– Меня Мариной зовут, – женщина плеснула в чай из коньячной бутылки. Протянула гостье стакан.
– Катя.
– Приятно познакомиться, Катя.
Они чокнулись стаканами. Долго пили чай, сначала обжигающий, потом подостывший, терпкий. Марина подливала в него коньяк. Потом они пили коньяк без чая, закусывая кружочками лимона. И чай, и коньяк, и лимон – все гармонировало со студией, с ее цветом и запахом.
Голос Марины, словно вода сквозь песок, просачивался через кожу и концентрировался где-то под ложечкой. Художница становилась все разговорчивее. Рассказывала о детстве, которое провела в хипповской коммуне под Сан-Франциско. О продаже картин через интернет. О замужестве, которое длилось четыре дня. Не прерывая монолога, она поставила пластинку на патефоне, заиграл Нэт Кинг Коул. Теперь гармония была и в звуках.
Марина остановилась за стулом, на котором сидела Катя. Растянула завиток у ее виска и отпустила. Локон щекотно, приятно скрутился в пружинку. Катя прикрыла глаза. Пол покачивался, танцевал под спокойную печальную музыку.
Не спеша, тягуче, художница стала вытаскивать шпильки из пучка. Кате казалось, что шпилька тянется из самой глубины солнечного сплетения, а следующая – с низа живота, через позвоночник, через затылок. Тонко, нежно, звеняще. И все тело тянулось следом, выворачивалось изнанкой, медленно и сладостно.
Марина распустила Кате волосы, помогла копне мягко лечь на лопатки и осторожно коснулась боковых прядей, словно завершая сложную торжественную прическу.
– Я хочу нарисовать тебя обнаженной.
– Ладно… – все еще звеня от ощущений, ответила Катя.
– Не здесь, на кровати.
Марина помогла ей раздеться: стянула тунику, расстегнула тугую застежку бюстгальтера.
Катя легла на спину, на прохладный шелк простыни – и увидела под самым потолком картину в синих тонах с золотыми мазками.
Не было понятно, что именно изображено на холсте: человек или животное, или абстракция. Но что-то в плавных изгибах линий, формах и оттенках, скорее на уровне подсознания, чем здравого смысла, казалось знакомым, царапало душу.
Катя долго вглядывалась в картину, потом приподнялась на локтях.
– Кто это? Кого ты рисовала?
– Нравится? – спросила Марина, не переставая наносить мазки на холст. Ее запястья и лоб были вымазаны черной краской. – Это мой приятель, Ян. Строптивый. Своевольный. Никогда не знаешь, что у него на уме. Наверное, поэтому он играет такую прекрасную музыку.
Катя медленно выпрямилась. Марина замерла у мольберта с кистью в одной руке и палитрой – в другой.
– Что… – Катя все еще не могла поверить в происходящее. – Что играет Ян?..
Глава 34. Ее Величество
Это был тот самый бар в подвале кинотеатра, где когда-то они с Яном украли пару бутербродов и бутылку шампанского.
Катя заняла столик подальше от сцены. Положила на стул букет чайных роз.
Она знала, что выглядит эффектно. Яркий макияж с акцентом на глаза. Обтягивающее платье баклажанного цвета, многообещающее декольте. Волосы убраны в высокую прическу.
Мужчина за соседним столиком, элегантный, как пингвин, остановил на ней взгляд, когда она выудила из пачки тонкую сигарету. Катя смотрела на него с легкой улыбкой, зажав сигарету между пальцами, не прикуривая. Он не сразу отреагировал: видно, в казино бывал редко, а может, просто не отличался сообразительностью. Но потом спохватился, бросился к ее столику.
Мужчина что-то говорил и говорил, а Катя делала вид, что слушает, пуская перед собой струйки дыма. За такой завесой было проще украдкой поглядывать на сцену. Пока та пустовала, без освещения она казалась черной пещерой. Сердце билось все чаще.
Катя улыбнулась ухажеру – «Да, мартини с водкой» – и снова перевела взгляд на сцену. Выступление все не начиналось.
Принесли коктейль. Катя пронзила официанта взглядом.
– Почему не начинаете?
– Еще пару минут.
Она пригубила мартини, не обратив внимания на протянутый бокал джентльмена, и снова закурила.
Вспыхнул прожектор. Косой белый луч упал на высокий стул, стоящий в центре сцены. Он не был заметен в темноте, и внезапное появление стало сродни чуду. Катя отложила сигарету. Зал зааплодировал, приглашая музыканта.
Еще пара секунд – и также эффектно появился Ян, в черной обтягивающей майке с коротким рукавом, в джинсах цвета индиго. Половину его лица скрывала черная шляпа. Губы Кати дернулись в нервной улыбке. Он выглядел чертовски привлекательно в этом простом наряде. В глазах защипало – наверное, от дыма.
Жаль, она не видела его лица, только знакомый чувственный контур губ.
Ян подвинул стул (в полной тишине скользящий звук показался усиленным стократно), сел на его край и поднес к губам мундштук саксофона. Сделал глубокий вдох – Катя невольно повторила за ним.
Ян заиграл. Каждая нота отзывалась у нее внутри, словно Катя была его инструментом. В этой музыке – ее переливах, криках, вздохах, молитве и шепоте, – вместилась история любви провинциальной девчонки и безбашенного игрока. История, которая не могла хорошо закончиться, но саксофон обещал…
Она пришла в себя, едва музыка смолкла.
Стул джентльмена был пуст.
– Я заметил, как вы смотрели на Ворона, – раздался над ухом мужской голос. Катя метнула в официанта недовольный взгляд. – На него многие так смотрят, но тут без шансов, – продолжил парень, делая вид, что заинтересован происходящим у сцены: Ян общался с поклонницами. – Ворон, как говорится, женат на музыке.
– А та девушка в черном? – Катя протянула по столу купюру.
Девушка тоненькая, милая, в коротком платьице, стояла чуть позади Яна. Казалось, он отгораживал ее от толпы.
– Гитаристка. Временами играет с Вороном вместо Марты, его бывшей. Эта Дюймовочка ему вроде младшей сестры.
Катя убрала указательный палец с купюры, и официант ловко смахнул в ладонь чаевые.
– Хорошего вечера.
– И вам, – машинально ответила Катя, не сводя с Яна глаз.
Она собиралась подойти к нему после концерта. Представляла, как пробирается к Яну через толпу, цепляя шипами роз платья поклонниц. Как останавливается перед кольцом страждущих. Как Ян поднимает взгляд – и видит ее… А вот этот взгляд Катя представить не могла. Он теплый или холодный? Радостный или безразличный? И что будет после? Бросится ли Ян к ней через толпу, как в романтическом фильме? Или продолжит разговор с нимфеткой – как в драме? Что делать тогда? Затеряться в толпе и начать жизнь заново? Это было бы слишком, даже для нее.
Музыке не хватало пространства. Она билась в окна, но гости не замечали этого. Многие из них были друзьями Марты: поэты, композиторы, исполнители, даже один настройщик пианино со слухом еще более совершенным, чем у его любимой фурии с ангельским голосом. Марта уехала, а ее друзья по-прежнему собирались здесь после каждого его выступления. Впрочем, Ян не возражал. Ему нравились люди, которые спорили о рифмах и человеческом предназначении. Безобидные и пьяные. Похоже, сегодня он тоже был пьян.
Ян пропустил момент, когда в дверь начали звонить. Наконец, различил посреди джазовой композиции механический вопль, не имеющий отношения к музыке, и машинально вышел в коридор.
Сознание вернулось, когда Ян распахнул дверь. Свет, как прожектор, выхватил из темноты девушку с убранными в пучок волосами, в темно-синем плаще, с черной спортивной сумкой через плечо.
Он был ошарашен настолько, что перестал дышать. Постепенно заметил, что волосы не собраны в узел, а свободно заколоты, на ней не плащ, а кашемировое пальто. И не сумка через плечо, а маленький чемодан на колесиках.
Сознание поиздевалось над ним. Но это не меняло того факта, что в тамбуре стояла Кэт. Ян смотрел на нее, держась одной рукой за дверной косяк, и чувствовал, как пол уходит из-под ног.
– Отличное выступление, – Кэт протянула ему букет чайных роз. Ян не сразу, но принял его. На цветы не взглянул – таращился на Кэт. – Я бросила Валеру. Желание выполнено. Можно вернуться в свою комнату?
Ян едва заметно покачал головой.
– Что?.. – он не договорил. Его лицо исказилось, словно попытка понять Кэт доставляла физическую боль.
– О, какая девушка! «Ну, заходите, пожалуйста. Что на пороге стоять?»[9] – продекламировал рябой парень, кажется, автор песен, внезапно возникший в коридоре.
– Кэт… – Ян хотел что-то сказать, но слова застряли в горле.
– Приму это за согласие, – прощебетала Кэт и скрылась в комнате, в которой когда-то жила. Мелькнули колесики чемодана, дверь захлопнулась.
Катя стояла в темноте перед черной дверью и давила-давила на звонок. Никто не открывал.
Прошло больше четырех лет с тех пор, как она впервые стояла у этой двери и вот так же терзала звонок. Но тогда в тамбуре хотя бы горел свет, а за дверью была тишина. Теперь же музыка орала так, что вибрировала ладонь, приложенная к двери. Неудивительно, что звонка не слышали.
Вдруг дверь открылась, и в полумраке коридора явился Ян.
Казалось, он увидел призрак. Возможно, в каком-то смысле так оно и было.
Опираясь о дверной косяк, Ян стоял, пошатываясь, и все смотрел на нее ошарашенными глазами. Катя отвечала ему не менее удивленным взглядом: Ян постригся. Нестерпимо захотелось протянуть руку и потрогать короткие, чуть взлохмаченные волосы. Ему шла новая прическа, но Кате было до боли жаль его рыжей косички.
Изменился не только Ян, но и его квартира. В коридоре вместо дырявого линолеума лежала плитка, словно обтянутая кожей. Вместо голой электрической лампочки светил дизайнерский фонарь. Исчез ветхий шкаф, куртки висели на кованых крючках.
На искусственно состаренной тумбочке среди чужих мелочей, перчаток и мобильных телефонов стояла фотография Маши. Ян перетаскивал ее образ за собой из одной жизни в другую. Фотографии Кати там не было.
– Можно вернуться в свою комнату? – выпалила Катя, чтобы побыстрее пережить самую сложную часть этой встречи – ожидание согласия Яна. Согласия, которого могло и не последовать.