Все следующие блюда пробовал только после того, как заканчивали Берия и Булганин с Хрущевым.
К концу вечера подобрел:
— Одному скучно, будем теперь вместе ужинать…
На прощание сказал:
— Завтра присылайте новых эскулапов, пусть осмотрят…
Дождавшись, когда машины Хрущева и Булганина отъехали, Берия сказал с горечью:
— Товарищ Сталин, ведь мерзавца Абакумова не я назначал, а Жданов… Поднимите архивы — его резолюция стоит… Разве я тогда мог противиться? Я ж в кандидатах ходил… Абакумова наши люди разоблачили, Комуров его разоблачил, товарищ Сталин…
Сталин долго, неотрывно бегающе смотрел на Берию, потом, повернувшись, бросил:
— Случись что со мной, тебя первого вздернут… Как паршивого кинто… Рюмин — талант, береги его… Он ненавидит Сион, и верно делает… Все враги народа — жидовня, начиная с Троцкого, я им всегда поперек глотки стоял…
Собравшись, сдерживая нервный озноб, Берия ответил:
— Не только им, товарищ Сталин… У меня есть один нелегал, может быть, помните, он разгадал переговоры американцев с нацистами в Берне… Юстас, он же Штирлиц… Если бы я вам его привез, он бы такое рассказал про корни, про союз евреев и американцев с гестапо…
— Не буду я никого принимать, — отрезал Сталин. — Пусть напишет и даст показания на процессе… Если знал — отчего молчал? Еврей, конечно?
— Русский.
— Штирлиц — не русское имя… Пройдет на процессе как еврей, вздернем на Лобном рядом с изуверами…
Берия решил разыграть эту свою последнюю карту, потому что подивился крепкой собранности Старца, хорошему цвету его лица и вновь обретенному спокойствию.
"Если он продержится еще год, — сказал себе Берия, — всем нам конец, всем без исключения, разве что Шверника пощадит и Суслова, времени у меня больше нет…"
Поэтому его личная агентура подействовала на профессора Тареева, нового руководителя бригады врачей, в том смысле, что необходимо отменить все лекарства, которые ранее были предписаны Сталину "еврейскими убийцами в белых халатах". Более того, поскольку арестованные доктора прежде всего опасались инсульта Вождя (выходили его после инфаркта и двух предынсультных кризов), сейчас надо сосредоточиться на профилактике желудка, активной витаминотерапии (Сталин знал, что Гитлера держали витаминами), а все сосудорасширяющие препараты отменить…
Военфельдшер — Сталин звал его Нико — новые назначения одобрил, посоветовав при этом:
— А вообще-то кальцекс надо пить, Коба… Безвредно и профилактирует.
Поскольку курс лечения, предписанный "убийцами" из "Джойнта", был отменен (следуй он ему, неизвестно еще, сколько б прожил), состояние здоровья Сталина ухудшалось с каждым днем; он запрещал себе признаваться в этом; более того, рабочий день теперь начинал не в двенадцать, а на час раньше и слать ложился на рассвете; много читал, стараясь этим заглушить темную ярость, которая душила его, стоило лишь вспомнить Вовси, Виноградова или братьев Коганов. Порою чувствовал, как давит кадык и кружит голову; пил кальцекс.
Готовил еду сам на маленькой электроплитке.
Когда его разбил инсульт и он не отпер дверь своих покоев, охрана позвонила Берии, тот велел взломать замок. Увидев Сталина, лежавшего в странной позе, одетого, глядевшего на него с мольбой, гневно посмотрел на охрану:
— Вы что, не понимаете?! Товарищ Сталин хочет уснуть! Не сметь мешать ему!
…Профессор Тареев, вызванный лишь на следующий день, трясся, не владел руками, плакал; применять те препараты, которыми Виноградов и Вовси спасли Сталина семь лет назад, не имел права; министр Игнатьев дал устную рекомендацию следователям провести с "врачами-убийцами" консилиум по поводу состояния здоровья "неназываемого пациента".
После смерти Сталина первый заместитель Председателя Совета Министров и министр внутренних дел Берия (МГБ лик-нидировали в одночасье), "человек номер два", вызвал к себе Абакумова, беседовал с глазу на глаз пять часов; в карцер Абакумова был посажен бывший генерал Рюмин.
Вскорости "врачи-убийцы" были реабилитированы: сообщение в "Правде" было дано от имени МВД СССР. Берия начал тyp борьбы за лидерство, его имя сразу же сделалось популярным в среде советской интеллигенции.
Хрущев, понимая, что такого спускать нельзя, опубликовал в "Правде" статью о нарушениях законности в бывшем МГБ.
Берия решил ответить ударом на удар: внес предложение на ПБ о нормализации отношений с Тито ("это дело — фикция и дутое провокаторство; интрига"), выходе на международный рынок и налаживании политического диалога с Западом ("мы отстали в технологии на десятилетия"), предложил снять с поста первого секретаря ЦК Компартии Украины Мельникова, заменив его истинным украинцем (прекратив таким образом насильственную русификацию республик, вернувшись "к нормам ленинского социалистического интернационализма", выраженного в Завещании). Не забыл он и об эмоциональном аспекте борьбы за лидерство: приказал найти в лагерях и тюрьмах бывших нелегалов, подкормить их, подлечить и дать о них серию материалов в газетах: "В МГБ были не только садисты типа Рюмина, ставленники тирана, но и истинные герои в борьбе с нацизмом".
Исаева нашли во Владимирском политическом изоляторе: полуослепший, беззубый, с перебитыми ногами, он был помещен в тюремный госпиталь.
Шандора Радо выпускать нельзя: работа в "шарашке" продолжается; этот пусть сидит, благо Родины прежде всего…
Лишь после этого Берия вспомнил о Валленберге: не помер ли где в одиночке или на каторге?
По счастью, был жив.
Перед тем как пригласить его к себе, Берия поинтересовался:
— Не псих?
— Вполне нормален, — ответил Комуров.
— Постригите, оденьте как следует, накормите обедом из "Националя", а потом ведите ко мне.
Комуров покачал головой:
— Лаврентий Павлович, рискованно… Иностранец…
Берия, словно бы не услыхав этих слов, посмотрел на часы:
— К семи вечера… Послезавтра…
…Навстречу Валленбергу вышел из-за стола, пожал руку:
— Те, кто мучил вас в течение всех этих лет, трагичных для нашей страны, по моему приказу арестованы. Начато следствие. Мерзавцев ждет смертная казнь, они позорили Сталинскую Конституцию…
— Господин Рюмин? — сухо осведомился Валленберг. — Какова его судьба?
— Этот черносотенец взят первым.
Переводчик не решился корректировать Лаврентия Павловича: слово "взят" перевел дословно.
Валленберг не понял:
— Что значит взят?
— Это значит — арестовали…
— Я могу выступить свидетелем на его процессе?
— Конечно, господин Валленберг. — Берия мягко улыбнулся. — Мы дадим вам постоянную визу в Москву, вы этого заслужили годами нечеловеческих мук… Хочу надеяться, что вы, несмотря ни на что, не станете игрушкой в руках тех сил, которые по-прежнему норовят разжечь ненависть к Советскому Союзу… Они не хотят понять: начался новый период нашей истории, новое время, мы нуждаемся в друзьях… Вы же видели, что в камерах вместе с вами мучились невиновные советские граждане и никто из них не ругал свою родину, ругали тех мерзавцев, которые обрекли их на муки…
— Я был, есть и останусь другом тех советских людей, которые делили со мною горе… Это были прекрасные люди… И вообще, я не намерен заниматься общественной деятельностью… Я — если вы действительно освобождаете меня — уйду в лоно Церкви.
— Благодарю вас, господин Валленберг. — Глаза Берии повлажнели, он снял пенсне и вытер слезы. — Какие у вас еще пожелания?
Я бы хотел также выступить на процессе против изувера Абакумова, который проводил со мной первые… допросы…
(Берия держал Абакумова в резерве: когда он переместит Маленкова в секретари ЦК, а сам возглавит Совмин, Виктор вернется в прежнее кресло, кроме него некому, разве что Меркулов, но опять-таки армянин: Сталин разжег национальную рознь, с чечни и татар начал, евреями кончил, нужно время на успокоение.)
— Вы что-то путаете, господин Валленберг… Абакумов к вашему делу не имел никакого отношения, — ответил Берия. — Он сам был жертвой клеветы, его пытали в этом же здании…
— И аз воздам, — Валленберг был тверд. — Первые недели мной занимался Абакумов. Да, именно он. Поэтому я оставляю за собой право прислать моих адвокатов для вызова его в суд.
— Если настаиваете — не смею возражать, — ответил Берия, сердечно распрощался с Валленбергом, пожелав ему благополучного возвращения к родным, проводил до двери.
Сразу после этого вызвал Комурова:
— Ты был прав, Богдан. Увы, ты был прав… Подготовь справку, датированную сорок шестым или сорок седьмым годом: "Валленберг умер от разрыва сердца". И запри в сейф. До поры до времени: я намерен свой первый официальный визит нанести в Скандинавию: через них возможен прорыв в технологию, у них можно получить заем… Справку пусть сделают по форме, подпишется начальник тюремного госпиталя, протокол и все такое прочее, чтоб в Стокгольме никто не подточил носа…
…Арест Берии, необходимый и в высшей мере своевременный, был, однако, оформлен для печати по рецептам Сталина и того же Берии: "югославский и английский шпион"; через полтора года после расстрела "югославского шпиона", убившего Сталина, в Белград к "товарищу Тито, верному коммунисту-ленинцу", отправилась советская делегация во главе с Хрущевым.
Маленкова, который произнес слова, кивнув на Берию во время того памятного кремлевского заседания: "Арестуйте его, это враг народа!" — среди членов делегации не было.
В секретном архиве Берии было обнаружено множество фактов о пытках, которые применялись к участникам процессов тридцать шестого — тридцать восьмого годов; часть этих фактов была приведена Хрущевым на XX съезде партии, который означал начало конца Сталина, мучительное и кровавое.
Двадцать третьего декабря пятьдесят третьего года советские газеты опубликовали сообщение Верховного суда Союза ССР, в котором сообщалось, что приговор Специального Военного Присутствия Верховного суда СССР в отношении присужденных к высшей мере наказания — расстрелу Берии, Гоглидзе, Деканозова и других приведен в исполнение.