– Скажи, Владимир, что ты станешь делать теперь, когда Ольги нет? Какие твои возможности. Другие – я видел, ничего не могут, пока ты не начал.
– Я мог бы делать практически все, что надо совершить, чтобы улучшить ситуацию, – ответил юноша. – В отличие от моих друзей, я достаточно психически стабилен. К счастью или к сожалению. Но я не вижу пути. Если я вас правильно понял, и ответил именно на ваш вопрос, Кай…
– Правильно. Тогда я предлагаю тебе: пока Ольги нет, давай забудем то, что было в комнате. Что нам делить, когда ее нет? Все равно она вернется и решит. Чтобы ее вернуть, работает тот человек, знакомый Анжелики Андреевны. Я ему не верю, у него сухая душа, знаешь, как у больной собаки бывает сухой нос, но ты – как хочешь. Мы с тобой можем сидеть, смотреть, можем делать.
– Вы знаете, Кай, что именно можно сделать?
– Я думаю, каждый – то, что умеет. Я читал газеты, смотрел Интернет. Ты это не делаешь, я знаю. Все решили, что вас уже нет – развалились, умерли от наркотиков, сошли с ума – каждый придумывает, что может. Надо сделать наоборот.
– Вы полагаете, что будет правильным, если мы будем выступать, петь? Без Ольги?
– Да, я так считаю. Я понимаю, надо будет писать новую программу, но это поднимет твоих друзей, не даст им быть как кисель. Сейчас их можно поливать молоком и есть ложкой. Что глотает Дмитрий?
– Какие-то препараты, предотвращающие психотические рецидивы. С вашего позволения, почему…
– Я кое-что чувствую по этому поводу. Не спрашивай как. Я много чувствую такого, про что не могу сказать. Олег говорит: это во мне от зверя и еще – дикарское магическое сознание. Так вот: еще немного и Дмитрий сам – предотвратится. Надо сейчас… Я помогу вам. Ты видел, как я умею… не знаю, танцевать или что. Но это – может быть. Я сделаю номер. Мы найдем песни. Ольга говорила, те песни хорошие, в которых целая судьба, а не набор слов. Пусть даже совсем простая, как та, про конфетки.
– Да, я тоже осведомлен об Ольгиной точке зрения по данному вопросу. На сегодняшний день у меня не сложилось определенного мнения о том, правильно ли это.
– Я думаю – правильно. Я много слушал эти дни. Радио, телевизор, диски. Почти все – одинаковое, не отличить. У кого хорошие слова, тот и гаучо, мужчина, то есть, я хотел сказать по-русски, – на коне. Музыка у вас есть, тут вам повезло, слова найдем…
– Можно попросить Аркадия Николаевича.
– Аркадия Николаевича или еще как – это все равно.
Кай подкладывал в огонь все новые обломки досок, палки, сухие корни, и разгорающееся пламя принимало участие в их разговоре. Временами Владимиру казалось, что он слышит его низко гудящий голос. Соловей чему-то возражал, против обыкновения спустившись совсем низко, в прибрежные кусты шиповника. Даже само озеро как будто бы вступало в разговор поднимающейся в ночи волной. Владимир жался к огню и вспоминал слова Кая об ощущаемом им единстве всего сущего. Юноше становилось, пожалуй что, жутко, хотя вообще-то он вовсе не отличался пугливостью. Но Кая было как-то уж слишком много вокруг. Это был его мир, и хотя сам Кай по-прежнему оставался косноязычен, небо, лес и озеро грозно говорили с Владимиром от его лица, убеждая неопровержимо. Кай знал, что делал, когда вез его сюда. Против такого Кая у кого были бы шансы? «Интересно, великолепный Олег знает ли своего воспитанника таким?» – подумал Владимир.
– Правильно ли я вас понял, что вы сделаете для нас танцевальный номер?
– Да. Я, как говорят Олег и Анжелика Андреевна, весьма экзотичен. Это будет ни на что не похоже и это опять привлечет к вам внимание. Смотри!
Кай издал душераздирающий дикарский клич и прыгнул из положения сидя, видимо, только за счет силы выпрямленных ног. Хотя, возможно, он успел толкнуться и костяшками пальцев, добавив в прыжок силу рук (до этого Владимир видел, что Кай легко, почти как обезьяна, передвигается и даже подпрыгивает на всех четырех конечностях). В прыжке молодой человек перемахнул через костер и искры взвихрились и закрутились ему вслед широкой спиралью. Для Владимира, сидевшего по другую сторону от костра, Кай, почти сгруппировавшись в воздухе, вылетел как будто бы середины огненного цветка и неожиданно мягко и точно приземлился рядом с ним. Все это не показалось Владимиру особенно красивым, но, несомненно, было эффектным. Прыжков такой высоты он не видел, кажется, даже в балетных спектаклях, на которые их несколько раз возили на деньги спонсоров еще в бытность в интернате.
– Я понял вас, Кай, – сказал Владимир, проморгавшись и потрясая головой, чтобы утишить звон в ушах. – Вы полагаете, что в этом случае, может быть, быстрее проявятся те, кто держит у себя Ольгу с целью приручить и деморализовать нас… Я согласен! Благодарю вас за ваше великодушное предложение.
Владимир поспешно поднялся. Несмотря на отсутствие ночного зрения, ему хотелось немедленно отойти в сторону, в лес, выйти на пляж, все равно куда, и там убедиться, что все – лес, озеро, трава, деревья, птицы, существует, как и прежде, по раздельности, и совершенно вне зависимости от Кая. Грозный объединенный мир был ему как-то не по зубам. Он не умел пользоваться его силой, подобно Каю, и потому чувствовал себя угнетенно.
– Я не все сказал. Но я могу ждать, пока ты сходишь по надобности.
Автоматически двигаясь в более светлую сторону, Владимир вышел на берег озера, поднял голову и увидел небо, сплошь усыпанное звездами, пульсирующее могучими музыкальными аккордами. Прибой становился сильнее едва ли не с каждой минутой. Владимир плотно зажмурил глаза, потом обернулся. Костер весело горел позади. Темная, как будто бы вырезанная из черной бумаги, фигура Кая не двигалась. Все вместе казалось маленьким, камерным и напоминало декорацию на сцене. Владимиру захотелось вернуться, но он, смиряя свое желание, постоял еще несколько минут, пристально вглядываясь в поверхность озера. В конце концов ему стали мерещиться бегучие огни на воде и какие-то полупрозрачные, взвихривающиеся из волн фигуры.
– Волны поднимаются в ночи, – сказал Кай вернувшемуся Владимиру.
Молодой человек ворошил палкой угли и закапывал туда картошку, которую вынул все из той же объемистой сумки.
– Вы полагаете, к утру может начаться шторм? – вежливо осведомился Владимир, испытывая облегчение. Он умел и любил говорить о погоде. Это была одна из первых тем, освоенных им под руководством учительницы этикета Анны Сергеевны. Она утверждала, что, как и для жителей Лондона и вообще Англии, тема погоды для петербуржца – одна из главнейших и потому абсолютно беспроигрышная.
Но Кай не любил и не понимал вежливых абстракций.
– Шторм – вряд ли. Если да, перенесем лагерь, – сказал он. – Я говорю тебе, ты слушай сначала, потом спросишь, что непонятно. Иначе я буду сбивать… сбиваться.
– Я слушаю вас, Кай, – наклонил голову Владимир. У него было усталое лицо. В отличие от Кая, он был дневным животным и не умел жить по ночам.
Кай видел это и даже ощущал запах владимировой усталости. «Разве предложить сначала отдохнуть? – подумал он и тут же отказался от этой мысли. – Владимир не сможет спать здесь. Не умеет. Только еще больше измается».
– Все может быть не так, – начал он, двигая рукой в такт своим словам. – Не так, как я и ты говорили только что. Ольгу, может быть, украли из-за меня…
– Из-за вас?! – не удержался от восклицания Владимир.
Кай предупреждающе поднял руку: «Потом!» – Владимир согласно кивнул.
– Все видели: она ходила за мной. Почему – я не звал! – не спрашивай, не знаю. Есть вещи – много слов, мало смысла, даже совсем нет. Слова, слова, слова, – одно цепляется за другое, и так дальше. Ты умеешь, я – нет. Помню русское слово: если из ниток, называется – кружева. Бывает очень красиво. Когда женщина и мужчина ходят друг за другом – это как раз такая вещь. Все много говорят, но сказать нечего на самом деле. Ольга – хорошая девушка. Красивая, большая и все остальное.
– Большая? – опять удивился Владимир. – Вы хотели сказать: достаточно взрослая?
– Да нет. Мне такие нравятся, чтобы достаточно большие, – Кай слегка смутился и сделал обеими руками недвусмысленный жест, обрисовывая фигуру своего женского идеала. – Чем больше, тем лучше. А тебе разве нет?
Владимир молча пожал плечами. То, что сексуальные предпочтения Кая затормозились на уровне древних богинь плодородия, его не слишком удивило, но слегка успокоило. Несмотря на довольно высокий для девушки рост, Ольга оставалась скорее худощавой.
– Я видел, ты видел, другие тоже могли видеть, что она – со мной. Этим другим нужна не она. Им нужен я. Они знать, что я буду менять на ее… на свободу для нее – все.
– Зачем вы кому-то нужны? – спросил Владимир, и тут же смутился в свою очередь, так как вопрос прозвучал достаточно двусмысленно и даже где-то оскорбительно. Но Кай, по-видимому, не улавливал обиды из вторых смыслов.
– Я – Кай, или «кей», если по-английски, – спокойно объяснил он. – «Кей» – значит «ключ».
– Я знаю, – кивнул Владимир. – Но я думал: Кай – это из сказки про Снежную Королеву.
– И это тоже. Такая игра. Олег это любит. И Анжелика Андреевна. Они много играли в слова, когда были молодые. Потом Антонина росла без отца. Я так понял – они доигрались до того, что совсем перестали понимать, где что. Так бывает. Я видел много раз. Ты знаешь: когда я был маленький, у меня была амнезия – потеря памяти? Тебе, другим – кто-нибудь рассказывал о я… обо мне?
– Анжелика Андреевна – совсем кратко, в двух словах. С вашего позволения – это крайне захватывающая история, но мы не настаивали на подробностях, так как нам еще прежде объясняли, что любопытство подобного сорта вульгарно и недопустимо в обществе приличных людей.
– Ага! – Кай, по всей видимости, не понял сути высказывания Владимира, но восхитился его формой. – Анжелика Андреевна здорово образованная. Как Олег. Я и ты – нет. Поэтому буду так, чтобы мало слов. Совсем коротко: мой отец спрятал какие-то сокровища. Клад, понимаешь?