– Почему? – удивилась она. – Именно так.
Я растерянно промолчала, а она вздохнула и, глядя на трепещущие под осенним ветром желтые деревья, тихо сказала:
– Когда мне было лет шестнадцать, один мудрый человек спросил меня: что бы ты выбрала – когда тебя любят или когда ты любишь? Я, конечно, закричала, что так нечестно, что в первом случае я сойду с ума через год, а во втором еще быстрее. Но потом подумала и выбрала все-таки любить самой. Потому что это значит жить в радости.
– Папа тебя не любил?
– Нет. Но я была счастлива почти до самого конца.
– И ты хочешь, чтобы я не была счастлива, как ты?
– Я хочу, чтобы тебе не было больно, как мне. Олег любит тебя. Он мне тут все розетки починил, компьютер настроил, соседей припугнул, даже чайник новый купил. Говорил – хочу хоть так быть ближе к Еве.
– Мам… – У меня слезы навернулись на глаза.
– Может быть, он не особенно заботливый, мужчины этого не умеют. Но ты ему говорила, что надо делать, или думала, что сам догадается?
Ну, не рассказывать же маме про секс!
– Но получается, что я всю жизнь буду жить с тем, кого не люблю.
– Твой отец со мной почти двадцать лет так прожил.
– И ушел.
– Девочки более совестливые. Родишь ребенка, лучше двух. Вот их и будешь любить. А муж с тебя будет пылинки сдувать. Вот увидишь, когда мужья твоих подружек будут им изменять и руку поднимать, они тебе еще позавидуют.
Мама всегда знает, куда нажать. Искушение было велико: любые мои условия! А если Олег их нарушит, никто не помешает мне снова его выгнать.
Я глубоко задумалась.
Одинокие вечера выматывали меня тоской, тишиной, ожиданием шагов в квартире наверху. Близился тридцатый день рождения, уходило время экспериментов и ошибок. Надо было определяться.
Поставлю условие – переехать в другой район! И устроить медовый месяц в теплых краях. Бесконечная тоскливая осень обернется ярким морем, белым песком и разноцветными коктейлями. Возьму весь неотгулянный отпуск или вообще уволюсь, пусть обеспечивает меня, как обещал.
Не так уж много надо – просто позвонить ему.
Искушение тянуло ко мне лапы, и я готова была вот-вот сдаться.
Какие у меня альтернативы?
Женатый сосед не моего социального круга, который на меня и не смотрит? Это я выпрыгиваю из трусов при виде его, а он равнодушен, насмешлив или зол.
Мама сидела тихо, как мышь, только ела конфеты из коробки – дорогие, из бельгийского шоколада. Мы с Олегом когда-то привозили ей точно такие же из дюти-фри.
– Ты не обидишься, если я пойду? – сказала я наконец. – Мне нужно побыть одной и подумать.
Она закивала и проводила меня до двери, обняла на прощание, поправила шарф. Я чувствовала, что она заботится обо мне и действительно хочет, чтобы я была счастлива. Несмотря ни на что, я ее дочь. И уже достаточно взрослая, чтобы понимать: родители всегда хотят счастья своим детям, даже вопреки их воле.
Горький запах сжигаемых листьев плыл над самым экологически чистым районом Москвы. Над одним из самых богатых районов! Я шла по улице, и даже продуктовые магазины здесь были из тех, в которые заходишь по большим праздникам. Мимо проезжали машины непривычных, хищных форм. Каждый мужчина, попадавшийся на пути, выглядел не хуже Ярослава.
Но от них мое сердце не билось чаще.
Все дело в окружении. Там, у нас, в спальном районе, Ярослав смотрелся ярче, чем в своей естественной среде, этим и привлек мое внимание. Во всем виновата моя скука.
И еще запах.
Я остановилась и сделала несколько шагов в сторону, уловив аромат «Dior Homme». Всего одна нота, чистая и яркая… Тут же снова все забил запах осенних костров, но сердце вдруг встрепенулось и заколотилось, как сумасшедшее.
«Тише, успокойся. Это дорогой район и известный парфюм. Ярослава здесь быть не может, он сейчас сидит в своей квартире и думать о тебе не думает. С чего ему быть здесь?»
Глупо.
Как глупо.
Что же делать…
У подъезда я привычно оглянулась по сторонам… И не нашла черный «Лендровер» на привычном месте.
Вроде бы мелочь, мало ли куда Ярослав мог уехать вечером? Хоть бы и в супермаркет за нормальной едой, а не просроченными салатами из «Пятерочки»!
Но почему-то мне стало холодно.
Он злоупотребляет алкоголем
Я уже засыпала после тяжелого дня, уютно свернувшись калачиком в коконе из одеял, когда прямо над ухом загрохотала музыка – что-то очень тяжелое и знакомое. Я немного подождала, надеясь, что у меломанов проснется совесть – ведь уже почти полночь, а завтра будний день!
Но – увы. Одна композиция закончилась и секунд через пять зазвучала другая, которую я узнала – Manowar, «Metal Warriors». Заодно стало ясно, что музыка играет наверху, у Ярослава. Остальные соседи у нас больше по шансону и попсе.
Вообще странно, он обычно быстро приглушал музыку, если она случайно включалась слишком громко. Но, видимо, хорошенького понемножку.
Я полежала еще минут десять, надеясь, что сейчас кто-нибудь другой сходит и объяснит ему, что так не надо. Потом еще пятнадцать в ожидании полиции, например. Эта музыка точно нарушает все законы о тишине!
Но спасение никак не приходило.
Я посмотрела на часы. Двенадцать. Вставать через шесть часов. Могу ли я потерпеть еще немножко?
И я потерпела до половины первого.
В принципе я была совсем не против музыкальных вкусов моего соседа сверху, хотя сама люблю вещи попроще и помелодичнее, но очень уж хотелось спать.
Я вздохнула, откинула одеяло и пошла натягивать джинсы. Спальная футболка была признана достаточно приличной для визита к соседям среди ночи. Делала я это очень медленно, все еще малодушно надеясь, что скоро музыкальная минутка кончится и не придется никуда идти.
Но не повезло.
По пути на одиннадцатый я старательно взращивала в себе благородную ярость или хотя бы яростную истеричность, чтобы сразу с порога обозначить, что я настроена серьезно. Но, когда Ярослав открыл дверь, я остолбенела, а язык прилип к небу.
Он был безбожно, непристойно пьян.
Мой загадочный сосед стоял, упираясь рукой в стену, и с трудом фокусировал на мне взгляд. Бледно-голубая рубашка на нем была наполовину расстегнута и где-то уже потеряла пару пуговиц, брюки помяты, а с темных волос на пол стекала вода.
– О, Ева! Привет! – Почему-то он мне очень обрадовался.
– Привет… – едва выговорила я. Отчего он такой красивый даже в таком виде? Под рубашкой видно загорелую грудь, и отрывать от нее взгляд не хочется. Запах парфюма смешивается с запахом алкоголя, становясь каким-то опасным и… привлекательным.
– Присоединишься? – Яр махнул рукой и покачнулся.
– Нет! – как-то неожиданно нервно вскрикнула я. – Можно выключить музыку?
– Нет, – спокойно ответил Ярослав. – У меня был тяжелый день, я расслабляюсь.
– Как это нет? Но это запрещено!
Музыка все еще гремела, поэтому приходилось говорить погромче, и разговор мгновенно превратился в перепалку.
– Запрещено слушать музыку у себя дома? Сомневаюсь.
– Громко слушать. Вы тут не один живете.
– Очень жаль.
– Выключите!
Я даже топнула ногой, но в шлепанцах вышло не очень убедительно.
– Нет.
Ярослав попытался скрестить руки на груди, но без поддержки опять качнулся и торопливо уцепился за косяк. Несмотря на состояние нестояния, разговаривал он внятно, и взгляд был ясный, почти трезвый.
– Я полицию вызову!
– Вызывайте, они вас очень любят.
– Ярослав!
– Что, Ева?
– Вы… невыносимы! Так нельзя!
– Как видите, можно.
Я чуть не зарычала от бессильной злости, опустила руки и грустно попросила:
– Ну что вам, жалко что ли, серьезно? Я спать хочу…
– О, видите, от угроз вы перешли к давлению на жалость, а надо бы в обратном порядке, – издевательским тоном заметил Ярослав.
– Вы чудовищный хам!
– А вы мастерица выносить мозг. Вообще почему вы сюда явились, а не этот ваш, не муж? Я набил бы ему морду, и мне бы полегчало.
– Нет никакого не мужа.
– Куда делся? Сбежал от выноса мозга?
– Да! И поэтому я буду выносить ваш, пока вы не выключите музыку!
Ярослав широко улыбнулся, словно ждал этого на протяжении всего нашего абсурдного диалога, и распахнул дверь пошире:
– Заходите, Ева, это надолго.
– Прекратите!
– На лестнице неудобно, я хочу еще выпить, а вы наверняка замерзли.
– Просто. Выключите. Музыку.
– Ева, вы могли бы разнообразить свой репертуар!
– Я хочу спать!
– Я тоже много чего хочу, но не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями.
– Ну почему вы такой?!
– Потому что я хочу спокойно нажраться под тяжеляк. Совсем забыл, что в этом убогом месте всем все видно, будто живешь за стеклянными стенами.
– Картонными. Где же вы раньше жили, что могли среди ночи устроить дискотеку?
– В пентхаусе… – тоскливо сообщил Ярослав. – Весь этаж мой, перекрытия толстые, шумоизоляция отличная, над нами только небо…
– Вот и жили бы там, и напивались, и слушали свой Мановар!
– О, ты узнала? – оживился он. – Нравится?
– Нет. Валите в свой пентхауз.
– Не могу, жена против.
Опаньки! Меня бросило в жар. Вот и про кольцо не пришлось спрашивать.
– Жена?
– Так тяжело представить, что у меня может быть жена?
Нет, конечно, легко – по кольцу.
– Бедная женщина, – вздохнула я.
– Вы бы нашли общий язык, она тоже считает себя бедной женщиной. Вот только у нее теперь 80 % моего имущества, а у меня – дырка от бублика.
– А где остальные 20 %?
– Заблокированы на счетах или недоступны, потому что мне запрещен выезд из России.
– Надо же было так довести человека…
– Ничего, я справляюсь.
– Я про жену.
Ярослав поднял брови и смерил меня каким-то восхищенным взглядом, будто увидел впервые и тут же узнал, что у меня две Нобелевские премии. Где-то в районе груди взгляд из восхищенного стал масляным, и я поняла, что лифчик под футболку все-таки стоило надеть.