Зэк вдруг умиротворенно улыбнулся:
— Папа…
— А ты его позови, Санечка, — так же добро, вкрадчиво продолжал Ливин. — Покричи: "Папа, папочка, папа!" Он тебя услышит… Ты ведь веришь мне?
— Папочка! — после долгого непонимающего молчания вдруг закричал Саня и, чуть отодвинувшись, поглядел на врача. — Папочка! Ты меня слышишь?
— Громче, — не отрывая глаз от зрачков Сани, нажал Ливин. — Кричи, что плохая слышимость… Ты ж не слышишь его? Правда? Пусть говорит громче…
— Па-а-а-апочка! Что ты молчишь?! Говори громче! Почему ты замолчал?!
— А замолчал он потому, что слишком волнуется, — по-прежнему ласково, доверительно, объяснил Ливин. — Столько лет не видал сыночка… Крикни, что скоро приедешь к нему… Скажи, что уже выздоровел… Только кричи громче, тогда отец ответит…
…Послушав настриг пленки, приготовленный подполковником медицинской службы Ливиным в тот же день, Влодимирский позвонил Комурову:
— Отменная работа! Наложу на голос радиопомехи — получится вполне трогательная беседа.
— Не обольщайся, — ответил Комуров. — Твой подопечный так изощрен, что наверняка проверит придурка подробностью, нам с тобою неведомой… Вот и конец твоей комбинации…
— Ничего подобного! У нас каждая фраза начинается с того, что тот орет: "Папочка, громче, я очень плохо слышу…" А на проверочном вопросе папочки мы прервем радиосеанс: "Помехи, попробуем завтра". Состояние у Исаева будет шоковое, скушает, поверьте…
— Ты еще не ударил его в лоб вопросом: "Что написал в Библии и передал Валленбергу?"
Влодимирский ответил убежденно:
— Это мой главный козырь. Рано. Давайте послушаем, как они будут беседовать на даче, во время прогулок… Они ж не знают, что мы их и в лесу сможем слушать, шарашки не зря сливочное масло и кофей без цикория получают…
Комуров усмехнулся:
— Валяй. Я тебе верю, ответственность на тебе…
Когда Исаев, надрываясь, прокричал в трубку:
— Санюшка, сыночек, любимый, перед вылетом подстригись, как стригся в Кракове… Помнишь?!
В этот момент Сергей Сергеевич остановил пленку с голосом Александра Исаева, а вторую, на которой был записан треск и шум радиопомех, сразу же усилил. По прошествии полуминуты, пока Максим Максимович надрывался — "алло, Саня, Санечка, сынок, алло, ты слышишь меня?!" — снова сквозь писки и треск радиопомех дал голос сына: "Папочка, говори громче, я ничего не слышу…"
…А потом Аркадий Аркадьевич распекал в присутствии Исаева радистов; те виновато оправдывались:
— Товарищ генерал, но это же Колыма! И так чудом вышли! Радиограмму хоть сейчас передадим и запросим немедленный ответ…
— Чтобы завтра же была связь! — бушевал Аркадий Аркадьевич. — Деньги любите получать, а работать не умеете!
Нервно закурил, прошелся по кабинету, потом словно бы споткнулся:
— Извините, Всеволод Владимирович, не предложил вам. Курите…
Исаев медленно поднял на него глаза:
— Я хочу стакан водки. И отвезите меня на дачу. Валленберга присылайте завтра. И если я сегодня попрошу на вашей даче еще стакан водки, пусть мне дадут. И приготовят хорошую зубную пасту. Или отменный чай. Отбивает запах перегара…
Аркадий Аркадьевич сел рядом с Исаевым, положил ему руку на острое колено и проникновенно, с болью, сказал:
— Спасибо, товарищ полковник… Я не сомневался в том, что у нас с вами, у большевиков, все так и кончится…
И, вызвав своего лощеного секретаря, повелел:
— Бутылку лучшей водки, банку икры и кусок вареной осетрины.
Воздух был прозрачен и хрупок. Проснувшись, Исаев увидел верхушки сосен, сразу вспомнил тот русский, затрепанный журнал, что он нашел в оккупированном Париже на книжной набережной Сены; "и так неистовы на синем размахи огненных стволов…"
Поднял голову с мягкой, топкой подушки: стволы деревьев были действительно огненными. "Размахи" или "разбеги", — подумал Исаев, — и то и другое слово подходит к сути, к этой извечной красоте. Как же им больно, когда их медленно, с перекуром, пилят, боже ты мой!"
Он поднялся. Голова после вчерашней водки кружилась. Спустил худые ноги с выпирающими коленями на коврик, в дверь сразу же постучались. Значит, постоянно смотрит надзиратель, понял он. Вошел, однако, не солдат, а "Макгрегор", Виктор Исаевич Рат.
— Доброе утро, Всеволод Владимирович, как спалось?
— Хорошо спалось, благодарю. Что там со связью? Наладили?
— Информации пока что не поступало. Позавтракаем и после этого позвоним Аркадию Аркадьевичу…
— Валленберга еще не привезли?
— Нет.
— Когда?
— Не знаю. Указаний не получал.
Завтракали на веранде, залитой солнцем. Масло, сыр, два яйца всмятку, кофе; хлеб был двух сортов — черный и серый. ("Мы называем "рижский", — пояснил Рат, — самый, по-моему, вкусный, в вашу честь заказал".) Потом послушали последние известия по радио: перевыполнение плана уборки хлеба колхозниками Одесской, Херсонской и Белгородской областей, приветственное письмо вождю всех народов, гениальному зодчему нашего счастья великому Сталину от строителей Днепрогэса, восстающего из руин. Максим Максимович запомнил две подписи — парторга ЦК Дымшица и секретаря обкома Брежнева. Диктор сухо зачитал сообщение о продолжающейся борьбе с вероломством группы театральных критиков-космополитов типа Альтмана и Борщаговского. Закончился выпуск прогнозом погоды: обещали солнце.
— Стакашку не засосете? — поинтересовался Рат.
— Это вы по поводу водки?
— Почему? С утречка хорошо пойдет джин с тоником, здесь псе есть, — он усмехнулся, — как в Лондоне. Так что? Устроить оттяжку?
Исаев поинтересовался:
— У вас дедушка есть?
— Умер… Прекрасный был дедушка Исай Маркович, пусть ему земля будет пухом…
— Неужели он вас не учил: "Проиграл — не отыгрывайся, выпил — не похмеляйся"?
— Он у меня и не пил, и не играл, Всеволод Владимирович. Он с конца прошлого века был в революционной работе… В большевиках он был с начала и до конца, без колебаний…
— Рат? — Исаев удивился. — Я помню многих ветеранов, что-то такой фамилии нет в голове.
— Вы его знаете, — убежденно ответил Рат, — прекрасно знаете, только под другой фамилией…
— Давайте позвоним в Центр, — сказал Исаев. — Как там дела со связью…
— Пошли, — согласился Рат, — телефон рядом.
…Голос Аркадия Аркадьевича был потухший, грустный:
— Возвращайтесь, Всеволод Владимирович, есть новости.
Говоря так, он не лгал: после вчерашнего разговора с ним Комуров встретился с Берией и, доложив ему об успехе в комбинации по делу "Штирлица — Валленберга", сказал, что начинается работа на даче.
Берия поздравил его, просил передать благодарность Влодимирскому, а в конце разговора предложил заехать после работы, вечером: "Надо перекинуться парой слов о проекте".
Начав с какого-то малозначительного вопроса и дождавшись того момента, когда Комуров начал отвечать, как всегда многословно и обстоятельно, Берия достал из сейфа красную папку тисненой кожи и положил ее перед Богданом.
Тот на мгновение прервал доклад, вопросительно посмотрев на Берию. Маршал кивнул головой: мол, продолжай.
Дослушав Комурова, сказал:
— Погляди, думаю, пригодится…
"После многочисленных запросов в МИД СССР со стороны шведского правительства, связанных с "исчезновением" во время освобождения Будапешта подданного Швеции некоего Валленберга, товарищ Иосиф Виссарионович Сталин запросил дело Валленберга и пообещал принять посла.
На беседе товарища Иосифа Виссарионовича Сталина с послом присутствовал замминистра иностранных дел т. Лозовский С.А.
Посол Швеции Содерблом был приглашен в Кремль, однако не для беседы о "деле" Валленберга, ибо такого "дела" нет, оно сфабриковано антисоветской пропагандой, а в связи с окончанием срока аккредитации в Союзе ССР.
Накануне беседы, зная, что Содерблом наверняка передаст послание Короля и премьер-министра Швеции, товарищ Иосиф Виссарионович Сталин затребовал справку по поводу боев за Будапешт и вызвал для беседы маршала Малиновского, который якобы встречался с Валленбергом по просьбе последнего в Дебрецене.
Действительно, во время протокольной беседы, после того как посол Швеции выразил благодарность Генералиссимусу Сталину за выдающуюся роль Советского Союза в победе над нацизмом и фашизмом и попросил передать сердечную признательность коллегам из Министерства иностранных дел, он перешел к вопросу о Валленберге.
Сначала посол коснулся вопроса о том, что, когда в Стокгольме в октябре 1944 года узнали о приходе в Будапеште к власти нациста Салаши и изучили первую официальную декларацию нового лидера, в которой он, в частности, призывал к тотальному противостоянию большевизму и немедленному истреблению евреев в Венгрии, Его Величество Король Швеции отправил телеграмму регенту адмиралу Хорти, в которой заявил протест по поводу официального заявления г-на Салаши, объявив его "неприемлемым" и "противным духу гуманизма и цивилизации". Именно в это время в Венгрии работал шведский дипломат, секретарь посольства Рауль Валленберг, успевший к тому времени спасти тридцать тысяч евреев от уничтожения. Посол отметил выдающуюся роль Валленберга, его беззаветное мужество и абсолютную честность. Валленберг, продолжил посол, проделал немыслимое: он со дня на день отодвигал исполнение приказа Гитлера о тотальном уничтожении всех несчастных. "Валленберг"… — хотел продолжить посол, но был прерван товарищем Иосифом Виссарионовичем Сталиным, который попросил произнести фамилию шведского дипломата по буквам, что и сделал немедленно советник-посланник Швеции г-н Баркхольст.
Товарищ Иосиф Виссарионович Сталин записал крупными буквами фамилию Валленберга.
Посол продолжил свой рассказ о том, как Валленберг отправился из Будапешта в Дебрецен на встречу с представителями Красной Армии и, выезжая из города, на улицах которого шли бои, встретил русских солдат и спросил их о том, каким путем лучше добраться до штаба. После этого он исчез.