– Мисс Фэлкон, – заговорил он первым, – простите меня.
Голос его действительно звучал сожалеюще, но я все еще прикидывала, что в данной ситуации выгоднее: быть обиженной или пойти на соглашение? Сделав ставку на второе, повернулась и, задрав голову, посмотрела ему в глаза.
– Ваши извинения, мистер Уайт, будут приняты лишь в одном случае. – Я увидела его интерес. – Вы, с этого момента и навсегда, забудете о том, что произошло. И поклянетесь мне, что никогда, слышите, никогда не будете копаться в этом.
Он усмехнулся.
– Не слишком великая цена за простой испуг?
Было понятно, не отступит и копать будет вдвое усерднее. Да, нужно было все же играть в обидевшуюся барышню. Что ж, теперь торговаться, так до конца.
– Какова же ваша цена?
– Вы расскажете мне, что на самом деле делали у дома Экройдов и что такого произошло в подножии той причальной мачты, что парокар Экройда аж с визгом вылетел на дорогу, а лорд Ольден вдруг обзавелся женской пудрой.
Это была не моя тайна и посвящать в нее газетчика я не собиралась.
– Хотите случайно наткнуться на охотничью пулю из ружья мистера Экройда? – пригрозила я.
– Чушь, – рассмеялся он и кивнул. – Ваш парокар. Позволите вас проводить?
Я поджала губы. Куда же я денусь, если торг не окончен?
Выпустив пар, черный агрегат остановился перед нами. Помощник водителя взял с нас плату, и я прошла в салон, оказавшийся пустым по вечерней поре. Мистер Уайт плюхнулся напротив меня.
– Так как насчет сведений? – продолжил торг газетчик.
– Вы вынуждаете меня применять то, что я не хотела делать, – предупредила я, хватаясь за сиденье от того, что парокар резко тронулся.
Барри Уайт откинулся на спинку салона и сложил руки на груди.
– Удивите меня.
– Я буду вынуждена выдать вас мистеру Крусу. Он случайно может узнать, что вместо пьянчуги Барри Бутылки у него работает известный репортер Ри Белый.
Он снова рассмеялся. Мы подпрыгнули на какой-то кочке и понеслись дальше. Двигатель аж запыхтел от натуги, шофер выжимал все, что мог, торопясь закончить смену.
– Рассказывайте. Я узнал там все, что хотел, и меня скорее тяготят эти дежурства, загадочная мисс Фэлкон. Точно. Именно так я и назову репортаж о вас.
– В вас нет ни грамма такта и жалости?
– Отчего же? Я полон сожаления. Даже попросил прощения за инцидент.
Он искренне наслаждался моим безвыходным положением, и я почувствовала презрение к этому наглому, самодовольному газетчику, до недавней поры казавшемуся милым и учтивым.
Наверное то, что я чувствовала, отразилось на моем лице, потому что улыбка сползла с его губ и сам он как-то сник, словно понял, что игра окончена, а он переступил черту. Мистер Уайт опустил руки и подался вперед.
– Считаете меня мерзавцем? – серьезно спросил он.
– Считаю, – честно ответила я, отвернувшись к окну. Никакого выбора у меня не было. Открывать чужую тайну я не имела права. Запретить ему расследовать мою – не имела возможности. Оставалось отступить. Хотя бы на время.
Разочаровываться в людях довольно неприятно. А я до нынешнего момента была уверена в порядочности мистера Уайта. Поэтому усталость вдруг легла на мои плечи. Усталость от людской подлости, усталость от чужих прикосновений, усталость от пережитой истерики. Жутко захотелось залезть под одеяло и заснуть. Я прикрыла глаза.
– Я не буду обещать вам, что не стану узнавать о вас, – услышала я спокойный, без издевок голос мистера Уайта. – Не буду обещать забыть этот инцидент. Но я могу пообещать, что я не стану никогда, слышите, никогда, – повторил он за мной, – печатать этот материал. И никогда не использую его вам во вред.
Говорил он тихо и уверенно. Я открыла глаза и поймала прямой взгляд.
– Вы ждете благодарности? Не могу вам ее выразить. Зачем вам это? Нравится копаться в чужом белье?
На покрытых щетиной щеках заиграли желваки. Но взгляда он не отвел.
– Я хочу узнать, что случилось со смелой, веселой, гордой девушкой, что при приближении мужчины ее начинает бить озноб, а легким перестает хватать воздуха. Я хочу разобраться, потому что…
Он вдруг остановился на полуслове и опустил взгляд, не давая мне рассмотреть в них окончание фразы.
– Если вы считаете себя моим другом, то не станете этого делать.
Остаток пути мы ехали молча. Меня мучила эта недосказанность, мучили подозрения. Не хотелось терять доверие к этому человеку, но то разочарование, которое я почувствовала недавно, оставило отпечаток. Промучившись оставшуюся дорогу сомнениями и придя к решению, что пока ничто не мешало мне вести с мистером Уайтом дело, я успокоилась и, выходя из парокара, тихо предупредила:
– Приеду завтра в редакцию. Будем смотреть фото.
Улыбка репортера была мне ответом.
Глава 8. Восемь цилиндров для смерти
Ложечка раздражающе билась о края фарфоровой чашки. Звук выходил звонкий и мерный, но мне претил этот признак невоспитанности, особенно с утра. Особенно сейчас. Кубик сахара свалился с выстроенной мной стенки, и я подняла обвиняющий взгляд на шефа, нарочно стучавшего ложечкой, размешивая сахар в чашке и задевшего ножку стола, убедившись, что примененный прием на меня не подействовал.
– Что случилось? – спросила я, наблюдая, как довольный достигнутой целью шеф взял в руки чашку вместе с блюдцем и медленно отпил чай.
– Ты молчишь вторые сутки, Кис-Кис, – ответил он, беря песочное печенье из вазочки. – Ну да, я пошутил. Но это же пошло тебе на пользу. Ты говорила, что мечтала увидеть дирижабль, а я дал тебе возможность на нем даже прокатиться.
Я сжала крепче губы, чтобы случайно не высказать, какого страха я натерпелась, пока мы летели. Иначе пришлось бы признаваться и в том, как мне понравилось, чего мне вовсе не хотелось. Вернувшись вчера позже обычного, я прошмыгнула в свою комнату в надежде на то, что это осталось незамеченным. Но шеф разуверил меня в этом.
– Знаешь, Кис-Кис, даже я, а тебе известно, как я легкомысленно отношусь к полночным свиданиям. – Он откусил кусочек печенья и принялся стряхивать со своего объемного живота, затянутого жилетом, мелкие крошки, все еще держа остатки печенья в руке. Крошки сыпались заново, а он их снова стряхивал, пока до него не дошло, что нужно сначала положить печенье, а потом уж приступать к чистке. Но мистер Фокс поступил проще. Он просто засунул все в рот и, поймав мой осуждающий взгляд, хмуро продолжил: – Так вот, даже я был вчера поражен, что ты, мой идеал целомудрия и воспитания, позволила себе явиться домой мало того, за полночь, так еще и тайком.
Я вернула кусочек сахара на место и взяла из сахарницы новый. Увлеченная строительством сахарной стены и, собственно, подсчетом пунктов плана, я задумчиво посмотрела на очередной кусочек и, поняв, что он будет означать поездку туда, куда мне ехать совсем не хотелось, поджала губы и все же добавила его к уже имеющимся трем.
– Кис-кис! – нервно выкрикнул шеф, видя, что его признание не произвело нужного эффекта.
– Во-первых, было девять пятнадцать, а не за полночь, – принялась перечислять я. – Во-вторых, я не считаю себя идеалом воспитания и не желаю, чтобы меня таковой считали вы, шеф. И в-третьих, я была не на свидании, как вы изволили выразиться. Я была у Ашули.
– У Ашули? Так поздно? – недоверчиво разглядывал меня шеф.
– Она пытала меня самой ужасной пыткой. Варила кофе и не давала мне его пить. Подсунула мелиссу. А еще выспрашивала подробности полета. Пришлось ей рассказывать. Так что, в моем позднем возвращении виноваты вы сами.
Мистер Фокс потянулся за вторым печеньем, но, снова поймав мой взгляд, предусмотрительно отломил кусочек прямо в вазочке, а уж после понес его в рот. Упрямые крошки вновь усыпали темно-синий в тонкую полоску жилет, и мистер Фокс возмущенно посмотрел на меня. Я безмолвно рассмеялась. На этом наша пикировка закончилась. Можно было продолжить построение плана. Но не тут-то было.
– Ты нашла экономку? – поинтересовался мистер Фокс, отодвигая вазочку с печеньем и придвигая молочник и пузатый чайник с заваренным черным чаем с бергамотом.
Белоснежная скатерть украсилась тремя темно-коричневыми пятнами, а шеф расстроенно принялся промокать пролившийся чай.
– Конечно, нашла, – соврала я, не желая еще больше расстраивать мистера Фокса.
– Да? – обрадовался он. – И когда она придет?
– Обещала прийти на днях.
– Ты снова меня обманываешь, да, Кис-Кис? Я жду этого уже больше трех недель.
– Я же сказала, на днях.
– Жалкая обманщица, – обиженно проговорил шеф и я собралась было возмутиться, но тут зазвенел входной колокольчик.
На лестнице послышались тихие шаги и в столовую вошла сухопарая высокая женщина лет пятидесяти чопорного вида с кожаным ридикюлем в руке. На лице гостьи застыло выражение легкого удивления, а ее губы собрались, как шепотом на ушко говорила о таких Шу, в куриную попку, застыв под длинным прямым носом.
– Добрый день, – поздоровалась она. – Могу я уфидеть мистера Хер… – она запнулась, чуть порозовела, затем полезла рукой в черной кружевной перчатке в карман пальто и, достав записку, прочитала по слогам: – Хе-ро-ни-мо Фокса?
Мне доставило сложность не рассмеяться, но шеф не сдержался. Он заливисто расхохотался и, поднявшись со стула, направился к гостье.
– Позвольте представиться, Херонимо Фокс, собственной персоной, – он дружески протянул странной женщине руку, и та, ошарашенно покосившись на пухлую конечность, сжала указательный палец шефа кончиками пальцев и дважды потрясла их, что, видимо, означало рукопожатие.
– Миссис Эльза Дауф, – представилась она. – Мне сказали, что фам нужна экономка.
Шеф изумленно обернулся ко мне и я, успев внутренне опешить от совпадения, быстро сделала вид, мол, я же говорила.
– Я поражен, Кис-Кис, искренне поражен, – с восторгом говорил он, схватив бедную гостью за руку и тряся ее в затянувшемся приветствии. – Миссис Дауф, добро пожаловать. Добро пожаловать. Проходите, будьте любезны.