свою шкуру спасал!
Его пальцы с силой впивались в мои плечи, отчего наверняка останутся синяки.
– Связался же на свою голову, – процедил темный маг.
– Так и не связывался бы! – не осталась в долгу я. – Не напоминал бы про дурацкий договор, не пытался бы отыграться за ошибки прошлого, глядишь, и нервы сохранил бы!
Резко меня отпустив, Лафотьер сложил руки на груди и заметил:
– Ты права, не стоило с тобой связываться. Когда много лет назад ты появилась у меня дома, следовало не спасать твою шкуру, а сразу вести во дворец.
– Что ж не отвел? – прищурилась я. – Ликой в фамильяры так сильно получить захотелось?
Он не ответил. На миг показалось, что на лицо Лафотьера набежала тень, а его взгляд сделался каким-то… не знаю, странно тоскливым, что ли.
Дальнейший путь прошел без приключений и в гробовом молчании. Наслаждаться вечером больше не получалось, но я все равно была погружена в себя.
Где-то очень-очень глубоко внутри я чувствовала себя частично виноватой. Все же, как бы то ни было, когда-то Лафотьер мне действительно помог, а я фактически разрушила его карьеру. Но ведь он тоже виноват! Если бы не набрасывался на меня сразу, не угрожал, а, узнав, что ничего не помню, попытался войти в мое положение и нормально договориться, все было бы иначе. Я бы вела себя по-другому. Вон, Федя ко мне хорошо относится, так и я к нему, можно сказать, со всей душой!
За такими мыслями я как-то упустила момент, когда мы свернули не в ту сторону. Вместо того чтобы идти по направлению к особняку, вышли на дорогу, ведущую прямо к пляжу. И уже совсем скоро подходили к морю.
Глава 15
Закат над морем выглядел сказочно. Солнце уплывало за горы, и небо на горизонте было насыщенно-розовым, практически красным, а над головой – золотым. Те же краски яркими мазками ложились на волны, которые неспешно и размеренно набегали на берег.
Я понятия не имела, с чего вдруг Лафотьеру взбрело в голову полюбоваться вечерним морем, но, честно говоря, не имела ничего против. Все лучше, чем сидеть в четырех стенах.
Голова снова слегка кружилась, но на этот раз от обилия запахов и свежего воздуха. Остро пахло морской солью и рыбой, и воздух был приятно теплым, ласковым, как и пробегающий по берегу ветерок.
Поскольку мы никуда не спешили, я сняла сандалии и погрузила пальцы в еще не остывший песок. Ощущения тоже были самыми что ни на есть приятными, и я подошла ближе к морю, остановившись на границе, где сухой песок переходил в мокрый. Прикрыв глаза, зажмурилась и подставила лицо свежему бризу.
Все вокруг дышало умиротворением, было таким спокойным, обволакивающим, прекрасным… почувствованная угроза стала неожиданностью и практически застала врасплох. Инстинкты сработали быстрее разума, я попыталась отпрянуть в сторону, но не успела, и меня, схватив, перекинули через плечо.
– Лафотьер, мать твою! – завопила я. – Ты что творишь? Что за привычка таскать меня как мешок с картошкой?!
Внезапно обнаружила, что он успел раздеться до пояса и снять обувь, оставшись в одних штанах. Нехорошее предчувствие, возникшее в момент, когда меня бесцеремонно взвалили на плечо, усилилось, когда Лафотьер стал стремительно заходить в воду.
Вырываться было бесполезно. Не знаю, из чего сделаны темные маги, но хватка у Лафотьера была стальная. Даже поразительно, как он умудрялся стоять на ногах под напором волн и притом с легкостью пресекать все мои попытки освободиться.
– Лафотье-э-эр… – протянула я, когда он вошел в воду по пояс и не остановился. – Лафотьер… Лафотьерчик…
«Лафотьерчик» негромко хмыкнул.
– Йенушка… – наплевав на гордость, жалобно промяукала я, когда вода достала ему до груди. – Ты куда меня тащишь, а?
Глупый вопрос – будто и так не ясно! И вот вроде понимала, что он меня не утопит, только если не решил убить себя особо изощренным способом. Но все равно паниковала, поскольку не представляла, что у него на уме, а глубины боялась просто до чертиков!
Морская вода казалась совсем неласковой, жалящей и таящей опасность. В нее постепенно погружались мои ноги и руки, все тело, что быстро и неминуемо подводило меня к истерике.
– Лафотьер, – стараясь унять невольно проскальзывающую в голосе дрожь, я сменила тон на дипломатичный. – Если ты хочешь таким образом меня перевоспитать, то…
Произошедшее далее поставило крест и на моей дипломатичности, и на жалких потугах держать себя в руках, и на самом Лафотьере, которого я непременно укокошу! Если выживу…
Соленая вода охотно приняла меня в свои прохладные объятия, сомкнулась над головой, отрезая от вечернего света и алого неба. Я беспомощно барахталась, инстинктивно задержав дыхание, гребла руками, пыталась встать на ноги, но тщетно. Для тех, кто умеет плавать, эта глубина, наверное, являлась детской. А для тех, кто, как и я, плавать не умеет абсолютно, – смертельной.
Пятки ощущали рыхлый песок и мелкие острые ракушки. Вокруг мелькали создаваемые мной пузыри, едва выделяющиеся на фоне темной морской синевы. Было холодно, мокро, страшно и больно. Боль сосредотачивалась в горящих от нехватки кислорода легких, становясь сильнее с каждой секундой, с каждым мгновением, проведенным в ненавистной воде…
Неужели Лафотьер и впрямь решил меня убить? Может, нашел способ избавиться от меня, но остаться в живых?
Не успела очередная паническая мысль оформиться, как меня внезапно подхватили и одним рывком вытянули на поверхность. Судорожно глотнув воздуха, я зашлась в кашле и принялась отплевываться от противной соленой воды. Чуть придя в себя, обрушилась на Лафотьера с кулаками и руганью… и тут же снова оказалась под водой.
Ненавижу! Ненавижу всеми фибрами своей кошачьей души! И воду, и соль, и еще больше – одного конкретного темного мага, чтоб ему на погосте рядом с зомби прикопаться!
Злость придавала сил, но толку от моих потуг всплыть по-прежнему не было. Перед водной стихией я оставалась беспомощной, не способной ей противостоять, и от этого злилась и паниковала еще больше.
А потом что-то внезапно изменилось. Собственное тело вдруг стало ощущаться несколько иначе, темная вода словно бы посветлела, и холод отступил, вытесненный рождающимся внутри меня теплом. Тепло было знакомым – пушистым и мягким, как уютно свернувшийся клубочком кот…
Кот?
Когда меня во второй раз вытащили на поверхность, я почти никак не отреагировала. Даже не закашлялась, сосредоточенная на внутренних ощущениях. И совершенно не обращала внимания, что Лафотьер, удерживая меня за талию, движется в сторону берега. Но чувство реальности вернулось уже совсем скоро вместе со злостью, захлестнувшей меня с новой силой.
Эпитетов я не жалела, высказывая Лафотьеру все, что о нем думаю. И, занятая своими переживаниями, не замечала, что он тоже выглядит не лучшим образом. Не сознавала, что ему тоже пришлось пережить все прелести моего спонтанного купания.
– Ты что, мазохист?! – все-таки поняв это, подытожила свою гневную тираду.
Вода к этому времени доставала до колен, и я, высвободившись, вышла на берег самостоятельно.
Окончательно зашедшее солнце унесло с собой тепло, уступившее место вечерней прохладе. Соленый бриз тоже больше не казался теплым, а напротив – совершенно холодным, кусачим, впивающимся в мокрое, покрывшееся мурашками тело острыми ноготками.
– Зачем ты это сделал? – снова спросила я Лафотьера, который проигнорировал и мою отповедь, и предыдущий вопрос.
Зубы клацали, сарафан противно облеплял тело, отчего становилось еще холодней. Весь запал иссяк, и теперь я чувствовала себя ужасно несчастной, мокрой, голодной и холодной дворовой кошкой, которой нестерпимо хочется просохнуть и оказаться где-нибудь в тепле. Эта кошка не ожидала, что до ответа ей все-таки снизойдут, но Лафотьер неожиданно ответил, причем вопросом на вопрос:
– Почувствовала свою вторую сущность? – Подобрав с песка свою одежду, он перекинул ее через плечо.
– Ты имеешь в виду, почувствовала ли я, что вот-вот потону? – без особого огонька съязвила я. А потом, когда до меня дошла суть вопроса, подозрительно поинтересовалась: – Ты это о чем?
– В доме ведьмы ты почти достучалась до своей звериной сущности, – ровно произнес Лафотьер. – Требовался последний толчок, чтобы закрепить успех.
И тут меня осенило:
– Так вот что тебе сказала госпожа Ериша! Что меня нужно попытаться утопить и тогда моя кошка себя проявит? Ну, знаете ли!
Я вновь возмущалась и негодовала. Можно ведь было найти более гуманный способ! Пусть конкретно этот сработал – ведь я действительно на несколько мгновений ощутила в себе изменения, – моего негодования это не уменьшало.
– Терпеть не могу воду! – пожаловалась я, обращаясь не то к Лафотьеру, не то к самой себе, не то вообще ни к кому конкретно.
– Твоя кошачья часть терпеть не может, – поправил темный маг и без перехода заявил: – Тебе нужно переодеться в сухое.
Первым порывом было послать его далеко и надолго, но перспектива заболеть не прельщала. Хотя мысль о том, что он будет мучиться температурой со мной за компанию казалась в какой-то степени заманчивой. Но все же себя я любила больше, чем ненавидела его, поэтому, особо не медля, стащила мокрый сарафан. Сразу стало теплее. Я уже почти взяла протянутую мне сухую рубашку, когда Лафотьер внезапно застыл. Его взгляд, медленно и беззастенчиво исследующий каждую часть моего тела, сделался напряженным и тяжелым.
– Что? – теряя остатки терпения, вопросила я.
Вместо ответа он вдруг протянул ко мне руку и отвел от моего лица пряди мокрых волос. Ощущающиеся очень теплыми пальцы коснулись ложбинки между ключицами и скользнули вдоль шеи, заставив невольно вздрогнуть.
– У тебя много шрамов, – негромко произнес Лафотьер, глаза которого, повторяя движение пальцев, скользили по моей влажной коже.
Его прикосновения и голос неожиданно пробудили то, что испытывать к темному магу я совершенно не хотела. Не хотела, но испытывала.