«Ох ты, да ни хрена себе!» — ошалел от европейских обычаев Тимофей. Зато стало понятно, почему в Польше и в Молдавии к его словам относились как-то… несерьезно. Ну а вот болгары и сербы верили безо всяких бумаг. Эх, знать бы раньше, так наделали бы они с Косткой еще и не таких бумажек-то! Ну да еще не поздно… Найти только нужно такого же прохиндея, как Костка…
— Значит, бумаги… — сказал Акундинов, обращаясь не то к синьоре, не то к отсутствующему Конюхову, о судьбе которого он так ничего и не узнал (по правде-то говоря, и не узнавал).
— Да, синьор, — кивнула Папесса сочувственно. — Но даже если все эти бумаги у вас и будут, то все равно… — не договорила она, давая понять, что и в этом случае вилами на воде писано, признает его Рим за наследника русского престола или нет.
…Сегодня Бенедетто пришел в гостиницу, где квартировал Акундинов. Гостиница была так себе — не самая дорогая, но и не самая дешевая. До Монте-Ватикано — минут двадцать ходьбы. А если скоротать путь и пройти прямо через камни, что лежат рядом с какой-то католической церковью, то еще быстрее. Но скоро, наверное, придется съезжать куда-нибудь на окраину, так как динары, которые приходилось менять на римские скудо, таяли.
Когда Бенедикто зашел, Тимофей сидел за столом и рассматривал арабскую рукопись, захваченную им из Стамбула.
— У меня, синьор Иоганн, есть хорошая новость, — после приветствия сказал чиновник. Он, кстати, был единственным, кто не называл его «Джованни». Правда, Бенедетто был искренне уверен, что выговаривает имя по-русски. Ну а Тимофей его разубеждать не стал…
— Что, его святейшество решил-таки признать мой статус? — чуть не подскочил Тимофей.
— Ну, до этого пока дело не дошло, — усмехнулся Бенедетто. — И не знаю, дойдет ли вообще!
— Что же тогда? — понурил голову Тимофей, хотя после визита к синьоре Олимпии иного бы и ожидать не стоило.
— Вы, друг мой, с сегодняшнего дня будете получать жалованье.
— Здорово! — обрадовался Тимофей.
— Немного, — склонил голову набок друг-приятель. — Пять скудо в месяц.
— Да с меня за гостиницу берут три, — возмутился Акундинов.
— Значит, переедете в другую, дешевле, — невозмутимо сказал Бенедетто. — Нужно, mie caro, жить по средствам.
— Подождите-ка, синьор, — насторожился вдруг Тимофей. — Вы сказали — жалованье? А раз жалованье, то, значит, я должен ходить на службу?!
— Естественно. Я возьму вас к себе переводчиком. Вы будете разбирать архив моего предшественника, который имел обширную переписку с Османской империей.
— Е-мое! — воскликнул Тимофей по-русски. — Опять переводчик!
Бенедетто хотя и не понял слова товарища, но сообразил, что тот негодует.
— Ну а что же тут такого? Работы не так и много.
— Синьор, а нельзя ли подыскать что-то другое? Что-то такое, — сделал Тимофей неопределенный жест руками, — более соответствующее моему титулу и положению.
— Увы, — вздохнул Бенедетто. — Вы, синьор Иоганн, — частное лицо и к тому же схизматик. Если бы его святейшество соизволило признать вас наследником русского престола, то можно было бы рассчитывать на какую-то сумму. Ну, скажем, провести ваше пребывание по статье расходов на иностранных посланников. А так…
Стало быть, опять на службу! Возможно, будь его покровитель не такой щепетильный, то удалось бы добиться чего-нибудь посущественнее. Или хотя бы числиться на службе, но не ходить на нее! Но с Бенедетто этот номер бы не прошел. Он вообще был человеком прямым и потому говорил, что папская курия вообще, а кардиналы — в частности, тратят слишком много денег. И как-то обмолвился, что будь он на месте его святейшества, то заставил бы каждого кардинала отчитываться за каждое скудо…
— Ладно, — вздохнул Тимофей, смиряясь с неизбежным. — Когда приступать?
— С завтрашнего дня. Думаю, что месяца за два вы справитесь. Ну а потом… — осенил себя крестом Бенедетто, — про то ведают только Господь и его святейшество.
— Скажите, синьор Бенедетто, — задал вдруг Тимофей вопрос, над которым он уже размышлял не первый день. — А к кому можно обратиться, чтобы принять католичество?
— Вы серьезно? — несколько удивился тот.
— Вполне, — ответил Акундинов, глядя прямо в глаза итальянцу и делаясь очень серьезным.
— Почему вдруг вы пришли к такому решению?
— Нет, синьор, не вдруг, — стараясь быть убедительным, сказал Тимофей. — Я размышлял над этим не один год. И заметьте, у меня была возможность сравнить православную веру, ислам и католичество. В православную веру я был окрещен во младенчестве, и никто меня не спрашивал — хочу ли я этого. В Османской империи я повидал тех, кто верует в Аллаха. А теперь я хотел бы приобщиться к истинной, католической вере!
О том, что в Турции он стал мусульманином, Тимофей решил умолчать. Зачем Бенедетто знать лишнее?
— Похвально, — склонил голову Бенедетто. — Что же, если вы действительно хотите принять католическую веру, то можете обратиться прямо ко мне. Как епископ, я имею право совершать обряд конфирмации.
— Вы — епископ, синьор Бенедетто? — удивился Тимофей, уставившись на Бенедетто так, как будто только что его увидел! Он, разумеется, знал, что Бенедетто — духовная особа. Черная сутана, крест, четки… Выбритая макушка, именуемая тонзурой… Думал, что-то вроде диакона. В курии Ватикана других и быть не могло. А он, вишь ты, — целый епископ!
Бенедетто, ну а теперь-то уже его преосвященство, удивление не то польстило, не то позабавило. Но он ничего говорить не стал, а лишь развел руками — вот, мол, так получилось…
— С чего мы начнем? — спросил Акундинов, подавив в себе желание подойти под благословение епископа, вспомнив, что и сам-то он — не католик, а владыка — не православный архиерей. Вспомнилось еще и то, что с некоторых-то пор он вообще — мусульманин…
— С прогулки, сын мой, — улыбнулся Бенедетто, но тут же улыбка спала с его лица.
Акундинов проследил за его взглядом и увидел, что епископ смотрит на арабскую рукопись, которую он так и не убрал со стола…
— Что это? — брезгливо спросил епископ.
— Еще не знаю, — почти не соврал Тимофей. — В торбе валялась, вместе с бумагами. Вот, хотел посмотреть. Тут звезды какие-то нарисованы. А что написано, я не знаю.
— Сожгите это.
— А жечь-то к чему?
— К тому, что этот трактат посвящен астрологии. Сын мой, если вы хотите стать истинным сыном Римско-католической церкви, то вы должны уяснить раз и навсегда, что считать судьбу человека зависящей от каких-то звезд — язычество.
— Почему? — как можно наивней спросил Акундинов.
— Потому, — терпеливо ответил епископ, — что судьба человека — в руках Господа нашего. И если мусульмане, у которых вы и набрались подобной мерзости, верят в то, что звезды влияют на нрав и характер человека, то я заявляю, что все это — ложь!
Акундинов не стал разъяснять, что его учитель Усман-хаджа на вопрос об астрологии заявил, что гадание по звездам — наихудший вид колдовства! А колдун, по законам шариата, достоин смертной казни.
— Простите меня, ваше преосвященство, — конфузливо сказал Тимофей, забирая рукопись со стола и бросая ее в камин.
— Так-то лучше, — благожелательно кивнул епископ. — Что же, пойдемте, сын мой.
Выйдя из гостиницы, епископ и самозванец пошли к ближайшему храму.
— Рим, как вам известно, стоит на семи холмах, — начал епископ Бенедетто, взявший на себя роль чичероне.
— А, слыхал… — усмехнулся Тимофей, вспомнив грабителей, и сказал еще и другое: — Москва у нас тоже на семи холмах стоит.
— Возможно, — кивнул епископ и продолжил: — Но главные святыни Рима — не семь холмов, а семь церквей. Здесь, в этом месте, был казнен епископ Петр — первый, кто провозгласил Его «Христом, Сыном Бога живого», за что удостоен был названием камня, на котором основана Церковь. Святой апостол двадцать пять лет был первым епископом Рима. Именно он передал главенство над всею христианскою церковью своим преемникам — папам римским. Ключи, врученные апостолу самим Учителем, значат, что Церковь способна вязать и разрешать грехи.
Тимофей, который в общем-то знал о деяниях святого Петра, только кивал.
— На месте казни святого Петра был выстроен храм, — увлеченно продолжал епископ, когда они обходили собор. — Потом, при понтификате его святейшества Юлия, был заложен новый собор. Над собором Святого Петра работали гении — Рафаэль, Микеланджело. Жаль только, — отметил епископ, — что до сих пор не достроена колоннада. Но, думаю, что с Божьей помощью храм будет достроен![59]
— Отец Бенедетто, — начал Тимофей, но сбился и, поправившись, робко спросил: — Ваше святейшество… Мы сегодня посетим все семь храмов?
Епископ с сожалением посмотрел на претендента в католики:
— Вы уже устали?
— Нет, что вы… — стал оправдываться Тимофей, которому на самом-то деле были не очень интересны эти прогулки. — Напротив. Но мне хотелось бы узнать — что я должен сделать, чтобы стать католиком?
— Что же, завтра я прикажу прислать вам «Катехизис». Но, — сказал вдруг Бенедетто, пристально глядя в глаза Тимофею, — все-таки почему вы решили принять католичество?
— Я хочу своим примером привести Россию к истинной вере. И как только меня коронуют шапкой Мономаха, то сей же час распоряжусь, чтобы народ русский, что погряз в ереси схизматической, стал приобщаться к католичеству.
— Стало быть, ваш интерес сугубо практический, — грустно заключил католический епископ. — И, как мне кажется, сейчас вы думаете не столько о русском народе, погрязшем в ереси, сколько о том, что, став католиком, вы скорее получите благословение его святейшества и его одобрение, нежели оставаясь в православной ереси.
«Вот ведь умный, зараза!» — подумал с раздражением Тимоха, но, собравшись с мыслями, решил ответить достойно:
— Не буду с вами спорить. Хотя, — изрек он, поднимая указательный перст, как вития: — Я был в плену в Османской империи. Я знаю, что турки очень сильны. И только объединившись, христианские народы смогут избежать той участи, что выпала на долю Ромейской империи и тех наших братьев, что живут сейчас под пятой турок на Балканах.