И снова тишина.
Эта комната осталась такой же, какой запомнил ее Ян. На покрывале до сих пор отпечатывался квадрат от коробки, в которую он складывал вещи Кэт. Но ничего здесь больше его не взволновало. Он испытывал лишь нечто, отдаленно напоминающее светлую грусть. Ян одернул покрывало и вышел из комнаты.
Катя открыла ноутбук и вошла в аккаунт на «Фейсбуке».
Она сидела в ночной сорочке за барной стойкой в недавно снятой квартире. Перед ней простиралось почти сорок квадратных метров сияющего паркета. На стене, беззвучно транслируя новости, висел телевизор. На разложенном диване оседало пышное, еще теплое одеяло. Створка окна в эркере была приоткрыта, влажный ветер легко покачивал прозрачную, почти невесомую занавеску. В квартиру просачивался нежный аромат ранней осени.
Прежним местом жительства Кати была подтопленная, пропахшая бытом прежних жильцов «хрущевка» – первое, что удалось найти после разрыва с Валерой. Следующую квартиру она сняла с помощью агентства недвижимости.
Агент – длинная и нескладная девица с кукольными ресницами – отнеслась к ней, словно к вип-персоне. Предложила кофе, в ее присутствии не отвечала на телефонные звонки. Безропотно ездила по адресам, которые заинтересовали клиентку, и пыталась скрасить паузы рассказами о своей тяжелой жизни.
– Вам, конечно, не понять… – тоскливо говорила она, шагая по узорчатой плитке квартала новостроек. Время от времени оглядывалась и, поймав цепкий взгляд Кати, смущенно улыбалась, наверняка неправильно истолковывая причину ее любопытства.
Девушка не узнала Катю. Наверное, и Катя бы сейчас себя не узнала – по сравнению с собой четырехлетней давности, той, которая не решалась поставить подпись на договоре с агентством недвижимости. А вот девушка почти не изменилась. Только стала гуще красить ресницы.
Они собирались посмотреть квартиру, шестую по счету. Дом находился в шикарном месте: недалеко от центра, возле реки. Многоэтажки причудливого дизайна, отделанные плиткой, выглядели как произведение искусства. По заверениям агента, квартира-студия была оборудована всем необходимым для современной женщины, включая посудомоечную машину и мультиварку. В подъезде круглосуточно дежурил консьерж.
– Я вас не обманываю, и вы меня не обманите, – лебезя, просила агент, набирая код домофона. – Все должно быть по-честному. Для вас это небольшие деньги, а для меня – чуть ли не половина моей зарплаты.
– А бывает, что клиенты не платят? – будто между прочим спросила Катя, разглядывая свое отражение в зеркале бесшумного лифта.
Девушка произнесла что-то, похожее на «э-э-э», замялась, опустила глаза.
– Все платят, конечно. Просто не хочется разборок. Милиция, все дела…
Девушка, несомненно, лукавила. Пробежав наметанным взглядом по договору, Катя поняла: это филькина грамота. Многие хозяева квартир не хотели связываться с фирмами, поэтому агенты ходили по домам вместе с клиентами под видом их родственников или друзей. Если все устраивало, клиент на месте заключал договор с хозяином квартиры. А после этого клиент должен был оплатить агенту пятьдесят процентов от стоимости аренды за первый месяц. Но с какой стати? Агент даже не получал на руки документ, подтверждающий, что клиент снял жилье.
Ту квартиру Катя арендовала. Ей понравилась пауза, которая повисла позже, на улице. Наступило долгожданное время мести за слезы, отчаяние и страх перед огромным ночным городом, в котором Катя когда-то оказалась без жилья, – по вине этой девицы. Они смотрели друг другу в глаза, и девушка все больше тускнела.
Но не попадись Катя на уловку, она бы не познакомилась с Яном. И кто знает, может, уже давно бы вернулась к родителям в Бешенковичи. Катя вынула из кошелька несколько крупных купюр.
– Сдачи не надо.
На «Фейсбуке» ее ждало сообщение от Яна Воронцова: «Привет! Ты красивая. Давай знакомиться». Катя устало вздохнула и захлопнула крышку ноутбука.
За последние месяцы она пересмотрела профили нескольких десятков Янов Воронцовых в соцсетях, но ее Яна среди них не было. Где-то она понимала это по фото, где-то по постам, где-то по сообщениям. Сегодня пришел ответ от последнего «неопознанного» Воронцова.
Еще не все потеряно…
Но отчаяние уже отзывалось болью в висках.
Думай, Катя, думай!
После встречи с Марго Катя потянула за каждую ниточку, которая могла бы привести ее к Яну. Нашла клуб, в который они ездили во время ремонта, а там – безымянную брюнетку. Брюнетка вспомнила рыжеволосого парня, с которым однажды уехала, но больше ничем помочь не смогла.
Через бывших сотрудников казино Катя разыскала «ведьму» со Дня всех святых. Оказалось, в ту ночь, на вечеринке, «ведьма» видела Яна в первый и последний раз. Все, что их связывало, это пара вопросов на испанском и короткая поездка в такси.
Возможно, кое-что могла бы рассказать Мадлен, но после ареста Султана она как сквозь землю провалилась. Впервые за последние восемь месяцев в Катиной слепой уверенности образовалась брешь и, как вода сквозь трещину в плотине, стала просачиваться мысль: а если все напрасно? Если она больше никогда его не увидит?
Трещина становилась все больше.
Думай!
Но голова казалась тяжелой, а мысли неповоротливыми.
Кутаясь в плед, Катя вышла на балкон. С высоты седьмого этажа открывался живописный вид на город. Солнце, апельсином зажатое между высотками, проливало сок на речную рябь. Велосипедисты не спеша крутили педали вдоль набережной. Малышня шумно кормила уток.
…Во время последнего телефонного разговора с Яном она слышала женский голос. Но что за женщина? На каком языке говорила?
Тупик.
…Султан собирался дать Яну какое-то поручение, но Султан в тюрьме.
Тупик.
Мысли вяло трепетали, как рыбки, давно выброшенные на берег.
Она продрогла и уже собиралась вернуться в гостиную, когда услышала плач ребенка, внезапный и громкий.
Катя глянула вниз, улыбнулась. Повод оказался пустяшным: у мальчишки упало в воду мороженое.
А потом ее улыбка померкла: медленно, очень осторожно память стала распутывать клубок. Лето, река, утки, мороженое… Стараясь не упустить картинку, нарисованную воспоминаниями, Катя быстро переоделась, наскоро подобрала волосы шпильками и вызвала такси.
Она весь путь прошла заново: пересекла парк, спустилась по ступеням к озеру, добежала до реки. Река должна была вывести Катю к тому месту, где когда-то, словно из воздуха, появился Ян с обвинением в преследовании. Но набережная, словно длинная серая змея, везде выглядела одинаковой: у воды – бетонный парапет, по другую руку – скамейки и стриженый газон. Через одинаковое расстояние к реке спускались ступеньки, на них отдыхали утки.
Так где же?..
Катя металась по берегу, пока не поняла, что не найдет то место. Остановилась. Огляделась. И внезапно ее накрыло пережитое ощущение из детства. Словно она заблудилась в лесу, а вокруг, куда ни глянь, только ели, кусты и мох, и даже солнца не видно из-за туч. Так странно было пережить это снова, в центре города.
Катя прислонилась к парапету. Руки замерзли. Она машинально потерла ладони и спрятала их в карманы кожанки.
Утки подплывали все ближе, самые смелые поднимались по ступенькам и протягивали головы, клянча еду.
Что она надеялась здесь найти? В тот раз Ян мог увидеть ее откуда угодно. Из окна любой кофейни. С крыши любого дома. Даже из проезжающего вдоль набережной такси. Значит, снова тупик?
Хотелось сжаться в комок, лечь прямо здесь, у парапета. Хотелось так сильно, что Катя представила это. Почувствовала, как пористый бетон холодно и влажно трется о щеку…
Женщина в клетчатом пальто, с фигурой, как песочные часы, сошла с моста и направилась к домикам с черепичными крышами. Она шла легко, будто ее тело состояло не из плоти и крови. Ветер, играя, ворошил длинные темные волосы.
На мгновение Катя встретилась с ней взглядом. Брюнетка прошла еще несколько метров, потом развернулась и спустилась к набережной.
– Я заметила вас с моста, – произнесла незнакомка. Ее глубокий, ласковый голос задевал за живое. – Вас трудно не заметить.
– Почему? – Катя тускло улыбнулась. На ней была куртка цвета мяты, бежевая туника, серые джинсы. Наоборот, она сливалась с пейзажем.
– Вы в отчаянии, это заметно. Ваше отчаяние такое явное, оно настолько интенсивно-черное, что затмевает все остальное. Вы знаете, что такое черный цвет – не вороного крыла, не маренго, не эбонит? Настоящий черный? Это даже не цвет, а полное поглощение цвета и света. И это то, что сейчас происходит с вами.
– А вы сумасшедшая. Это тоже очень заметно, – полушутя сказала Катя.
– Я не сумасшедшая, я художница. И если у вас есть свободное время, не хотели бы вы провести его у меня дома, за чашечкой чая? Смотрите, вы уже посинели от холода. Утки перестали вас бояться. До моего появления одна из них пощипывала ваш ботинок.
– Правда?! – Кате стало жутко от мысли, что она так глубоко ушла в себя.
– Нет, – улыбнулась художница. – Но через полчаса стало бы правдой. Пойдемте.
Они прошли через арку и словно оказались в другом городе. Внутренний дворик был выложен булыжником. Вдоль ступенек тянулись резные поручни. Тонкими струями шуршал миниатюрный фонтан.
Миновав кафе с крошечными столиками, они зашли в подъезд и по винтовой лестнице поднялись на четвертый этаж. За массивной дверью оказалась просторная студия.
– Красиво…
– Располагайся.
Свет из окна падал на мольберт. У противоположной стены стояла круглая кровать, усыпанная пестрыми подушками. К белым стенам прислонялись холсты: и большие, словно оконные рамы, и маленькие, размером с ученическую тетрадь. С десяток картин висело на стенах.
Незнакомка положила в высокие прозрачные стаканы дольки апельсина и листочки мяты, залила чаем из заварника, вставила соломками трубочки корицы. Аромат мгновенно наполнил студию.