— Ваша светлость… там еще кто-то, верно?
Бродячий улыбнулся и хлопнул его по плечу:
— Да, мой юный друг. Нам удалось подобрать еще кое-кого из твоих старых знакомых. И… — он снова помрачнел, — ему нужна помощь, мне кажется. А у меня ее нет.
В шатре оказалось тепло и неожиданно просторно. Некоторое время глаза Тео привыкали к полумраку, но вскоре он различил свет маленького фонарика в дальнем углу. Там сидели принцесса и королева. Бэки и Ванилла склонились над кем-то, неподвижно лежавшим на груде одеял.
Кажется, человек был ранен: тяжелое хриплое дыхание мальчик слышал, даже стоя у входа. А еще Тео отчетливо заметил то, что было уже знакомо ему и не предвещало ничего хорошего: над глубокой раной клубился серый дым.
Бэки говорила что-то успокаивающее, но глаза у нее были испуганные. Ванилла пыталась обработать рану каким-то веществом из маленькой стеклянной баночки. Тео почти не сомневался, что это бесполезно, и еще меньше сомневался, что королева Имагинарии это осознает.
— Тео? — Раненый приподнялся.
Смуглое лицо Тони Золотого Глаза стало бледно-серым, губы покрылись темной коркой. От резкого движения из раны хлынула вязкая темная кровь, а дым заклубился сильнее. Королевы повернули головы. Мальчик приблизился и опустился на колени с ними рядом. Ванилла быстро обняла его, поцеловав в макушку, крепко прижав к себе. Бэки жалко улыбнулась:
— Мы знали, что ты не пропадешь.
— Жаль, что мы не пропали, — добавила королева Имагинарии, взяла мокрую губку и провела ею по лбу Тони. Подняв глаза на Бэки, она с горечью сказала: — Лучше бы ты оставила нас умирать.
Принцесса закусила губу. Тео не хотелось думать о том, насколько Ванилла права. Правитель Циллиассы не стонал и не кричал, но боль читалась на его запрокинутом, искаженном лице. И все же он по-прежнему боролся. Так, как мог.
— Не дайте мне заснуть, — хрипло попросил Золотой Глаз. — Потом я не проснусь. — Веко тяжело опустилось, но тут же снова с усилием поднялось. — Моя мадонна, говорите со мной. Хоть о чем-нибудь. О платьях, о духах, о книгах. От вас я выдержу все.
— Хорошо… — Тео услышал, как голос королевы Имагинарии задрожал. — Давайте говорить. Тони… вы ведь… ваше полное имя Антонио. Правильно?
— Да, — ответил гангстер, неожиданно улыбнувшись то ли самим словам, то ли интонации, с какой они были произнесены.
— И вы так хорошо играли на пианино. — Она убрала за ухо прядь волос.
— С детства. Моя бабушка была учительницей музыки. Она учила дядю, а он — меня.
— А не сочиняете сами?
— Пробовал и сочинять, но недолго, в юности… — Он поморщился. — Не мое.
— Помните, в Италии был такой композитор, которого звали как вас?
Тони тяжело вздохнул и с усилием ответил:
— Антонио Сальери. Не из моих земляков. Говорят, он как-то очень скверно умер, вроде даже наложил на себя руки… Но это был его собственный выбор, а я умирать не хочу. — Некоторое время он собирался с силами, потом продолжил: — Говорят, он так поступил из-за того, что остался один. И… — новый приступ боли был таким сильным, что правителю Циллиассы пришлось закусить губу, — если умирать, то рядом с вами. Спасибо, что вы мне встретились.
— Не смейте! — Ванилла в последний момент удержалась и не схватила Тони за ворот рубашки резким жестом. — Не можете! Вы…
Тео вспомнил, что осталось лежать в его кармане. Он вынул конверт и заглянул в него. Последняя нить тепло и ровно светилась на дне, свечение просачивалось сквозь бумагу, медленно заливая весь шатер. Ванилла и Бэки настороженно подняли головы.
Кажется, Людовик говорил что-то о вечной связи между теми, кого соединит компасная нить… И возможно, связь эта обещала в будущем опасности и неожиданности. А еще… миссис Ванчи предупредила, что одну из трех нужно сберечь, чтобы вернуться домой. Альто говорил то же.
Тео вынул нить и отдал Ванилле со словами:
— Один конец привяжите к своему мизинцу. Другой — к его.
Произнеся это, мальчик поднялся и вышел из шатра. Принцесса Бэки тихо последовала за ним.
На ветру снова стало холодно, Тео предложил принцессе свой плащ. Она покачала головой:
— Я не мерзну. Много летаю.
Яркая золотая вспышка на секунду осветила небо и растворилась в глубине шатра. Тео обернулся и тут же отвел взгляд. Бэки взяла его за руку и мягко спросила:
— Ты расстроен? Ты хорошо поступил. Они нравятся друг другу. Даже более чем нравятся. Это видно.
Мальчик помолчал, потом тихо ответил:
— Я знаю.
Почему-то он не чувствовал совсем ничего. Пока не чувствовал. Маленькая принцесса некоторое время смотрела на него, потом грустно улыбнулась:
— Я была бы рада, если бы так сделали ради меня. Но послушай… чтобы отсюда выбраться, есть другие пути. Множество троп и дверей ведут в разные миры. Самая быстрая и короткая дорога — тоска по дому.
Тео улыбнулся в ответ и посмотрел вверх. Потом перевел взгляд на Альто. Дракон спал прямо в воздухе — алые глаза были закрыты, хвост ритмично покачивался. Людовик Бродячий, казалось, тоже дремал, склонив голову. Но, почувствовав взгляд мальчика, тут же обернулся и вопросительно поднял брови.
— Я сделал то, что должен был.
Людовик по-прежнему смотрел на Тео, и мальчику стало неуютно. Принц поднялся, прошелся по спине дракона и, легко перемахнув на слона, приблизился к Бэки:
— Тебе пора.
Она, встав на цыпочки, обняла его, потом коснулась лица тоненькими пальцами:
— Спокойной ночи.
Она скрылась в шатре, и Тео остался с Людовиком наедине. Улыбка тут же исчезла с лица Бродячего. Щурясь, он вглядывался в горизонт. Потом скрепил на груди руки и негромко спросил:
— Тебе по-прежнему нравится наш мир?
— Его есть за что любить. И миссис Ванчи…
— Спит в башне, в самом центре Лийи. Знаешь, эта башня — наверное, самое удивительное, что только могло существовать… Император-механик еще не переступил границ нашего мира, озеро еще не разлилось, не было Большой Железной Дороги… а башня уже была.
— А что было вокруг нее? Пески?
Людовик снова прищурился, точно высматривая что-то.
— Что-то похожее на то, что расстилается недалеко от замка королевы Ваниллы.
— Пустота?
— Непридуманное… так мы это называем. Большая-большая дыра в чьей-то голове. Точнее, множество дыр во множестве голов. Знаешь, мы ведь появились тут вторыми. Сразу за Якобом, и, разумеется, он нас не встречал — эту традицию мы завели только когда появился Эльзевир с этой его любовью к церемониям. Впервые спустившись из верхней комнаты башни, мы прошли прямо по этому непридуманному. Жутко, скажу я тебе…
— Что вы увидели? — тихо спросил Тео.
— Немного… — уклончиво отозвался Людовик. — Это… как ходить по очень тонкой ледяной корке и видеть внизу спящих рыб. Некоторых из тех, с кем ты познакомился… и тех, кто еще не скоро сюда придет. Одиннадцатого короля и его говорящего пса. Двенадцатых — королев-близнецов. Семнадцатого правителя-старца.
— А первым королем был все-таки Якоб?
И опять Бродячий долго молчал — на этот раз он будто сомневался, нужно ли вообще говорить. Потом вдруг устало опустился на широкую слоновью спину и скрестил ноги по-турецки. Мальчик последовал его примеру, и только тогда принц ответил:
— Да. С его… — замявшись, Людовик потер лоб, — необычным обликом, испугавшим нас до дрожи. Завтра увидишь сам. Я скажу пока лишь одно: наверное, это самая удивительная из всех наших стран. И самая благополучная. Якоб ничего не жалеет для своих подданных. Если бы только… впрочем, да. Лучше увидишь сам.
Встревоженный еще больше, Тео вернулся на спину Альто — дракон даже не проснулся и лишь нервно дернул головой и шевельнул хвостом.
Казалось, что мысли не отступят, но вскоре, неожиданно для самого себя, мальчик погрузился в сон и сквозь него услышал тихую мелодию: Людовик Бродячий опять играл на флейте, разгоняя облака.
10Пустая башня
Тирия оказалась страной угольно-черного цвета. Черные шпили городских построек, черные домики деревень, стада черных коров, коз и овец на уютных лугах, луга были ярко-зелеными, а поля — золотистыми от пшеницы, но больше никакие пятна цвета не вмешивались в монотонность черного королевства.
Люди тоже были одеты, в основном, в черное и, судя по их безмятежному виду, совсем не страдали от жары. На летевших довольно низко путников жители Тирии не обращали никакого внимания. Они были заняты своими делами, и лишь изредка кто-нибудь поднимал голову и лениво махал рукой. Тео видел улыбки на незагорелых лицах, но его все никак не оставляло впечатление, будто они — улыбки — ненастоящие. Контраст тревожил: благоустроенные домики, ухоженный сытый скот, широкие поля и красивые города. И безмолвное горе, неотступно сопровождающее все, что встречалось на пути.
— Впечатляет, не правда ли? — Альто поднялся повыше, слон последовал за ним.
— Почему все черное?
— Якоб любит этот цвет. И не очень любит все другие.
— У него всегда плохое настроение?
Дракон неопределенно качнул хвостом:
— Трудно сказать… Он редко выходит дальше своего сада. Даже в свой день рождения, который жители страны привыкли отмечать. Они любят своего короля за то, что он дал им спокойную, безопасную жизнь. И сами добровольно облачились в траур, который носит он.
— А почему он носит траур? — Мальчик снова взглянул вниз: они пролетали над лесом, за которым снова начинались луга с редкими черными пятнами деревень.
Дракон не успел ответить: вдалеке что-то замерцало золотым. Проблеск был теплым и солнечным, он будто разрезал воздух. Тео вздрогнул:
— Что это?
— Это Золотая Башня, — отозвался Альто. — Иные зовут ее Башней Надежды.
— Та, из которой приходят короли? — удивленно спросил мальчик. — Леди Глори рассказывала…
— Та башня намного дальше, и она древнее, чем наш мир. Эту возвел сам Якоб. Единственное здание из светлого камня. Оно стоит в центре столицы и иногда вот так светится. Никто не знает почему. И сразу такое чувство, будто… все не так плохо.