– В наших краях растут фрукты, вкус которых прекрасней любого блюда смертных. – Широкий рот Нефамаэля искривился в усмешке.
– И мне дозволено попробовать их?
– Возможно, возможно. – Нефамаэль указал на стопку одежды. – Одевайся, и я покажу их тебе.
Корни был одновременно рад и разочарован, когда Нефамаэль вышел из комнаты, позволив ему одеться в одиночестве. Корни торопливо натянул бархатную тунику и плотно облегающие штаны, сейчас ему было все равно, что кожа еще влажная.
Нефамаэль ждал его в коридоре. Когда Корни вышел, он протянул руку и погладил его по волосам.
– Полагаю, комплименты сейчас неуместны.
Тая под этими пальцами, Корни не смог даже выдавить ответ.
– Идем, – позвал Нефамаэль.
Потеки воска тянулись по стенам, подобно сталактитам, скалящимся со сводов. Вдали слышались музыка и смех. Нефамаэль провел Корни в распахнутые двери с узором из серебряного плюща прямо в сад, где под тяжестью серебристых яблок деревья склоняли ветви к самой земле. По саду вилась узкая дорожка из белых камней, а над верхушками деревьев смыкался сияющий свод. Он светился так ярко, словно они были не в пещере под холмом, а под чистым дневным небом. До Корни доносились ароматы вскопанной земли, скошенной травы и гниющих фруктов.
– Вперед, – подбодрил Нефамаэль, кивая в сторону деревьев. – Пробуй все, чего пожелаешь.
Корни уже сомневался, так ли он голоден. Однако, боясь разочаровать рыцаря, он подошел к ближайшему дереву и сорвал яблоко, которое словно само легло в руку. Серебристая кожица была теплой на ощупь, будто там, внутри яблока, пульсировала настоящая жизнь.
Корни поднял взгляд на Нефамаэля. Рыцарь увлеченно разглядывал белую птичку, примостившуюся в ветвях. Не дождавшись ответного взгляда, Корни осторожно откусил кусочек яблока.
У сочной мякоти был вкус изобилия, вкус страсти, жарких мыслей и желаний. Всего один кусочек лишил его рассудка, даря небывалый голод. Нефамаэль с лукавой усмешкой смотрел, как Корни облизывает надкушенное яблоко, жадно поглощает мякоть и, опускаясь на колени, высасывает бледную сердцевину.
Несколько фейри, преданных рыцарей Королевы, собрались вокруг, словно цветы к солнцу, обращая свои прекрасные лица с высокими скулами и блестящими глазами к невероятному зрелищу. Они смеялись, но Корни не мог остановиться. Он мог только есть, едва замечая, что Нефамаэль хохочет над ним вместе со всеми. Женщина с тонкими изогнутыми рогами бросила Корни перезрелую сливу. Она лопнула в грязи, а Корни с жадностью проглотил мякоть вместе с крупицами почвы, а потом еще облизал землю в надежде поймать хоть одну ускользнувшую капельку.
По подгнившим липким плодам, упавшим с деревьев, ползали муравьи. Корни глотал и их, слепо поглощая каждый найденный кусочек.
Спустя некоторое время Нефамаэль подошел к парню и прижал к его губам небольшое печенье. Корни неосознанно прожевал его и проглотил, хоть печенье и оказалось на вкус, как песок.
Оно камнем легло в желудке, и всепоглощающий голод вдруг отступил, уступая место пониманию. Корни сидел на корточках под деревом и прекрасно помнил каждое мгновение своего позора. Он смотрел на грязные руки, на испачканную одежду, слышал хохот фейри – и изо всех сил старался не разрыдаться, как мальчишка, от охватившей его беспомощности.
– Ну же, ну же, – пробормотал Нефамаэль, похлопывая его по плечу. Корни поднялся, стискивая кулаки. – Бедняжка Корнелиус. Ты такой хрупкий, мне даже страшно случайно разбить твое маленькое сердечко.
В голосе рыцаря слышалось довольство. И Корни ощущал, как, сам того не желая, отзывается на этот уверенный, глубокий голос, как стыд и смущение отходят на задний план, медленно, пока окончательно не затухают.
– Иди ко мне, малыш. Ты весь измазался. – Нефамаэль поманил Корни к себе.
Один взгляд в эти желтые глаза – и он сдался, сломался, как крошечная куриная косточка. Корни ступил в кольцо рук Нефамаэля, наслаждаясь уколами шипов.
Этой ночью пир проходил не так бурно, как в прошлый раз. Не было ни безумных скрипачей, ни неистовых хороводов. Не было ни фруктов, горами лежащих на блюдах, ни медовых кексов. Лишь шепот и приглушенный смех. Свет исходил только от жаровен, расставленных по залу, и от маленьких фейри, парящих над толпой.
Думать было трудно. Ноги замерзли, ступни неприятно ныли, ступая по земляному полу. Чары Королевы медленно спадали с нее, но чем больше они слабели, тем сильнее становился страх.
Скоро она умрет. И будет уже неважно, насколько замерзли ноги.
Впереди маячила спина Ройбена, серебряные волосы при каждом шаге ртутной волной скользили по его плечам.
«Нет, я не умру, – напомнила себе Кайя. – Это всего лишь игра. Всего лишь игра. Друзья спасут меня».
Неосознанно она прикоснулась кончиком пальцев к губам, таким непривычно мягким и припухшим. Слишком хорошо Кайя помнила настойчивость его губ, их нежность и тепло, но также помнила и выражение лица Ройбена, когда в дверь постучали, – ужас, возможно, даже отвращение. Она покачала головой, проясняя мысли, но лучше не стало.
Часть гостей, мимо которых она проходила, с жадностью смотрели на ведомую жертву. И она задумалась: как столько свободных фейри смогут поделить то, что от нее останется?
Кайя глубоко вдохнула холодный осенний воздух, потом еще раз и еще. Нет, это уже не смешно.
Пальцы Ройбена впились в ее руку повыше локтя. Рыцарь вел жертву мимо существ одновременно прекрасных и уродливых. Земля под босыми ногами была влажной, чтобы успокоиться, Кайя постаралась сконцентрироваться на этом ощущении.
Королева стояла в центре большого круга, напоминающего серебристую танцплощадку. Состояла она из нескольких частей – с выгравированными изображениями связанных людей и фейри, – подогнанных друг к другу, словно кусочки пазла. В центре круга отчетливо виднелись искусно изукрашенные кандалы, прикрепленные к толстым коротким цепям. В отличие от серебряной поверхности пола, кандалы и цепи были железными. От них пахло железом.
Слои прозрачного черного одеяния Никневин развевались на ветру. Самый длинный слой, шлейф, в трех местах поддерживали слуги из гоблинов. Жесткий воротник платья вздымался над ее головой, как полупрозрачный черный гребень. Кайя зацепилась взглядом за этот воротник, позволила ему подняться к багряным волосам Королевы, уложенным вокруг ее головы. Смотрела куда угодно, лишь бы не видеть эти смертоносные синие глаза.
Ройбен припал на одно колено. Кайе не нужно было особое приглашение, она опустилась на землю вслед за рыцарем.
– Поднимитесь, – проговорила Королева.
Кайя и Ройбен встали. Королева нетерпеливо взмахнула рукой, отпуская рыцаря. На мгновение он замешкался, а затем приблизился к Королеве и вновь опустился на колено.
– Я готов сделать все что пожелаете, если отпустите ее, – проговорил Ройбен так тихо, что слова его могли расслышать лишь они трое.
Он стоял на коленях, опустив глаза, устремив взгляд то ли на земляной пол, то ли на обутые в туфельки ноги Королевы.
Искренность в его голосе пугала. Просить такое – опасно. Неужели таким образом Ройбен пытается вернуть одному ему ведомый долг? Неужели он считает, что обязан спасти ее всего из-за одного поцелуя?
Никневин погладила Ройбена по волосам. Голос ее был столь же спокоен и тих, но в глазах сияло жестокое наслаждение. Она смотрела над его головой, куда-то в темноту за границами поляны.
– Разве это не твоя обязанность, делать все, что я пожелаю? Разве есть в тебе еще что-то, что не принадлежит мне?
Тогда Ройбен поднял голову, заглядывая в синие глаза Королевы Неблагого двора. Кайе хотелось закричать ему, предупредить, хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы оторвать его от этих глаз, но время словно застыло, и она не могла даже пошевелиться.
– Могу ли я предложить вам свой энтузиазм? – спросил Ройбен. – Вы часто жалуетесь, что мне его не хватает.
Губы Королевы дрогнули, изгибаясь. Почти улыбка, но лишенная и намека на радость.
– Увы, но нет. Твое своеволие мне даже нравится.
– Должно же быть хоть что-то, – настаивал Ройбен.
Никневин задумчиво постучала кончиком указательного пальца по карминовым губам. Когда Королева заговорила, голос ее громом разнесся по природному амфитеатру полого холма.
– О, горе, как оно чудесно! Я хочу предложить тебе, мой рыцарь, сыграть в одну игру. Согласен?
– Я признателен вам, Госпожа, – ответил Ройбен, не поднимая головы.
Королева обратила взгляд на Кайю.
– Что ж, дитя, похоже, ты все же смогла ублажить моего рыцаря. Отгадай загадку, и Неблагой двор дарует тебя ему.
По толпе пронеслись шепотки. Кайя кивнула, не представляя, как вести себя с Королевой при Дворе фейри.
Теперь в голосе Никневин звучало неприкрытое удовольствие.
– Разрежь меня – и я заплачу слезами алыми, как плоть; хотя в груди моей найти ты сможешь каменное сердце. Так поведай мне, смертная, кто же я?
Ты это ты. Кайя закусила губу, чтобы удержаться от истеричного смеха, рвущегося из груди. Итак, красная плоть, каменное сердце – что подходит под такое описание? Кажется, она помнила какие-то старые легенды о людях, чье сердце обратилось в камень и было оживлено искренними слезами, но откуда пришли эти воспоминания, Кайя не знала. Нет, загадки обычно решаются проще, у них должен быть простой, знакомый многим ответ в одно слово. Он всегда кажется таким очевидным, когда ты его знаешь.
Плоть. Может, речь о фрукте? А камень – это косточка? Ох… точно, вишенка!
Кайя сильнее прикусила губу. Если правильно ответить на загадку, можно будет просто уйти отсюда. И ей отчаянно этого хотелось. Она тайком посмотрела за спину Королевы, туда, где собралась толпа свободных фейри, в поисках Спайка и Люти, но даже если друзья были там, ее человеческий взгляд не смог их уловить. Уйти отсюда – значит нарушить их план. Но сейчас ей было как-то не до плана.
Кайя до боли впилась в губу, понимая, насколько далеко ради нее зашел Ройбен. Понимали ли Люти и Спайк, что, будучи пленницей Неблагого двора, Кайя все равно будет нуждаться в защите? Если Кайя правильно поняла намеки и едкие комментарии, рыцарь Двора мог делать с плененной девушкой все, что пожелает. Абсолютно. В таком случае, раз Спайк считает Ройбена отвратительным мерзавцем, зачем заставлять ее участвовать в плане, в котором большую часть ночи она будет всецело принадлежать ему?