– Украли? – с азартным любопытством спросила старушка. – Денег много было?
Аня потрясла головой и сообразила, что денег-то было немного, но это были все деньги. Если ей расчетные не заплатят, а директор сказал, что так оно и будет, то жить будет просто не на что. Придется занимать, а отдавать с чего? В ломбард обручальное кольцо снести и сережки, что муж на свадьбу подарил?
Вспомнив про золотые изделия, Аня сжала зубы, чтобы не застонать. Сил больше не было сдерживать слезы, и они хлынули потоком, как будто кран открыли.
– Ну-ну, – утешила старуха, – раззявой не надо быть. Чего уже теперь реветь.
И ушла. Аня вытерла слезы рукавом и тоже пошла, прижимая к себе сумку.
Вот и метро. Нужно скорее сесть в поезд и ехать домой, к дочери. Бабушке придется все рассказать, она, конечно, расстроится, а у нее сердце больное. На работу теперь когда еще устроишься, у бабушки пенсия крошечная.
Аня с разбегу проскочила турникет и кинулась бегом по эскалатору. Так всегда с ней: всю боль и горе она старалась преодолеть в движении: хотелось довести себя до изнеможения, тогда приходила усталость, и все плохое отходило на второй план. Даже когда рожала дочку, Аня вытерпела сутки мучений на ногах, ни на минуту не присела, хотя врачи этого и не одобряли.
Но в этот раз в метро она попала в час пик, вагон был набит до отказа, Аню стиснули так, что потемнело в глазах, и она провела сорок минут в душной неподвижности.
На душе стало совсем плохо, и наверх на свою станцию Аня поднялась, ничего не видя от слез. Нужно было бы отойти в сторону и вытереть лицо, но от слез Аня ослабла и не смогла выбраться из мощного потока пассажиров.
Какой-то мужчина обогнал ее, грубо толкнув, от неожиданности она выронила перчатку, наклонилась, но злобно галдящий поток не дал ей остановиться, неся прямо к двери.
Провожая глазами исчезавшую под чужими ногами перчатку, Аня не заметила летящей ей навстречу со страшной силой прозрачной двери. Она почувствовала только, как что-то взорвалось в ее мозгу, и наступила тьма.
Аня с трудом открыла глаза и тут же закрыла их, потому что свет, исходивший от белого плафона на потолке, вызвал в голове резкую боль. Кто-то мучительно застонал рядом, и Аня с изумлением поняла, что это стонет она.
– Гляди-ка, в себя приходит, – удивленно произнес женский голос рядом. – Врача нужно позвать.
К тому времени, как дозвались доктора, Аня уже окончательно пришла в себя и даже пыталась сесть на кровати. Пришла медсестра, сделала укол, а доктор все показывал палец, водил им перед Аниными глазами и спрашивал, сколько пальцев она видит, как будто сам не знал, что один.
– Ну, вроде все не так плохо, – сказал доктор, – сотрясение легкое. Ну, завтра на приборах тебя проверим, головку просветим, если ничего страшного – то домой выпишем, чего место-то зря занимать.
Когда медики ушли, Аня познакомилась с соседками по палате и выяснила, что лежит она здесь вторые сутки, привезли ее на «Скорой», потому что в метро ее сильно ударило дверью и от ушиба получилось сотрясение мозга.
Аня выслушала соседок недоверчиво, она абсолютно не помнила ничего, что случилось с ней в метро. Был страшный скандал на работе, ее уволили, потом она ушла и как отрезало, ничего не помнит. Да и то, что случилось в магазине, вспоминалось с трудом, без подробностей. Было что-то очень неприятное, ах да, разговор с Павлом… но сейчас про это не хотелось думать.
Вообще ни о чем думать не хотелось, хотелось лежать, закрыв глаза, потому что проклятый плафон светил прямо в мозг, и чтобы кто-нибудь принес чаю с лимоном.
– Частичная потеря памяти! – уверенно констатировала Семенихина. – В суд на него подавай!
Аня выплыла из тяжелого забытья от звука резкого голоса соседки и огляделась.
– Пить хочешь? – догадалась вторая тетка и подала ей пластиковый стаканчик с водой, Аня кивнула, и голова взорвалась болью.
Больница, куда привезли Аню, была самая обыкновенная, муниципальная. Туда привозили по «Скорой» всех, подобранных на улице с травмами. На женском отделении контингент в основном состоял из сломавших конечности на улице и жен, сильно битых мужьями. Однако их палата была особенная – там лежали только с сотрясением мозга и наблюдал их невропатолог Алексей Степанович.
Тон в палате пыталась задавать Семенихина. У нее была производственная травма – ударило по голове сосулькой, когда она перебегала двор кондитерской фабрики, где работала сменным мастером, и она чувствовала себя на голову выше остальных. Катерина, простоватая и незлобивая тетка, вешала дома занавески и упала, ударившись головой о батарею. По причине своего легкого характера она не очень расстраивалась и собиралась скоро на выписку.
Соседки рассказали Ане, что привез ее в больницу тот самый мужчина, по вине которого ее ударило дверью, что он очень переживает и пытался даже прорваться в отделение, но его не пустили, потому что Аня была без сознания, и день неприемный.
Аня полежала немного с закрытыми глазами и вспомнила высокого типа, который толкнул ее, обгоняя. Она видела его только со спины, очевидно, он и ударил ее дверью. Здоровый такой, спина прямо квадратная, сильный, уверенный в себе. Шел куда-то, видно торопился, по сторонам не смотрел, дверь не придержал, хам такой. Теперь лежи тут из-за него, хорошо хоть доктор сказал, что она легко отделалась. И дочка, что там с дочкой? Бабушка ее должна была из садика забрать, она, наверно, места себе не находит.
– Звонили твоей бабушке, нашли в телефоне номер и позвонили, – успокоила Катерина. – Нормально все с дочкой, только ты уж позвони, как очухаешься, а то бабуля не верит, что ты жива.
Аня с трудом дотянулась до телефона в тумбочке, он разрядился. Пока искали по соседним палатам подходящую зарядку, Аня начала засыпать, очевидно укол начал действовать.
После сна был обед, потом Аня снова поспала, потом решилась встать, хоть Семенихина ей этого и не советовала. И оказалась права, как только Аня спустила ноги с кровати, палата закружилась перед ее глазами в безумном вальсе.
– Лежать! – прикрикнул появившийся доктор. – Лежать и не рыпаться! Вот поспишь ночь – тогда, может, и встанешь! – И сам уложил Аню на кровать и накрыл одеялом.
Катерина подала ей зеркало, и Аня ужаснулась – всю левую щеку, лоб и висок занимал огромный багрово-фиолетовый синяк. Аня почувствовала, как она ненавидит того типа, что толкнул ее в метро.
Выспавшись днем, Аня не спала, а вспоминала потихоньку все, что случилось в магазине. Вспоминала так, будто случилось это вовсе не с ней, а в книжке какой-нибудь прочла или в сериале видела.
Началось это несколько дней назад.
Директора в тот день не было на месте, он уезжал по делам, кажется, в банк.
В торговом зале работали две девушки – сама Аня и Лика Дорожкина. Аня стояла за прилавком с дорогими изделиями, Лика – с теми, что подешевле. Сразу после открытия магазина зашла женщина средних лет, она хотела купить сережки для внучки. Лика подобрала ей детские сережки с яркими рыбками, и женщина ушла довольная.
И наступило затишье.
Бывают такие дни – за час никто не зайдет в магазин, остается только скучать и сплетничать. Учитывая то, что заработок продавщиц напрямую зависит от продаж, это грустное занятие.
И вот в одиннадцатом часу, в самое безнадежное для торговли время, в магазин вошел перспективный клиент. Мужчина в возрасте прилично за сорок, очень хорошо и дорого одетый. Впрочем, одежда – это не самое главное, одежда может быть обманчивой. Иной раз богатый человек может второпях скромно одеться, а некоторые не слишком обеспеченные мужчины умеют хорошо носить одежду. Так что встречать клиентов по одежке, как в пословице, нельзя.
Поскольку машины клиентов из магазина не видны, Аня всегда определяла уровень их дохода по тому, что у них на руках и на ногах, то есть по часам и обуви.
Так вот, на руке у этого мужика был дорогущий швейцарский хронометр знаменитой фирмы, а на ногах – чудные итальянские ботинки ручной работы.
Правда, был здесь один тонкий психологический момент.
Обычно богатые клиенты приходят в ювелирный магазин не в одиночку, а со своей дамой – женой или любовницей. То есть с тем, кому и предназначен подарок. И продавщицам тогда именно на этой спутнице нужно сосредоточить внимание.
Но бывают исключения и из этого правила.
Во-первых, мужчина может купить что-нибудь себе, любимому – заколку на галстук, запонки или перстень. Ну, и второй случай – если он хочет сделать своей даме сюрприз.
Так или иначе, Аня при виде такого перспективного посетителя приняла стойку, нацепила на лицо самую приветливую улыбку и жизнерадостно пропела:
– Чем я могу вам помо-очь?
Мужчина состроил строгую мину и подошел к прилавку.
Причем к прилавку с женскими украшениями.
Значит, запланирован сюрприз.
Аня бросилась в бой – стала расспрашивать покупателя, что он предпочитает, для какого случая нужно украшение и в какой ценовой категории…
И тут в зале неожиданно появился Павел.
Он отодвинул Аню и принялся самолично обхаживать покупателя.
Аня обиделась – все же это ее заработок – но против начальства не попрешь, а Павел как-никак начальство. Кроме того, его поведение объяснимо – крупный клиент, его никак нельзя упустить.
Она стояла в сторонке и свежим взглядом наблюдала за тем, как Павел, словно опытный рыболов к наживке, ненавязчиво подводит клиента к вполне определенной покупке.
И очень скоро он сумел убедить покупателя, что тот хочет приобрести перстень из белого золота с крупным бриллиантом.
Перстень был дорогущий, больше миллиона, и политика Павла была вполне объяснима.
Наконец, когда покупатель достал кредитную карту (это была, конечно, платиновая «Виза»), Павел победно взглянул на Аню (мол, учись, как надо работать) и деликатно отступил в сторону, милостиво проговорив:
– Веснушкина, оформи покупку!
Сам он тем временем положил перстень в бархатную коробочку и перевязал нарядной голубой лентой.