать, та жестокая, изворотливая фантазия, что творит оперу судьбы, таки сочла необходимым удостоить меня последним оскорблением. И оно стояло, усталое, изломанное, в дверях.
– Дарришана, – пробормотала я.
– Теперь я зовусь Дарриш, – отозвалась та. – Дарриш Кремень. – Она свела брови. – Но ты и так знаешь, верно? Я в твоем списке.
Я фыркнула.
– Лиетт рассказала.
– Я о нем слышала. Ходит молва. Но… да. Она рассказывала. Много раз.
Не знаю, зачем я спросила. Не знаю, зачем хотела больше боли.
– Вы с Лиетт, – произнесла я. – Вы…
Холодный взгляд, призрак хмурой гримасы.
– Что, если да?
Я не смогла ответить. Она права. Не мое дело.
– Но… нет.
Коротко. И немного печально.
– Мы… пытались, одной ночью. – Дарриш поморщилась, неспособная поднять на меня взгляд. – Мы начали говорить, всплыло твое имя и…
– Ладно, ладно. – Я вздохнула, отошла к одинокой скамейке, скрашивающей мою камеру, и шлепнулась на нее. – Дерьма хватает и без твоих рассказов, что мое имя намертво убивает настрой.
– Я не говорила, что намертво, – заметила Дарриш. – Но кровь пустило определенно.
– Ты не смешная.
– Я пришла сюда не для смеха.
– М-да? Ну, ты пришла и не для зуботычины, иначе стояла бы поближе. Так что придется подождать, пока я соскребу это дерьмишко обратно в ведерко, чтобы запустить им в…
– Я пришла попросить прощения, Сэл.
Она твердо стояла, стискивая кулаки. Ее губы кривились, дрожали. Я не знала, какая боль ее терзала, какое воспоминание Госпожа Негоциант не давала ей забыть. Но знала, что она смотрит, не мигая, прямо на меня.
И что в ее глазах плещется лишь боль.
– За? – поинтересовалась я.
Ее взгляд малость опустился, брови надломились.
– Я… не знаю.
– И ты спустилась ажно сюда, чтобы сказать вот это? – Я в притворном шоке коснулась груди. – Ох, батюшки-светы, ну тогда-то все прощено. Разве не глупышка я, блядь, затаила зло на то, что ты бросила меня умирать на полу?
Дарриш вздрогнула.
– Я это заслужила.
– Ты заслуживаешь худшего.
– И это тоже. – Она закрыла глаза, поджала губы. – Все эти годы, все это время я не могу думать ни о чем другом. Целыми днями представляю, что могла бы сделать, как могла бы поступить…
– Да еб же твою, ты считаешь, от этого лучше?
Я сорвалась со скамейки, вцепилась в решетку, как если б могла разозлиться настолько, чтобы согнуть прутья и добраться до Дарриш. Но что бы там ни трепались, одной злости недостаточно. Со сталью, с пламенем она становится ужасающей, великой.
Но сама по себе злость – лишь то, к чему ты прибегаешь, когда не остается слез.
– Что думала? У нас тут хреновая опера? Что мне просто нужно достаточно замысловатое извинение? Что можешь спеть милую песенку о том, как тебе плохо, и я тебя прощу?
Дарриш ничего не ответила. Я врезала кулаками по решетке, и лязг отразился в ее молчании эхом.
– ЧТО?!
– Нет! – крикнула Дарриш. – Я так не думала! Я не… я не думала о том… о…
– О чем?! – взревела я. – О том, что вы у меня отняли? Вот о чем?! – Я ткнула в бегущий по моему телу шрам. – Это была моя магия, Дарришана. Часть меня. А ты просто стояла и смотрела, как ее забирают. Ты не говорила ни слова. Ты даже в глаза мне посмотреть не могла.
Так же, как не могла и сейчас. Как она обхватила себя руками, будто хотела исчезнуть. Как я считала это очаровательным, как жила ради ее счастья. И как теперь при виде этого я отчасти жалела, что в руке нет меча.
– Она была моей, – прорычала я. – И вы ее у меня отняли. Вы отняли у меня небо. Я была Алым Облаком, и вы это у меня отобрали. Почему, Дарриш?
Тишина. Я снова врезала по решетке.
– ПОЧЕМУ?!
– ПОТОМУ ЧТО Я ТЕБЯ ПАНИЧЕСКИ БОЯЛАСЬ!
Теперь она смотрела на меня. Со слезами в глазах. С дрожащими ногами – настолько, что пришлось привалиться к стене. С лицом, на котором читалось, что лучше б я ее ударила.
– Боялась тебя, – прошептала Дарриш, – Алого Облака. Я видела, как ты улетаешь в небо, как ты сжигаешь людей, и когда ты возвращалась на землю, я узнавала тебя чуть меньше. Я не знала, когда настанет день, и Салазанка исчезнет, и останется только Алое Облако. Наверное, я думала… когда Враки сказал, что может забрать твою силу… я думала… я…
Под слоем денег, войны и секса мир строится на лжи. Она нужна нам: мелкой мы оправдываемся, когда хотим снять с себя обязательства, крупной заставляем других выполнять то, чего мы от них хотим, холодной и жестокой убеждаем себя продолжать. Ложь сродни выпивке – даже хреновая все равно заставляет почувствовать себя лучше.
Пока вдруг не перестает.
Правда – хуже. Правда – жестче, грязнее, гнуснее. Какой бы полезной она ни была, никто не рад ее слышать.
Было легче, пока я считала Дарриш злодейкой, пока думала, что ей плевать, что я могу вычеркнуть ее имя и дело с концом.
А теперь…
– Как долго ты об этом думала?
Теперь все хуже.
– Как долго говорила себе, что от этих слов станет легче? – ощерилась я. – Это была моя сила, Дарриш. МОЯ. Мне плевать, насколько она тебя ранила, не тебе было ее отнимать!
– Знаю. Я всегда знала. Просто… – Дарриш осела на пол. – Я не знала, как все исправить, Сэл. – Она долго смотрела в никуда. – Я ушла в скитальцы, потому что я… ну, я не знала, что еще делать. А потом, когда услышала о Реликвии, о том, на что она способна, я подумала, а может…
– Может, я тебя прощу? Потому что ты нашла летающий кусок дерьма в коробке?
– Честно, я думала, они пристрелят меня на месте.
Я застыла. Такого я все-таки не ожидала.
– Чтобы Революция, ноли, искали помощи у магов? У скитальцев? Я думала, это ловушка. И честно… мне было все равно. Когда ловушки не оказалось, когда я встретила Лиетт, когда она рассказала мне о мире, который сможет создать…
Я рухнула обратно на скамейку, запал вытекал из меня вместе с кровью. Слова Лиетт затопили все, выстроились холодным каменным монументом на моих плечах, согнувшим меня так, что вот-вот отвалится голова.
– Ее мир без меня, – прошептала я.
– Тоже, значит, слышала, – тихо произнесла Дарриш.
– Она рассказала?
– И часто повторяла. Эта мысль тебя пугает?
– Я не пугаюсь.
– Да, так часто говорят те, кто боится.
– Ну, блядь, а сама-то что почувствуешь, когда кто-то вроде нее, скажет кому-то вроде тебя, что в ее мире тебе нет места?
Дарриш уставилась в пол.
– Облегчение.
А у нее и впрямь талант напрашиваться у меня на зуботычину. Интересно, когда только научилась.
– Тебе нравится такая жизнь, Сэл? – спросила Дарриш. – Быть скитальцем? Схватки, убийства, все… – Она обвела пустоту невнятным жестом. – Это?
– У меня хорошо получается.
– Я спросила не об этом. И Лиетт говорила о другом. – Дарриш поджала губы, уставилась на пол так пристально, словно ждала, что тот разверзнется и ее поглотит. – Лиетт хочет создать мир, где тебе не нужно будет убивать. Где тебе не нужно быть Сэл Какофонией, или Алым Облаком, или… – Она вздохнула, перевела взгляд на меня. – Где тебе можно быть кем угодно. С ней. Без нее. Где угодно. Вот, чего она хотела. Для тебя.