веснице, редкостной стерве. Мы не разговариваем с ним больше восьми лет. Теперь ты довольна? Желание выполнено?
– Да, – вполголоса ответила Катя, поднося к губам чашку с горячим кофе. Она предпочла бы обжечься, чем смотреть Яну в глаза.
– Хорошо.
Медленно отодвинув стул, он вышел из-за стола.
Мариша была хороша тем, что всегда ждала его прихода.
Наверное, она где-то работала. И уж точно выходила на улицу. Но каждый раз, когда Ян без предупреждения являлся к ней домой, Мариша открывала дверь в боевой готовности. В зависимости от времени суток: босиком в пеньюаре или в коротком платье и туфлях на шпильках. Либо она была суккубом во плоти, либо мужчины ходили к ней постоянно, а Ян просто счастливым образом избегал с ними встреч.
Она никогда не просила денег. Но, уходя, Ян всегда оставлял пару купюр в ванной на зеркале – на пеньюары и шпильки.
Мариша недурно рисовала маслом. Портреты у нее получались особые, не точные копии людей, а словно размытые. Тягучие цветные линии. Ян всегда себя узнавал. И неизменно мог различить, мужчина изображен или женщина, подросток или старуха.
Мужских портретов, кстати, было немного, что делало более вероятным вариант с суккубом. Впрочем, версии не исключали друг друга.
Яну нравилось позировать. Вернее, ему нравилось, лежа обнаженным на шелковой простыне, смотреть, как Мариша творит. В ее движениях угадывалось направление линий, чувствовался нажим, при котором густая краска растекалась под напором кисти. Нравилось видеть взгляд Мариши, который находил в его теле столько цветов и оттенков.
Ее взгляд, кстати, был еще одним очком в пользу первой версии: рисуя, она преображалась. Сбрасывала туфли. Короткое обтягивающее платьице задиралось еще выше. Длинные завитые волосы лезли в лицо, и, вместо того чтобы собрать их резинкой, она откидывала пряди запястьем, но все равно вымазывала лоб и щеки то насыщенно-оранжевым, то канареечно-зеленым.
– Мне нравится рисовать тебя. Ты дикий, – говорила Мариша, нажимая на кисточку, наверное, в том месте, где у портрета было сердце.
Это ее движение вызывало у Яна щекотку в солнечном сплетении или ниже. Пару раз он подкрадывался к ней: то нежно, по-кошачьи, то стремительно, по-тигриному. Но фокус заключался в том, что наваждение вскоре исчезало, и в его руках оказывалась не демоница, а обычная женщина, раскрашенная, как попугай. Поэтому Ян предпочитал позировать.
Только сегодня он был плохим натурщиком.
Ян надел джинсы и подошел к окну. Мариша жила в доме послевоенной постройки, в мансарде на четвертом этаже. Оттуда открывался вид на изгиб реки и дома с черепичными крышами. По утрам, когда мансарду заливало солнце, а голуби, воркуя, толкались на карнизе, Яну казалось, что, живя здесь, он бы и сам начал рисовать. Но сегодня было пасмурно. Весь день – сплошная серость.
Он открыл окно, спугнув голубей, и закурил.
Мариша неслышно подошла сзади, пропустила его распущенные волосы через кольцо пальцев и резко убрала руку, наблюдая, как медовая волна разливается по плечам.
– Ты как статуя Ахиллеса. Только худой.
Ян молчал.
– Сегодня твой цвет – синий.
– Что? – Ян не донес сигарету до губ.
– Сегодня я рисовала тебя синим, – Мариша положила руки на его голые плечи и развернула к себе.
– Я больше не гогенисто-охристый? – он криво улыбнулся.
– Ты совсем другой.
Ян глубоко вдохнул табачный дым. Что она видела? Кроме того, что ей полагалось видеть?
– Я хочу сделать человеку больно. Женщине. Хотя она, в общем, ничем этого не заслужила.
А еще он очень хотел, чтобы Мариша убрала руки с его плеч. Словно прочитав его мысли, она отошла в сумеречную глубь мансарды.
– Этим ты мало отличаешься от других мужчин. Но в тебе тоже есть слабое место. Есть Ахиллесова пята.
– К счастью, даже я не знаю, где она.
Ян проследил, как окурок, отскочив от замшелого ребра водосточной трубы, упал на влажную землю. Задернул штору и шагнул к Марише.
Глава 5. Казино
Он ушел на рассвете. Застегивая на ходу рубашку, сбежал по винтовой лестнице.
Утро было чистым, прозрачным. Последние облака таяли за далекими высотками. Ни людей, ни машин. Только нежное рассеянное солнце и легкий запах близкой реки, который ветер разгонял по закоулкам крохотных дворов.
Кафе на первом этаже еще было закрыто, парень в фирменном фартуке протирал окно с внутренней стороны. Узнав Яна – частого гостя – он улыбнулся и кивнул.
Кофемашина, чихая и кашляя, нацедила напиток в чашку. Ян выбрал столик у окна и пил кофе маленькими глотками, наблюдая, как полоска тени от оконной рамы все дальше отползает от его руки.
Улица оживала. Дребезжа, пронесся трамвай. Из соседнего подъезда, позевывая, вышел седовласый старик в костюме и с тростью, держа под мышкой карманную собачонку. Терьер, изворачиваясь и скуля, просился на землю.
Ян оставил купюры на медном блюдце, сожалея, что нет копеек. Россыпь монет, отливающих охрой, оливковым, медовым, органично вписалась бы в интерьер кафе.
Возле трамвайной остановки, расставив полукругом ведра и трехлитровые банки с розами, сидела старушка, закутанная в деревенский платок.
Ян переводил взгляд с одного букета на другой, пока не заметил миниатюрные чайные розы. Капли росы на них вспыхивали и переливались всеми цветами радуги.
Идея, которая только что пришла ему в голову, была идеальной, как это утро. Как эти цветы.
– Красивые розочки, сынок, только маленькие. Возьми белые, большой бутон. И стоять будут дольше.
– Мне нужны эти. – Когда старуха склонилась над ведром, Ян остановил ее: – Доставай самые лучшие. Те, что в сумке.
– Очень красивые, самые лучшие… – бормотала старуха, заворачивая цветы в газету.
Ян, любуясь, коснулся лепестка. На пальце осталась капля росы.
Да, самые лучшие.
Он вернулся к Марише и, оставив букет в коридоре, склонился над ее ухом.
– Можно на время взять у тебя пару платьев?
Мариша ответила что-то, похожее на «мяу». Ян принял это за согласие. Он отдернул шторку, заменяющую шкафу дверь, и перелистал вешалки в поисках подходящего наряда. Пары платьев не набралось, но, по крайней мере, одно было в самый раз.
Затем Ян пересмотрел обувные коробки – не то. Заглянул под подолы платьев и извлек пару черных замшевых туфель. Проверил подошву. Здесь, конечно, он мог ошибиться.
Вытряхнул туфли из первой попавшейся коробки, положил туда замшевые. Перевесил через локоть платье и, прихватив цветы, выскользнул за дверь.
Это было самое тихое утро с тех пор, как она поселилась у Яна. Ни оглушительной музыки, ни разговоров по телефону, ни хлопанья дверей. Катя бесшумно оделась и проскользнула в ванную. Поморщилась, когда скрипнул кран: так можно испортить сюрприз.
Она развела тесто и стала печь оладьи, одними губами ругая сковородку, на которой комом получался не только первый блин, но и второй, и третий. К тому времени, как насобиралась горка золотистых оладушек, Катя уже была сыта «бракованными». Но, главное, Ян об этом не знал.
Когда распахнулась дверь кухни, Катя от неожиданности едва не выронила тарелку, которую несла к столу.
Ян выглядел обескураженным.
– О, ты уже проснулся? – Катя заулыбалась.
Судя по лицу Яна, и этот вопрос его обескуражил.
– Что-то не спалось, – после паузы ответил он, обводя взглядом кухню.
– Субботние блинчики! – объявила Катя. – В моей семье есть такая традиция: по выходным мы всегда готовим блинчики. Присаживайся!
Катя подвинула тарелку Яну, облизала жирные пальцы.
– Тебе с вареньем? Со сметаной?
– Нет, я так, – он сложил оладушку лодочкой и откусил половину. – Вкусно.
– По тебе не скажешь, – заметила Катя, пристраивая возле его тарелки большую чашку чая. Поскребла по дну ложечкой. Вынула ее, оставив на столе дорожку мелких капель.
– Просто… я привык готовить себе сам, – Ян вытер руку салфеткой, медленно, палец за пальцем. – Это что? – он заглянул в чашку. – Чай? Зеленый? С сахаром?!
– Да, Ян, – Кате нравилось произносить его имя, оно приятно щекотало нёбо кончиком языка. – Я же вчера пила твой кофе, хотя терпеть его не могу. И съела бутерброд, хотя ты не обрезал у сыра корочку.
– То есть тебе не понравился мой завтрак… – словно сам себе произнес Ян и отодвинул чашку с нетронутым чаем к центру стола.
– Не то чтобы не понравился… Но были нюансы. Думаю, когда два человека живут вместе, всегда есть нюансы. С этим нужно просто смириться.
Ян набрал в легкие воздуха, но, похоже, произнес не то, что намеревался.
– Я готов озвучить свое желание, малышка Кэт.
Катя опустилась на стул. Не сводя с Яна глаз, машинально вытерла руки полотенцем.
– Хочу, чтобы сегодня ты пошла со мной в казино. И сделала за меня ставку.
Катя незаметно выдохнула.
– А почему ты сам?..
– Потому что мое время еще не пришло, – с легким раздражением перебил ее Ян. – В общем, сегодня вечером ты сделаешь ставку за меня. Это мое желание.
– Ладно! – поспешно согласилась Катя и, видя взгляд Яна, добавила. – То есть, у меня в любом случае нет выбора.
– Совершенно верно, – устало согласился Ян. – А теперь я пошел спать. Снова.
Она готовит ему завтрак на его же кухне.
Она облизывает пальцы.
Она считает, что правила игры включают совместное распитие жуткого чая.
Она думает, что ее границы в этой квартире волшебным образом раздвинулись за пределы комнаты.
Как же она ошибается!
Но он не скажет ей об этом. Не испортит игру. Потому что настало время загадать свое первое желание.
Кэт, похоже, ощутила драматизм момента. В ожидании приговора опустилась на стул и стала вытирать руки полотенцем. По второму кругу.
Ян расправил плечи. Приятно, что все возвращается на круги своя.
Услышав желание, Кэт облегченно выдохнула. Она решила, что ей повезло. Что желание легкое.