Сил бороться еще и с окружающей реальностью не было никаких. К счастью, Сергей Андреевич все еще находился в отъезде, так что я просидела весь рабочий день с отсутствующим видом, и даже самые несносные коллеги оставили меня в покое.
Олег прислал одну СМС: «Ты не передумала?»
Я ответила: «Нет», – на этом разговор закончился.
Вечером я вернулась в пустую квартиру. В прихожей как-то сразу стало пусто и гулко, в комнате стояла непривычная тишина без шума его компьютера, а в спальне остались открытыми дверцы шкафа.
На этом – все.
Я свернулась калачиком на нашей кровати и долго плакала. Не хотелось ни есть, ни спать. Внутри была такая же гулкая пустота, что и в квартире. Я ни секунды не жалела о том, что Олег уехал, но одиночество заполняло то место, где раньше была любовь, а потом отвращение. Оно было белым и плотным, как жирные сливки, и укутывало, как снег – поля пшеницы.
С того дня тишина в квартире окружала меня со всех сторон. Больше никто не встречал кучей новостей, не комментировал вслух все, что успел прочитать в Интернете, не матерился, когда любимая команда проигрывала. Не жужжал компьютер, не свистел чайник, не пищала время от времени микроволновка, не шумела вода. Я была одна, и все звуки производила только я.
А еще соседи.
Из-за фонового привычного шума я не замечала, какие на самом деле тонкие у нас в доме стены. Особенно хорошо все было слышно в ванной. Я однажды подпрыгнула до потолка, когда кто-то громко закашлялся в туалете. После полуночи дом затихал, и слышно было, как хозяева подзывают собак во дворе.
И, конечно, мне казалось, что я слышу каждое движение в квартире сверху – шаги, сдвинутый стул, уроненные ключи… Это было почти физическое ощущение присутствия Ярослава. По утрам мы жарили яичницу вместе; у него чаще подгорала. Он выходил из дома раньше, и я, затаившись, ждала, пока хлопнет дверь, чтобы не столкнуться в лифте.
А после случая у мусоропровода я стала делать это особенно внимательно.
В нашем доме люк расположен между этажами, надо подняться или спуститься на полпролета. За тридцать лет жизни здесь я почему-то привыкла всегда подниматься. Как и в тот раз…
Была суббота, и я внезапно ощутила приступ кулинарного безумия. Оно заставило меня приготовить креветки с соусом блю-чиз, запеченную картошку, солянку и два вида пирогов. На вопрос, кто теперь это все будет есть, безумие не отвечало.
Задумавшись, в том числе и об этом, я выскочила на лестницу в заляпанном мукой домашнем платье, запихала пакет с креветочными очистками в мусоропровод, захлопнула его и застыла на месте, снова и снова прокручивая в голове какую-то мысль. Может быть, секунд десять или даже полминуты я простояла, невидящим взглядом уставившись в объявление о доставке пиццы, криво прилепленное на стену.
Я очнулась, только услышав какой-то звук, вскинула глаза – и увидела на пол-этажа выше, у лифта, Ярослава, с усмешкой наблюдающего за мной.
Меня словно кипятком ошпарило. Внутренний голос орал: «Веди себя естественно!» Мозг лихорадочно посылал сигналы: «Улыбнись! Нет, лучше нахмурься, что он о себе думает вообще? Нет, сделай равнодушно-брезгливое лицо, типа не узнала». Руки дергали то волосы, то край платья, то пытались стереть муку с подола. Я лишь пробормотала: «Здравствуйте…» – но тут же оборвала себя. Какое «здравствуйте» у помойки, мы что тут, светские бомжи?
Чуть не хлопнувшись в обморок от волнения, я опустила глаза и позорно сбежала обратно в квартиру. Долго мыла руки, глядя в зеркало, но видела не себя, а идеально выбритого Ярослава, его стильный темно-серый костюм в тонкую полоску, влажные волосы с вьющимися кончиками, кожаную папку в правой руке и обручальное кольцо на пальце…
Вот на обручальном кольце я взвыла, только тут почувствовав, что из крана шпарит кипяток.
«Так, Ева. Соберись и забудь о нем. Твоя одержимость до добра не доведет. Черт его знает, зачем он носит кольцо, если жена явно не живет с ним, но он, очевидно, чувствует себя женатым, так что мечтать тут не о чем. Сосредоточься на чем-нибудь реальном!»
Олег пытался звонить. Каждый день! Я заблокировала его номер, и только вечерами просматривала логи из десятков неотвеченных звонков. Потом он замолк на пару дней и прислал в ватсап длинное сообщение – очень грустное, полное растерянных вопросов и явственно читающейся между строк тоски. Я проплакала весь обеденный перерыв, запершись в туалете и постоянно спуская воду, чтобы никто не услышал моих всхлипов, и заблокировала Олега во всех мессенджерах.
А вечером снова столкнулась с Ярославом.
Возвращаясь с работы, я вызвала лифт, больше не пытаясь соревноваться в скорости с хлопком подъездной двери. Зачем? Дома никто не мог испортить мне настроение, а телефон я на всякий случай стала выключать.
Я подошла к почтовым ящикам, чтобы проверить, не пришли ли счета, услышала, как хлопнула дверь подъезда, обернулась – и встретилась глазами с Ярославом. В его взгляде явственно читалась ирония.
– Здравствуйте, Ева, – преувеличенно вежливо сказал он. Лифт как раз приехал на первый этаж и открыл двери. – Вас подождать?
– Здравствуйте, Ярослав! – неожиданно звонко, чуть не сорвавшись на писк, выдала я. – Нет, спасибо, я как раз уходила.
Представить себе сейчас поездку с ним в лифте, на этом квадратном метре, глаза в глаза, в облаке его запаха, глядя на его длинные пальцы, которые я воображала себе, когда Олег… О, боже, нет! Пойду лучше прогуляюсь вокруг дома и куплю булочек на завтрак.
И только на улице, шагая по разноцветным от опавшей листвы лужам в магазин, я сообразила, насколько моя ложь была шита белыми нитками. Разве я могла «как раз уходить», если лифт приехал с верхних этажей, а он его не вызывал?
Представляю, как он там ржет! К тому же я назвала его по имени, а он мне так и не представился…
«Господи, Ева, ты та-ка-я ду-ра».
Олег, видимо, догадался, что мое любопытство не выдержало бы его атаки во всех мессенджерах и хоть одно сообщение я бы прочитала, и перешел на форумы. Оказывается, он помнил, где я бывала, и теперь везде я получала сообщения с просьбой его выслушать.
Это становилось как-то странновато и страшновато.
Я не знала, что ему сказать. Он обещал исправиться – но в чем? Как можно исправить то, что он просто мне не подходит? Я пыталась. Он обещал всегда меня слушать, готовить только диетическую еду, почаще ездить куда-нибудь на выходные – «ведь нам было так здорово вместе в Испании, помнишь?».
А я только злилась: значит, он понимает, что не обращал на меня внимания и осознавал, что делает что-то не то, когда кормил жареной картошкой? Почему понадобилось расставание, чтобы он хотя бы признал это? И где гарантия, что все будет иначе?
Впрочем, если бы я не испытывала тошноту, лишь представляя, как он меня целует, я бы, может быть, и сдалась… Потому что одной все-таки очень грустно. Вообще дома было невозможно находиться – я слишком внимательно прислушивалась к звукам в квартире наверху.
Приходилось уходить гулять.
Осень не лучшее время для этого – красота опавших желтых листьев вполне компенсируется постоянной зябкой моросью, летящей со всех сторон. Но я натягивала капюшон поглубже и все равно шла. Так печальные мысли не успевали меня догонять – они слишком медленно ползают! А дома я падала и засыпала в десять вечера, уставшая и от прогулок, и от грустной себя.
Я никогда не забывала оглядываться перед тем, как войти в подъезд. Новые времена, новые ритуалы! С утра проверить, сколько раз звонил Олег, вечером не наткнуться на Ярослава, днем как можно реже видеть Сергея Андреевича, не напоминавшего про обещанный обед.
Трое мужчин вокруг – и ни одного толкового. В этом буквально вся моя кривая жизнь.
Иногда Ярослав еще не успевал вернуться – «Лендровера» не было видно. Иногда черный автомобиль стоял мрачный и остывший, я трогала капот и понимала – значит, вернулся давно, можно расслабиться.
Однажды, подходя к подъезду, я замедлила шаг, оглянулась – и вовремя. Черный «гроб на колесиках», как я окрестила про себя «Лендровер», как раз заворачивал из-за угла. Все еще зеленые и пышные кусты сирени надежно меня спрятали, и я, словно настоящий сталкер, подглядывала, как Ярослав заруливает в единственный оставшийся свободным карман на стоянке, выключает мотор, выходит из машины, захлопывает дверцу и нажимает кнопку сигнализации, идет к подъезду… Резко останавливается, разворачивается и проделывает все в обратном порядке, а потом заново, но на этот раз захватывает с собой папку из салона.
Пока он шел к подъезду, я любовалась его элегантным коротким пальто цвета горчицы и узкими брюками с идеальными острейшими стрелками даже в конце дня.
При каждой встрече он был одет вроде бы очень просто, но настолько элегантно, что казалось, будто над его имиджем работает толпа стилистов.
Вот почему даже не лишенный вкуса Олег не мог нормально одеваться? Все время в каких-то бесформенных свитерах и обвисших джинсах. Ладно, большую часть дня он сидел дома в спортивных штанах и футболке, временами это было секси, особенно когда у него случались приступы спортивной активности и он пару недель подряд качал пресс, но уличная одежда – это какая-то мечта бомжа, последняя коллекция лучших кутюрье Трех Вокзалов.
Впрочем, не только ведь у него! Мужчины почему-то любят носить куртки по двадцать лет, а шапки с надписью «Спартакиада-1998» вообще вытаскивать из неведомых закромов, сохранившихся со времен далекой юности. И, когда наталкиваешься на такого элегантного Ярослава, невольно возникает мысль о том, что он гей.
А может, это и в самом деле так? Серьезно! Он небось даже мусор выбрасывает в чем-нибудь домашнем – то есть скромно-элегантном, в бежевых тонах, сочетающихся с пыльным синим, самым модным в этом сезоне.
Это сразу решило бы все проблемы. Можно не страдать и не мучиться. Все, не для меня его цветочек цвел – и я спокойна!
Я выждала еще минуты три для верности, и только тогда направилась в подъезд. Открыла дверь, заглянула – у лифта никого нет.