Мало того, что они могли подтвердить сорвавшиеся с языка угрозы или неприличные слова, так еще и сочинить, что-то добавить от себя для большего эмоционального воздействия на следователя, ну и собственной значимости, конечно!
– Константин, у вас пальто в крови. Вы ранены? – Ей важно было не выдать себя, а потому она моментально превратила его (дабы усыпить его бдительность) в жертву.
Хотя, с другой стороны, он же сидел за столом без пальто, и свежей раны, пусть даже прикрытой бинтами, не наблюдалось.
Но и промолчать о крови она тоже не могла – это было бы совсем уж нелогично. По всему дому шли красные свежие пятна крови.
– Говорю же, я влип в историю, но мне не хотелось бы втягивать и вас туда… Вы – случайный человек в моей жизни, я заглянул в ваш дом, попросил бензин, и теперь, когда я понял, что его действительно нет, мне надо уходить…
– Пешком?
– А как? Вы хотите предложить мне свою машину?
Она замялась.
Что может случиться? Угонит машину? Но зачем, если его машина останется здесь?
Он может доехать на ее машине до заправки, купить пару канистр бензина, залить в бак своей машины, и все, чао-какао!
Он уедет, и эта история рано или поздно забудется!
Возможно, когда-нибудь она в интернете наткнется на строчки уголовной хроники, мол, такой-то гражданин К. убил свою жену, представив дело таким образом, будто бы он разыскивает ее…
Сколько уже таких историй случилось в одной только Москве.
Почему же ей не хочется верить, будто бы он нарочно столкнул жену? Наверное, потому, что, во-первых, он не был похож на убийцу (хотя стойкий образ убийцы она представляла себе смутно, разве что одну из злобных киношных физиономий), во-вторых, если бы он был убийцей, то есть человеком с холодной кровью (хладнокровный то есть), то вряд ли он стал бы носиться вокруг Москвы, не решаясь закопать труп. Избавился бы от трупа самым циничным образом и вернулся домой, выпил бы водки и лег спать. А проснувшись, отправился бы в полицию, чтобы написать заявление о пропаже жены.
Если на лестнице осталась кровь, то он самым тщательнейшим образом смыл бы ее, уничтожил. И вообще, постарался бы представить дело так, будто бы жена ушла и не вернулась.
Однако он носился по дорогам, умирая от страха, что его остановят, и все никак не мог решить для себя, как же ему поступить: сдаться или прятаться. Наверняка задавался вопросом, в случае если он остановится на втором варианте, оставить ли труп на видном месте, чтобы его побыстрее нашли, или же закопать так, чтобы его не нашли совсем.
Как они вообще жили с женой? В чем заключался конфликт? Она, кажется, обвиняла его в чем-то, а он сказал ей, что она все не так поняла…
Ревность? Может, у Константина есть любовница, жена об этом узнала и устроила скандал?! Или проблемы с деньгами, он потратил семейные деньги, пытался объяснить, куда и на что, но жена не поняла, обвинила его…
Господи, да каких только тем для скандала не возникает в семье? Однако ревность почему-то первое, что приходит в голову.
– Да, вы спокойно можете воспользоваться моей машиной и поехать за бензином.
– Спасибо вам… Но… Могу представить, как вы напуганы и как относитесь ко мне. Думаю, что ненавидите меня и, возможно, как только я сяду в вашу машину, вы сразу же позвоните в полицию и сообщите, что у вас угнали автомобиль…
– Я могу поехать вместе вами. Хотите?
– Вы это серьезно? – Уголки его губ поднялись, оказывается, он умеет улыбаться.
Господи, ну почему он оказался здесь, в этом доме, с такой дурацкой криминальной историей в кармане, точнее, в багажнике?
Нет бы попроситься к ней в дом в грозу, как это столько раз обыгрывалось в кино.
Промерзший заблудившийся в жизни путник, какой-нибудь (как окажется позже) известный писатель или художник, красивый и интеллигентный мужчина, роман с которым развивался бы в декорациях гостиной, да на медвежьей шкуре, расстеленной прямо на полу и освещаемой всполохами пламени ка- мина…
– Вполне, – она вздохнула.
Ладно, будь что будет. Все равно, пока его бензиновый бак пуст, он никуда не уедет.
– Ну так что – едем?
– Как скажете…
– Хорошо, тогда я сейчас соберусь… Подождите меня. Вот вам ключи, ловите… – Она бросила ему ключи, он ловко их поймал. – Можете выехать из гаража и открыть ворота… Я быстро.
Пока она одевалась в спальне, Константин (она бросала взгляды в окно, откуда был виден гараж) выехал на ее белой «Тойоте» из гаража и поставил ее параллельно своему джипу.
Она собралась было уже выйти из дома, как раздался звонок домашнего телефона. Красивый, стилизованный под начало прошлого века бронзовый телефонный аппарат украшали белые в розочках фарфоровые вставки.
Маша осторожно взяла тяжелую трубку, поднесла к уху. Услышала чье-то дыхание.
Снова звонит тот тип, нет, это не мирный Боренька, от которого так хотелось куда-то сбежать и спрятаться подальше, чтобы только не видеть его восторженности и влюбленности (как же раздражают влюбленные мужчины!).
Это звонил какой-то странный тип, который только и делал, что вздыхал. Он не говорил гадостей и мерзостей, не опускался до низостей, но явно давал о себе знать, что вон он, живой, и что он существует, а поэтому об этом должны знать те, кому он звонит. Больной. Псих.
– Пошел к черту! – бросила в трубку Маша и положила ее на место. Спустилась вниз, вышла из дома и заперла двери.
Мотор мягко урчал, как терпеливый зверь. Убийца сидел на пассажирском месте. Маша села за руль, и машина выехала со двора.
– Вот только музыку не надо! – Она слегка стукнула по рукам своего пассажира. – Пожалуйста!
Она хотела сказать, что слушать музыку в то время, как его жена лежит, скрюченная, в багажнике его стынущей на морозе машины, – кощунство и цинизм.
– Но почему? Это же Моцарт…
– Именно потому, что это Моцарт, – почти рявкнула она, глядя на дорогу.
– Так, быстро сворачивай… – пассажир-убийца внезапно схватил руль обеими руками, крутанул, и машина, чуть не перевернувшись, сделала резкий поворот. Автомобиль занесло на скользкой дороге, он развернулся на сто восемьдесят градусов и встал.
– Ты что? Нас могло отнести в кювет… – прошептала Маша, разлепив чуть ли не сросшиеся от страха губы. – Ты какого… лешего?
– Там ГИБДД, не видишь?
– Ну и что? Мы же просто едем заправляться бензином.
– Меня, возможно, ищут, давай, дави на газ! Рвем отсюда!
– Да? Вот как? И что ты натворил? – Страх змейкой прополз по ее макушке, так отреагировали луковицы волос. А нога судорожно уперлась в педаль газа.
Машина, взвизгнув утробно, сорвалась с места.
– Ты вопрос слышал? Что натворил?
– Не важно.
– Зарубил кого-то топором? – разозлилась Маша уже по-настоящему.
Промелькнула мысль, что надо бы остановиться, быстро развернуться и помчаться к автозаправке и где гибэдэдэшники. Но хоть мысленно она себе все это представила (даже запах бензина на заснеженной станции и красный нос парня-заправщика!), однако реально на все это решиться у нее пока что не было сил.
– Ты же поэтому сидишь в свитере, а пальто оставил на полу в кухне, потому что оно все в крови… Не холодно?
– Смотри на дорогу… Скользко…
– А что, если и у меня осталось мало бензина, а мы едем неизвестно куда…
– Сворачивай.
Маша машинально повернула руль налево, и автомобиль покатился по мягкой от снега дороге по направлению к деревне. Показались домики, особнячки, магазин. Наверняка бензином здесь разжиться негде.
– Мы куда приехали? – И, уже понимая, что происходит что-то странное, чему она не может найти объяснения, добавила: – Мне страшно.
– Сейчас свернешь направо, увидишь дом с голубой крышей, подъедешь к воротам и выключишь мотор.
Она повиновалась. Подъехала к дому с голубой крышей и остановилась.
Медленно повернула голову, чтобы по выражению его лица понять, что он задумал. Больше всего она боялась прочесть в его взгляде безумие. А еще она никак не могла понять, почему он не позволил ей доехать до заправки, чтобы купить бензин. Ведь сделай он это, она, возможно, уже сейчас распрощалась бы с ним…
– Тебе деньги нужны? – Он повернулся, и только теперь Маша могла рассмотреть его лицо. Бледен, напуган, зрачки расширены. Кончик носа слегка розовый. Если бы не эта розовость, его лицо можно было бы принять за маску.
– Какой странный вопрос… Всем деньги нужны.
– Ну, не знаю… У тебя такой дом… Может, ты ни в чем и не нуждаешься…
– Считать чужие деньги неприлично.
– Согласен. Итак. Я могу заплатить триста тысяч рублей за алиби.
– Какое еще алиби?
– Мне нужно, чтобы ты подтвердила, что прошлую ночь я провел с тобой, вот в этом поселке.
– В этом?
– Нет-нет, я имел в виду в твоем доме.
– Зачем тебе алиби?
– Странный вопрос… Наверное, для того, чтобы сохранить себе свободу.
– Что ты натворил?
– Ничего особенного…
– Жену убил? – Слова сами сорвались с губ, Маша даже зажмурилась, когда поняла, что натворила.
– Ты же это знала с самого начала, да? Ты стояла под дверью и все слышала?
– Так вы же сами в дверь позвонили… – Она срывалась с «вы» на «ты», и наоборот. Только «выкала» она ему уж точно не из-за уважения, а скорее из страха. Да и «тыкала» из презрения.
Он ухмыльнулся:
– Получается, что ты с самого начала все знала… и пустила меня в дом? И даже накормила меня супом? Но почему?
– Да потому что представила себя на вашем месте. Как бы я сама поступила, если бы кто-то в моем присутствии упал с лестницы и разбился.
– И как бы ты поступила? Избавилась бы от трупа или?..
– Не знаю. Я думаю об этом все время, что нахожусь рядом с вами. Но вы точно ее не убивали? И вообще, из-за чего произошел конфликт? Мне важно это знать, чтобы все представить и оправдать вас хотя бы в моих собственных глазах. Чтобы я сама себя не перестала уважать, ведь получается, что я, глупая, впустила в дом непонятно кого, может, убийцу! А я, вместо того чтобы сразу вызвать полицию, как-то сразу поверила вам, ну, в тот момент, когда вы разговаривали со своим другом, ч