В кабинке стало душно, и я, положив папку на колени, принялась остервенело расстегивать верхние пуговицы пальто, сердясь на бесцеремонного наглеца. Да, я уловила, что это был мужчина, который выкупил газету у мальчишки. Но чтобы напоминать мне об этом, да еще и в такой форме…
– Нет, я люблю газеты. Просто момент был неудачным.
– Хм, – чуть усмехнулся он, чем взбесил меня еще больше.
Машинист, видимо, принялся подтапливать в салоне, боясь, что мы замерзнем, но стало лишь еще более душно. Я попробовала открыть окно, но мужская рука в перчатке легла на мои пальцы. Возмущенно уставившись на него, я отдернула руку.
– Что вы себе…
– Не трогайте окно, пожалуйста, иначе промокнете. Лучше я открою вентиляционное отверстие побольше, – пояснил он свой жест и, сложив газету, поднялся.
Если честно, то сама езда в парокаре рядом с незнакомым мужчиной считалась некоторыми матронами неприличной, и в данный момент, когда перед моими глазами оказалась та самая газета, зажатая в широкой мужской руке, я понимала причину их беспокойства. Это было слишком близко и совершенно неприемлемо. В этот момент парокар принялся лавировать и мужчина, дабы не упасть на меня, оперся на стену над моей головой. Мне же в нос вдруг уперлась пуговица его пальто. Я вдохнула мужской острый запах и аромат все той же туалетной воды, ойкнула, ошалело представила, что там под пальто и, почувствовав себя в западне, резко оттолкнула чуть не упавшего соседа.
– Да как вы… – просипела я севшим голосом, проклиная тот час, когда села в этот парокар. Истерика была на подходе. Я ее очень хорошо чувствовала. Мне уже стало трудно дышать. А значит, совсем скоро накроет дрожью. Я сжала зубы и прикрыла глаза.
– Прошу прощения, но вы сами захотели открыть окно, а я еще не умею левитировать, – проговорил мужчина, усаживаясь на свое место.
Я ничего не ответила, борясь с подступающей паникой. Только не это, только не сейчас.
– С вами все в порядке? – беспокойство в его голосе я услышала, но лучше бы он молчал.
Я подскочила с места и, ловя равновесие в едущем парокаре, принялась пробираться к выходу, то и дело натыкаясь на сидевших людей и постоянно извиняясь.
– Будьте любезны, остановите на ближайшей станции, – попросила я у кондуктора. Тот удивился, но кивнул, и через минуту я вылетела на улицу под проливной дождь.
Свежий воздух приглушил панику, а холодные капли дождя заставили меня искать укрытие. Пришлось спрятаться под крышу какого-то дома и, прислонившись спиной к стене, опереться о нее затылком, облегченно прикрыв глаза. Влажное лицо остудил ветер, мне стало легче. И хоть руки все еще дрожали, паника отступила.
– Вам плохо? – услышала я знакомый голос и, распахнув глаза, испуганно посмотрела на преследователя.
Серьезный, но участливый взгляд карих глаз заставил дрожь вернуться.
– Что вы здесь делаете? – спросила я. – Учтите, я буду кричать.
А у самой сердце в пятки провалилось. Я все уже себе представила, и едва отступившая паника вернулась стократ. Его рука, протянувшаяся ко мне, заставила дернуться и сильнее вжаться в стену. Надо было закричать, но голос сел.
– Не трогайте, – прошептала я пересохшими губами.
– Что?! Да не собираюсь я вас трогать! – возмущенно проговорил он.
Я посмотрела в его сердитое лицо.
– Тогда почему вы меня преследуете?
– Я? – он отошел на шаг и мне стало легче дышать.
– Да. Зачем вы вышли за мной? – усилием воли я расправила плечи.
Он протянул мне альбом Кастора.
– Вы забыли это, когда убегали от меня, как умалишенная.
Мне не было стыдно, лучше быть умалишенной, чем…
– Не благодарите, – проговорил он, тронув свою шляпу рукой, прощаясь.
Он ушел, а я облегченно выдохнула, понимая, что теперь придется ждать следующий парокар. Уж лучше бы я купила эту дурацкую газету. Каких-то четыре мелкие монеты.
Глава 5. Три платья Сюзанны
Найти реквизитора-костюмера в театре можно где угодно, только не в реквизиторской. Возможно, это особенность нашего театра, а в других все вовсе наоборот, но факт оставался фактом: мистера Генри Куберта нигде не было. Точнее, он был. Но администратор на входе мне сказал, что реквизитор в данный момент еще и костюмер и поэтому должен быть в костюмерной или в гримерках, готовит актрис к вечернему спектаклю. В костюмерной было пусто. Из одной гримерки меня послали в другую, из другой – в третью, из третьей – к помощнику режиссера, а помощник режиссера – в реквизиторскую. В реквизиторской же было пусто.
Я остановилась в коридоре, подумала пару минут, теребя в кармане полурассыпавшийся кусочек сахара и вдруг поняла, что бегать не нужно, нужно просто встать там, где он обязательно покажется. Поэтому я спокойно вернулась в костюмерную и, сняв промокшее пальто, повесила его на одну из вешалок. Шляпа нашла свое место рядом, на крючке, альбом лег на старое пианино, а мне выдалась возможность рассмотреть костюмы вблизи. Те, что были надеты на манекены и радовали взгляд отглаженными лентами, кружевами и пелеринами, вероятно, предназначались для сегодняшнего спектакля. Это не могло не радовать, так как укрепило меня в надежде на возвращение мистера Куберта. Это и еще набор мужской одежды, сваленный в углу на стул, скорее всего, ожидающий, когда его почистят и разложат по местам. Особенно мне запомнился лежащий на всей этой куче сверху длинный вязаный красный шарф.
В комнате пахло нафталином и пылью. Да, это была пыль костюмов, в которых игрались великие «Дни» Андре Шарро или «Годарские сезоны» Мелиссы Клемет, но все равно это была пыль. И мой нос ее безошибочно определил. На первом чихе я еще надеялась на то, что просто замерзла в мокрой одежде. На втором – в душу закралось подозрение, а на третьем – я уже решительно открывала маленькое окошко под потолком, забравшись на один из присутствующих здесь колченогих стульев. История костюмов, украшений и шляпок мне стала абсолютно неинтересна, поскольку я безостановочно чихала, стоило мне спуститься с треклятого шатающегося стула.
Зависнув у окна, выходящего на мостовую той самой Театральной площади, я смотрела как дождевые капли отскакивают от камней, рассыпаясь на мелкие брызги и слушала шумевший за окном город, состоявший из приглушенных звуков звонящих колоколов соседнего храма, хлопанья театральных и домовых дверей, стука каблуков и редкого цокота копыт. Заодно стало понятно, почему ни один парокар не ходил через площадь. Здесь не ездили. Здесь чинно прохаживались: стуча каблучками и оставляя длинный шлейф дорогого парфюма.
– Что вы делаете? – Скорее испуганный, чем возмущенный возглас за моей спиной вынудил меня обернуться. – О, какая красотка! Но это не значит, что вы можете так поступать.
Пухлый молодой человек с карими веселыми глазами и широкой улыбкой на круглом лице подбежал ко мне, прихватив по дороге еще один стул и, с разбегу забравшись на него, закрыл окно и повернулся ко мне.
– Как ваше имя, прелестница? – улыбнулся он еще шире, хотя шире уже было вроде бы невозможно.
– Кларисса, – представилась я своим именем, все еще пребывая в некотором ошеломлении от его вихреподобного появления.
– Позвольте вам помочь спуститься, милая Кларисса. – Он и правда намеревался мне помочь, но я, покосившись на мужскую протянутую руку, слезла самостоятельно. – Позвольте тогда представиться, Генри…
– Куберт, – закончила я за него. – Вас-то я и ожидаю.
– О, таинственная незнакомка, ожидающая меня, – загадочно и томно, но с пляшущими демонятами в карих глазах протянул он. – О чем еще может мечтать такой романтичный молодой человек, как я? Вы, наверное, новая актриса, да? Вас приняли в театр совсем недавно? Иначе я бы знал, уж поверьте.
– Нет. Я не актриса. Я помощ… чхи. – Первый чих перебил мое торжественное представление, за ним последовал второй, а дальше я вовсе чихала без передыха.
Мой собеседник сначала смеялся и желал мне здоровья, а после беспокойно всмотрелся в мои покрасневшие глаза и, моментально собравшись, принялся искать что-то в этом бедламе, называемом костюмерной. Поползав на коленях, роясь в узком, но длинном комоде с миллионом ящичков, он, наконец, торжественно вытащил из одного из них пузырек темного стекла. Подбежав к столу под непрестанное чихание с моей стороны, он махом налил воды в стакан, пролив половину на полированную поверхность, капнул туда пять капель из пузырька и протянул стакан мне. Я покосилась с недоверием, но он так убедительно замотал головой и принялся меня уверять, что это самое действенное средство от аллергии, что я, уже доведенная чиханием до почти бессознательного состояния, залпом выпила неизвестную по составу жидкость.
Первые мгновения ничего не происходило. Я так же чихала. И вдруг мой нос неожиданно легко вдохнул воздух, а горло перестало саднить. Какое же это было облегчение. Я достала носовой платок и вытерла влажные глаза. Мистер Куберт наблюдал за моей реакцией с широкой улыбкой.
– Благодарю вас, мистер Куберт, – проговорила я, спустя минуту, – я бесконечно вам обязана этим спасением.
– Ну что вы! – бросился энергично убеждать меня он. – Это вам надо благодарить покойную миссис Эштон. Она работала здесь костюмером до самой смерти и этот пузырек остался от нее. Бедняжка, как и вы, страдала аллергией на пыль.
Я аж поперхнулась воздухом от возмущения.
– Хотите сказать, что дали мне лекарство мертвой костюмерши, почившей сто лет назад? Да вы могли меня отравить!
– Что вы, что вы. Она умерла совсем недавно!
– О, это совсем меняет дело!
Глаза мои расширились еще больше, и мистер Куберт принялся меня увещевать энергичнее.
– И вовсе не от этого, поверьте.
Я выпила оставшуюся воду из стакана, и, только потом вспомнив, что она с лекарством, закашлялась.
Генри хотел постучать мне по спине, но я отпрянула и, выставив руку ладонью вперед, попыталась отдышаться.
– Хватит, мистер Куберт! Вы уже спасли меня сегодня однажды, больше не нужно!