Он не угадывает, не играет, не проявляет каких-то особенных умений и навыков, просто наши желания совпадают настолько четко, что я пугаюсь до одури – мне не хватает воздуха, голова кружится, и я лечу в черную пустоту, и последний шанс уцепиться был еще полчаса назад, час назад, два часа назад, и от страха, оказывается, только острее удовольствие.
Яр встряхивает меня, оставляет след зубов на плече, а я – следы ногтей у него на спине. Мы падаем с небес на влажные простыни и бесконечно смотрим друг другу в глаза, продолжая мысленно то, что уже не в состоянии сделать в реальности. Его пальцы гладят мое лицо, задерживаясь на губах, я улыбаюсь и ловлю их, посасываю, и в его глазах вспыхивает пламя. Там, где только что прошелся лесной пожар и вроде бы нечему гореть… Мы снова набрасываемся друг на друга, пока кожа не начинает пылать, мышцы ныть, сердца заходиться в очередном приступе тахикардии и грозиться замереть навсегда.
Это все длится существенно дольше тридцати пяти секунд в лифте. Это слаще и горячей всех моих фантазий. И Яр не пахнет Диором, когда стискивает зубы и рычит, вбиваясь в меня в последних судорогах. Он пахнет собой – свежим потом, греховным сексом, неизбежностью и чем-то еще горьковато-терпким, слишком похожим на будущие сожаления.
Но я не собираюсь жалеть. В тот момент, когда я прижимаю его к себе, слизывая соленую влагу с его плеча, я решаю, что жалеть – не буду. Это то, чего я хотела больше всего на свете, то, о чем не могла и мечтать, то, чего у меня никому теперь не отнять, пока мне физически не вырежут тот кусок мозга, где хранятся воспоминания. Но, говорят, они хранятся разобранными во множестве мест, так что – пока мне не вырежут весь мозг. Что бы ни случилось дальше, это воспоминание останется со мной, я буду держаться за него, когда все полетит во тьму.
Оно станет частью меня.
Ева и Яр, два часа острого счастья, за которое ничего не жалко.
Мама была права.
На такой ноте, пожалуй, и вправду лучше остановиться.
Выбрать его своим последним мужчиной.
Навсегда.
Я не переживу, когда он меня оставит.
У вас разный социальный статус и круг общения
Утром я открыла глаза, чувствуя, как расслабленное тело мурлычет в медовой неге. Такого ощущения счастья у меня не было, кажется, никогда. Или просто и быть не могло?
В полутьме комнаты – только сквозь шторы пробивался бледный осенний свет – я видела крепкую мускулистую спину Яра рядом со мной и темные, почти черные завитки волос на затылке, которые выглядели всегда влажными.
Я провела кончиками пальцев по его плечам, почти не касаясь, чтобы не разбудить, и услышала томное низкое:
– М-м-м?..
Я отдернула пальцы, но он уже повернулся ко мне.
Было страшно выныривать из случившегося и как-то жить дальше – принимать решения, разговаривать с людьми, выстраивать наши отношения заново… У меня был миллион логичных вопросов, но я усилием воли подавила их все и просто смотрела на его лицо, безупречно красивое и мужественное. Прямой нос, высокий лоб, упрямые губы… Было ли мое восхищение им при первой встрече в магазине предчувствием этого пробуждения? Могла ли я представить тогда, в душной очереди, среди гудящих ламп и запаха гнилых овощей, что однажды буду задыхаться в руках этого мужчины, чувствовать его губы и язык, пробовать его на вкус? Отмотать бы время и шепнуть на ухо самой себе, как оно будет. Пусть покраснеет!
Ничего не ясно впереди. Ничего.
Но Яр улыбнулся мне светло и нежно, и сразу захотелось улыбнуться ему в ответ. Проглотить слезы, клокочущие в горле, и позволить пузырькам счастья в крови затанцевать свой безумный танец.
– Что же мы сделали… – прошептала я.
– Тебе все перечислить? – деловито предложил Яр.
– Надеешься меня этим смутить?
– А ты смутишься?
– Не-а.
Он повернулся на спину и потянулся, а я завороженно смотрела на его налитые мышцы. Почему мне казалось, что он выглядит хуже Олега? У Яра было великолепное гармоничное тело – настолько привлекательное, что мои пальцы снова потянулись к его груди.
Он поймал их и поцеловал. Замер, трогая подушечки кончиком языка. Мое сердце забилось чаще…
– Я – чистить зубы! – нагло заявил он и выскользнул из-под одеяла, даже не думая что-то на себя накинуть. Так и отправился голым, как олимпийский бог.
Я посомневалась немного, но накинула его футболку – ту, вчерашнюю! – и обхватила себя руками, ощущая нечто, доселе мне незнакомое. Такое тихое полноводное счастье…
На кухне я щелкнула кнопкой электрочайника, сполоснула чашку и застыла, не решаясь шарить по чужим шкафам.
– Яр!
– М-м-м-м? – Он выглянул из ванной взъерошенный даже больше, чем вчера, во время спектакля перед Олегом, и с зубной щеткой во рту. А моя у меня дома…
– У тебя кофе есть?
– Ох, не знаю. Я всегда в городе покупаю.
Я вздохнула. Яр вынул щетку изо рта и предложил:
– Поедем позавтракаем где-нибудь.
Он увидел мое лицо – наверное, испуганное в тот момент. Я не хотела выходить в тот мир снаружи, не готова была пока пересекать границу зачарованного замка.
– Не хочешь?
– Давай я сварю? – Я открыла дверцу шкафа, где у Маринки хранился кофе, и нашла там половину пачки и даже кастрюльку. – Видишь?
– О’кей. – Он пожал плечами и скрылся в ванной.
Яр вышел оттуда весь мокрый. Проходя мимо, он с наслаждением шлепнул меня по заднице, замер и прижался к спине, положив подбородок на мое плечо. Я млела, помешивая ложечкой кофе, но из какой-то подростковой бравады не хотела признаваться в том, как мне приятно.
Он втянул воздух сквозь зубы, потерся о мою задницу стоящим членом и отошел.
Я заглянула в холодильник – там пряталось молоко. Понюхала – вроде не прокисло.
– Тебе кофе черный, с сахаром? – спросила я.
– Что? Мне? – удивился он.
– Ну да, тебе. Кофе с чем пьешь? С молоком? Пенку взбить нечем, так что без капучино.
– Ты сварила мне кофе? – уточнил он.
– А не надо было? – растерялась я. – Ты сказал, что в городе покупаешь, значит, пьешь его.
– Да… Пью… – как-то непривычно тихо сказал он. – С молоком. Без сахара.
Я разлила готовый кофе по чашкам, добавила молока – я тоже пила без сахара – и поставила чашку перед Яром. Он смотрел на нее слишком внимательно, и я забеспокоилась:
– Что-то не так?
– Нет, спасибо, все в порядке. – Он отпил кофе и улыбнулся, наверное, самой лучезарной из своих улыбок. – Ты потрясающая.
– Что, такой хороший кофе? – Я нервно улыбнулась, удивляясь его реакции.
– Самый лучший.
Я отпила свой. Кофе как кофе… И задала вопрос, стоящий у меня первым в бесконечном списке:
– Тебе куда-нибудь нужно сегодня ехать?
– Да, я хотел заскочить на студию… – Он снова отпил кофе и посмотрел на него. – Но еще подумаю. В любом случае это ненадолго. А у тебя планы?
– Нет, что ты, совсем нет. Воскресенье же! Давно хотела тебя спросить. – Я выудила следующий вопрос из бесконечной череды прочих. – Почему ты снял квартиру здесь? После пентхауса у нас тут не лучший вариант.
– Тут рядом студия как раз. Мое последнее доступное имущество. – Он горько усмехнулся. – Немного переоцененное, чтобы в сумме с лондонской квартирой и парой счетов составлять 20 % от всего, чем я владел.
– Почему так мало тебе и так много ей? – Я чувствовала, что залезаю на опасную территорию, и старалась делать это как можно аккуратнее. – У вас же нет детей?
– Потому что у нее были хорошие адвокаты, а у меня нежелание разводиться. Я медленно сдавал все рубежи, один за другим и на все соглашался, чтобы затянуть процесс развода.
– Но все равно… Ты же сказал, что уже чего-то достиг, когда женился. Не все куплено в браке.
– У нее была квартира где-то в провинции, она ее продала и помогла мне на старте одного проекта получить большую долю. Суд учел, что это было ее единственное добрачное жилье, и пересчитал не по рыночным ценам недвижимости, а по нынешней стоимости проекта. Обросла та убитая хрущевка такими процентами, что никакому биткойну не снилось…
«И он готов был все это отдать, но вернуть ее?»
Я вспомнила одного из своих бойфрендов, который, уходя от меня, забрал половину батона колбасы, открытый пакет гречки и три яйца из холодильника. Больше просто не было ничего, я работала за копейки, а он вообще не работал.
Дело даже не в том, что у Ярослава миллионы, а у нас весь бюджет на месяц укладывался в двести долларов, а в том, что он в принципе готов был расстаться со всем, что имеет.
Как же невероятно повезло этой женщине…
Чтобы перестать об этом думать и случайно не разреветься, я перевела разговор на другую тему:
– Как же ты эту студию сохранил?
– Она на бумаге очень хорошо выглядит, лет двадцать назад была довольно известной, до сих пор отлично упакована. Но сюда, на окраину, даже начинающие неохотно ехали, так что на ней вообще ни одного контракта. Самодеятельные всякие певцы приходят записывать альбомчики для сотни поклонников за свои деньги – и все. Оборудование – это просто железо. Успешность – это люди: связи, контракты, музыканты, которые могли бы раскрутиться… Там ноль. Хоть сам ложись и пой!
Я засмеялась:
– Умеешь петь?
Он помолчал, допил кофе и серьезно ответил:
– Знаешь, если бы умел, сейчас обязательно бы попробовал. Но нет. А ты, случайно, не волшебная фея с божественным голосом, которая свалилась мне в руки, чтобы спасти? Мы бы тебя записали, раскрутили, да еще историю добавили – такая сказка бы вышла!
Яр посмотрел с надеждой ребенка, который давно вырос и уже догадывается, что ему никогда не подарят щенка, но перестать мечтать об этом не может.
Я помотала головой и напела «Елочку», чтобы развеять его сомнения. Яр скривился, как будто я ему ржавый гвоздь в ухо воткнула.
– Да, не похоже на фею.
– Мог бы соврать!
– Ева, ты прекрасная и невыносимая одновременно.
Я встала, чтобы вымыть наши чашки, но он поймал меня, забрался под футболку, прижал к себе и потащил в комнату, как паук муху. Но вместо разнузданного разврата, которого я ожидала, Яр вдруг выпустил меня и задумчиво сказал: