— Ты, — показал на нее пальцем Баремдикер, — забирай своего жениха, поедете со мной.
— Зачем, господин начальник? — побледнела Галя.
— Работать! Работать в другом месте, где. вы оба больше, чем здесь, принесете пользы великой Германии. Быстро собирайтесь! Я не могу долго ждать.
Галя выскочила из кухни и помчалась в барак к Лукашонку.
— Беда! — чуть не плача прокричала она. — Баремдикер за мной и тобой приехал. Приказал немедленно собираться. Что будет?!
Лукашонок не сразу сообразил, что случилось. Чего хочет от них этот негодяй?
— Что же теперь делать?! — с надеждой в голосе спросила Галя.
— Выполнять приказ. Пока собирайся не торопясь, а я тем временем выясню кое-что. — Лукашонок выпроводил девушку и торопливо зашагал в контору. Возле кухни он заметил пикап и стоящего навытяжку перед Баремдикером унтершарфюрера Кампса. К счастью, Циммерман только еще собирался уходить из конторы. Отбросив вставшего на пути Фимку, Лукашонок и ворвался в кабинет, с ходу выпалил:
— Ваш дружок приехал за Галей и мной! Думаю, здесь дело не чисто. Как быть? Что прикажете делать?
Циммерман, приучивший себя спокойно реагировать на любые неожиданности, в раздумье прошелся по кабинету. Зачем понадобилась Герману Галя? Да еще и ее жених? Опять на работу к жадной до дармовой рабочей силы баронессе? Но Лыковских и Пальчевского он брал через него, а тут решил увезти самостоятельно. Возможно, это связано с какими-то событиями? В обед подполковник Рюдель сообщил, что доктор Штайниц срочно вызван в имперскую канцелярию, поэтому надо ждать приказа на ускорение завершения работ. Но пока такого приказа не последовало. Лишь Баремдикер неожиданно забирает Галю и Лукашонка. Что это, простое совпадение или?.. Циммерман боялся даже подумать: возможно, Галю и Лукашонка отправят к Штайницу?!
— Будьте готовы ко всему, — предупредил он сотника-один. — А я попробую все выяснить у «дружка»…
Он отослал Лукашонка в барак, вызвал Фимку и приказал:
— Вытряхните все свои запасы. Надо особенно хорошо сейчас угостить дорогого гостя…
Циммерман поспешил к пикапу.
— Герман, ты здесь? — удивился он. — Быть у друга и не зайти к нему… Это на тебя не похоже!
— Я думал, тебя нет в лагере. Ведь уже поздно, — оправдался Баремдикер.
— Какой бес привел тебя в мое королевство?
— Парочка крепких славян срочно требуется для одного важного дела. Надеюсь, ты не будешь возражать?..
— Ты же знаешь, я для тебя… — обиделся Циммерман. — Вот что, унтершарфюрер Кампс погрузит этих скотов и доставит пикап к конторе. А мы тем временем потолкуем…
— Яволь, гауптштурмфюрер! — вытянулся Кампс.
Фимка широко распахнул двери, пропуская важного гостя.
— Обезьяна, мигом чего-нибудь! — приказал Циммерман.
— Айнц-двай — и все на дер тыше! — вьюном завертелся Фимка.
— О-о! Коньяк?! — удивился Баремдикер, наблюдая за слугой друга, ловко собиравшим на стол. — А уверял, больше нет…
Циммерман весело рассмеялся:
— Последний! Клянусь!
— Право же, мне сегодня нельзя, — робко возразил Баремдикер. — Вчера до полуночи отмечали день рождения ассистента доктора Штайница…
— Вот и поправим головушку, — перебил Циммерман, наливая коньяк. — Я тебя с приема у баронессы не видел. К слову, богатое у тебя наследство.
Баремдикер усмехнулся, обиженно закусил губу:
— От этой ведьмы Ирмы дождешься…
— Именно от нее в первую очередь и дождешься! Я случайно подслушал ее разговор с милейшей профессорской дочкой фрейлейн Региной…
Баремдикер проглотил коньяк, насторожился.
— Говорили о тебе. Баронесса очень хвалила тебя.
— Что с ней стряслось, со сводней?!
— Мечтала иметь в лице Регины невестку…
— Ну, это ты уже добавил от себя! — засмеялся довольный Баремдикер.
— Клянусь честью мундира немецкого офицера! — обиделся Циммерман. — Так что советую действовать более активно.
Вошел Кампс, доложил:
— Гауптштурмфюрер, машина с русскими подана!
Циммерман налил в стакан шнапса и протянул унтершарфюреру.
— Выпейте за здоровье гауптштурмфюрера, Кампс.
— С удовольствием! — обрадовался Кампс и осушил стакан.
Циммерман отправил его спать, сказав, что начальник концлагеря сам отвезет, куда надо, русских скотов. Вернулся к столу, наполнил рюмки коньяком, предложил тост за отца Германа барона Карла фон Тирфельдштейна. Потом пили за дружбу, за будущее наследство, за Регину. Генрих едва успевал подливать в рюмку друга коньяк, незаметно мешая его со шнапсом.
— А я думал, ты обиделся за эту пышку! — сознался Баремдикер.
— За нее — нет, а вот Лукашонка я тебе не дам.
Баремдикер вскипел:
— Ты, не дашь? Да я если захочу, то любого из вас отдам профессору Штайницу. Ради фюрера, ради победы отдам. Ха-ха, от Штайница им не уйти. Останется только номер — и все!
— Я буду тебе признателен, Герман, — произнес Циммерман, холодея при мысли, что Лукашонку и его невесте уготована участь первых подопытных в бактериологическом центре, — если ты возьмешь других людей. Я очень тебя прошу…
Баремдикер так и впился в него своим сверлящим взглядом. А Циммерман продолжал:
— Я понимаю, ты начальник лагеря и все мы в твоем подчинении. Но ведь Лукашонок — моя правая рука, если ты его возьмешь, то строительство затянется, мне надо подобрать другого помощника, но где я возьму его? Сам же знаешь, Пальчевского у меня забрали к баронессе. — Циммерман натужно вздохнул: — Тяжко мне будет без Лукашонка. К тому же его очень ценит подполковник Рюдель…
— Этот выскочка, что он понимает в моем деле! — воскликнул Баремдикер. — Если надо, то я и ему ногу подставлю, — распалялся он во хмелю.
Циммерман похлопал его по плечу.
— Я знаю, ты все можешь. У тебя власть… — Он сделал паузу. — И я прошу, возьми других людей. Я тебя отблагодарю, — и Циммерман склонился к нему ниже. — У меня есть марки… Я все тебе отдам. А вот это сейчас возьми, — и Циммерман вынул из кармана золотой перстень с бриллиантом.
У Баремдикера заблестели глаза.
— Генрих, милый, где ты взял этот волшебный перстень? Чудесная вещица, а?
— Этот перстень носил мой отец, а когда он умирал, отдал мне и сказал: «Помни, сын, что ты — немец, служи своей родине на совесть», — сказал Циммерман.
Баремдикер спрятал перстень в карман.
— Ладно, марки принесешь вечером. Рюделю — ни слова, понял? Забирай своего помощника. А взамен кого дашь? Своих рабочих?
— Нет, они для опыта не подходят, — Циммерман усмехнулся. — Есть тут у нас одна парочка…
— Ладно, бери их от моего имени. А я, Генрих, отдохну. Я так устал… — И вдруг предупредил: — Марки сегодня вечером чтобы принес, понял?
— Не волнуйся, я все понял…
— И никому — ни слова! Даже под дулом пистолета, — пролепетал Баремдикер и захрапел.
Генрих посмотрел на Фимку.
— Заменю Лыковскими, — шепнул он и, кивнув на спящего гауптштурмфюрера: — Стереги его, — вышел на улицу.
Парники баронессы находились невдалеке от лагерей, мимо них проходила и дорога к бактериологической лаборатории. На середине пути Циммерман остановил пикап, вышел из машины и открыл заднюю дверцу. Узнав офицера, Галя вскрикнула, прижалась к Лукашонку.
— Слушайте меня внимательно, — заговорил Циммерман. — Вам грозит гибель. Но я вас спасу. Во второй раз. Потому что ты, — он показал пальцем на Галю, — похожа на мою бывшую русскую жену… Сейчас подъедем к парникам. Быстро поднимите с постели работавших там мужчину и женщину и посадите в пикап. Скажете, это приказ начальника концлагеря гауптштурмфюрера СС Баремдикера, который ждет их а машине. Сами останетесь вместо них. Если проболтаетесь — тут же расстанетесь с головами. Все!
Он захлопнул дверцу, сел в кабину и дал газ. Остановил машину возле маленького летнего домика, в котором временно разместились Лыковские, и выпустил Лукашонка и Галю. Лукашонок подбежал к окну и застучал по стеклу. Окно тотчас распахнулось, Лыковские уже проснулись от шума мотора.
— Живо одевайтесь и — в машину! — передал Лукашонок.
— Как в машину? — не понял спросонья Лыковский. — Кто приказал?
— Гауптштурмфюрер СС Баремдикер. Они сидят в кабине и ждут.
— Быстро, быстро! — нетерпеливо донеслось из кабины.
— Вещи брать? — спросила Лыковская.
— Нет, — ответил Николай, понимая, что из-за этого сборы могут затянуться.
Окно захлопнулось, и минут через пять послышался скрип отодвигаемого запора. Лыковские, зябко поеживаясь от ночной прохлады, огляделись по сторонам. Их не удивил поздний визит начальства, ведь и раньше часто так бывало — увозили на срочные работы в ночь и за полночь. Лукашонок посадил их в пикап, захлопнул дверцу и закрыл ее на наружную защелку.
— А вы разве не с нами? — послышалось из машины.
— Нам приказано временно подменить вас…
«Молодец парень!» — оценил действия Лукашонка Циммерман и погнал пикап к конторе. Проверив, плотно ли закрыта наружная защелка — как бы не вышли наружу Лыковские, — он зашел в свой кабинет. Герман храпел под музыку Фимки.
— Быстро вы провернули, — удивился он.
— Пора поднимать его, — сказал Циммерман.
— Да он же ни в дугу!
Генрих налил стакан холодной воды.
— Эй, Герман, проснись! Пора ехать.
— Да, да, уже пора, — вскочил Баремдикер и болезненно сжал руками виски. — Голова…
Циммерман поднес к его губам стакан с водой, заставил выпить.
— И сразу полегчает…
Баремдикер, пошатываясь, прошел по кабинету. Фимка подал ему фуражку.
— Доедешь ли, друг?
— Ну! — гауптштурмфюрер выпрямился и вышел на улицу. Циммерман видел, как он сел в кабину, завел мотор; и машина завиляла по дороге.
Лыковские, привыкшие ко всем перипетиям жизни у немцев, терпеливо ждали конца мучительного путешествия в тесной и душной, наглухо закрытой коробке пикапа, скорее предназначенной для транспортировки грузов, чем для перевозки людей. Мог бы начальник концлагеря отправить их на легковой машине, ведь они не простые «славянские свиньи», а сотрудники особой секретной службы рейха.