…Недавно, знакомясь с материалами дела первого лица одной из автономных республик, ведавшего судьбой целого народа на протяжении почти двадцати лет (следствие еще ведется, поэтому фамилию опускаю), я наткнулся на красиво переплетенный альбом поздравительных телеграмм по случаю присвоения сановному взяточнику звания Героя Социалистического Труда и награждения золотой медалью "Серп и Молот” и орденом Ленина. Среди них почетное место занимала подписанная бывшим первым секретарем Краснодарского крайкома партии Медуновым… Эти и многие другие вельможные мафиози встречались на верандах роскошных сочинских дворцов, где обделывали свои "государственные” делишки, готовили мини-переворотики и плели кружева макси-интриг.
Власть имущие давно избрали этот участок побережья для своих особняков: в Сочи задолго до революции строили летние резиденции российский премьер-министр граф Витте, министр юстиции Щегловитов, барон Остен-Сакен, князь Трубецкой…
Сегодня, да простят мне такую дерзость сочинские власти, на закрытых дачах отдыхают вместе с честными и порядочными людьми многие из тех, кто пировал здесь же с Медуновым, Мерзлым, Чурбановым, кто изгнал из партии и травил замначальника Сочинского ГУВД А.Ф. Удалова, попытавшегося вывести высокопоставленных казнокрадов на чистую воду. И думаю, нынешние работники правоохранительных органов города, на которых возложена охрана номерных госдач с подключенными ВЧ, не могут об этом не знать. И привкус этого знания — во всем. В "закрывании глаз" на стихийное "монте-карло”, которое взрывается картежными страстями вдоль топчанов престижной "Жемчужины". В спокойном отношении милиции к игрокам в "наперсток", все чаще встречающимся на сочинском рынке. В низкопоклонном деньгопочитании, улыбчиво проявляемом бывшими милицейскими чинами, работающими теперь швейцарами. В презрении местных официанток, горничных и таксистов к "неумеющим жить". И в пренебрежительном отношении простых горожан к бесправным бомжам. Кстати, падение престижа сочинской милиции, о котором мне рассказывали работники ГУВД, отчасти имеет эти же, медуновские корни.
Есть такая блатная присказка: "Одесса — мама, Ростов — папа, а Сочи — яма”. Я вовсе не ратую за то, чтобы Сочи оборачивался казенной "ямой" для всех неразоблаченных, будь то спекулянт заморскими кофтами или надежно подстрахованный "связями" взяточник. Нет, в 1988 году Сочи справил славное 150-летие. Желаю этому городу стать Курортом Для Всех. Пусть ни здесь, ни где-либо еще не воплощается в жизнь гротесковый девиз скотного двора, описанного Джорджем Оруэллом: "Все животные равны между собой, но некоторые из них равнее". Мы все, наверное, любим этот город. Но не все могут рассчитывать на взаимность. И еще. Я знаю, что в Сочи болезненно воспринимают напоминание о скандальных "сочинских делах". Но ведь не секрет, что вскрытию всегда предшествует сокрытие. Поэтому считаю, что любой открытый разговор о неблагополучных сторонах жизни такого благополучного на первый взгляд курорта нужен. И не в последнюю очередь — самим сочинцам. Ведь не "яма" же, правда?
Московская штаб-квартира МАДПР и редакция ''ДиП намерены создать Фонд содействия Обществу милосердия, чтобы иметь возможность оказывать реальную помощь людям, попавшим в беду.
Елена СветловаПЕРВЫЙ СРОК
Он сотни раз представлял себе, как это будет. Попрощается с ребятами, с каждым в отдельности. Снимет опостылевшую черную робу. Потом не спеша натянет "варенки” и красный свитер. Аккуратно сложит справку об освобождении. А за воротами в такси увидит мать. Он сядет рядом с таксистом, закурит "Яву” и в последний раз оглянется на высокую бетонную стену, обнесенную "колючкой". А в пригородной полупустой электричке, прижавшись к грязному стеклу, он будет тараторить без умолку, громко смеяться, шутить. Потому что с каждым перестуком колес все дальше и дальше останутся те двадцать четыре месяца, которые он — если и захочет — никогда не сможет забыть.
Какой радужной была эта картина, всякий раз освежаемая новыми подробностями, и какой бесцветной оказалась реальность. И не в том, конечно, дело, что мать приехала не одна, а с отчимом, и не в том даже, что вместо "варенок” и красного свитера пришлось облачиться в старую одежду; и уж не в том, кажется, что до вокзала добирались они обыкновенным автобусом, а совсем в другом. Это другое мучило, бесило, выводило из себя. Он чувствовал только одно — озлобление, и это чувство требовало выхода.
Девяносто процентов всех рецидивистов имеют за спиной опыт пребывания в воспитательно-трудовой колонии. Иными словами, чуть ли не каждый "опытный" правонарушитель впервые вступил в конфликт с законом еще в несовершеннолетнем возрасте и отбыл наказание в так называемой "малолетке". В чем же дело? Причин, конечно, много. Не последнюю роль играет окружение, в которое возвращается "перевоспитавшийся" подросток, не менее опасно и практически полное отсутствие системы социальной реабилитации. Тем не менее самой весомой мне представляется другая причина: колония ломает неустойчивую психику подростка, учит законам стаи, смещает понятия добра и зла. Здесь очень трудно остаться человеком.
"…Наказание в виде лишения свободы может быть назначено лишь в случаях, когда, исходя из конкретных обстоятельств дела и данных о личности виновного, суд придет к выводу о невозможности избрания иного наказания” (УК РСФСР, ст. 10, параграф 4, п. 5. Извлечения).
Означает ли эта формулировка, что воспитанники ВТК — сплошь отпетые преступники, не поддающиеся никаким другим мерам воздействия, на которых махнули рукой не только семья и школа, но и милиция? Нет, и еще раз нет. В колонии немало подростков, чья вина заключается, к примеру, в угоне мопеда без цели хищения или в краже комбикорма… Соразмерны ли подобные правонарушения с наказанием в два-три года лишения свободы? Несоответствие очевидно. В ряде европейских стран подобные преступления караются двумя-тремя месяцами тюрьмы. Подобная система краткосрочных арестов с отбыванием наказания по месту осуждения должна и в нашей стране принять силу закона. Иначе мы будем продолжать успешно плодить рецидивистов.
Так уж устроена человеческая психика: люди привыкают ко всему. Даже к несвободе. С течением времени чувство страха, раскаяние уступают место совсем иным чувствам. Поэтому многие осужденные, как ни дико это звучит, почти уверены, что скоро снова вернутся за колючую проволоку. Злость на общество, обида на весь мир, нетерпимость в любой момент могут толкнуть такого подростка назад. Но вернуть его обратно другим будет во сто крат сложнее.
Пока ведется следствие, пока тянется судебное разбирательство, подросток чувствует себя, как правило, лишь героем дня. Он чисто инстинктивно отстраняет от себя истинное понимание происходящего, не желая и не умея понять, что тайм сыгран и пришло время платить по счетам. По-настоящему страшно становится тогда, когда уводит конвой, когда лязгнет дверь автозака…
"В первый момент я его не узнала, — писала мне мать одного осужденного, — а когда до меня наконец дошло, что это мой сын, Игорь, Игорек, мне захотелось закричать, разбить стекло, которое отделяло его от меня, но рядом стоял охранник и в случае проявления излишних "эмоций” мог, как мне сказали, прекратить свидание. Передо мной стоял не гордый, красивый мужской красотой сын, а затравленный, измученный зверек. В глазах его стояли невыплаканные слезы, и все его опухшее лицо кричало: "Мать, помоги!” Когда я, проглотив спазм в горле, спросила: "Что с тобой, сынок?”, он, скосив из-за опухших век глаза на охранника, пошутил: "А это, чтобы не было видно, какой я худой…” На мгновение охранник отвлекся, и я услышала: "Мама, я больше не могу, я на грани… Со мной в камере семь человек, из Н. я один и уже одним этим — чужак. Мама, у меня все отбито, все… Их семь… каждый по пятьдесят ударов… Я не сплю — боюсь усну и не сумею защитить себя”.
"Прописка” новичка в камере следственного изолятора — старейшая традиция уголовного мира, своего рода проверка на прочность, тест на выживаемость. Сначала новичку позволяют освоиться, оглядеться в узком пространстве камерного мира. Однако акт "гуманизма" длится недолго. Ведь новенький — это главное развлечение для изнывающих от безделья сокамерников. Здесь изобретаются самые невероятные способы унижения и издевательства над человеком. Начиная с невинных "приколов" и кончая применением насилия.
Так называемые "приколы" в каждой тюрьме свои — хитрые задачки-загадки, разгадать которые не каждому телезнатоку по плечу. Здесь не требуется эрудиции, да и смекалка вряд ли выручит. "Что делает шахтер при обвале?" Хотите ответ? "Шахтер при обвале не работает". За ошибки бьют. Бьют жестоко. Или устраивают суд, как в кривом зеркале отражающий настоящий. Каждое движение новичка под прицельным взглядом остальных. Любая оплошность с точки зрения камерного этикета карается строго. Здесь признается одно право — право сильного. Плохо слабому. Поведение подследственного в камере изолятора наложит самый серьезный отпечаток на весь дальнейший срок. В зоне не поздоровится и тому, кто сломался, и тому, кто особенно зверствовал, творил "беспредел".
Заместитель начальника по режиму Можайской ВТК Геннадий Владимирович Иванов рассказывал мне один случай. Однажды в колонию доставили парня, который в камере следственного изолятора, имея сильного покровителя в лице земляка-взрослого, измывался над остальными. Тюремная почта работает безотказно. "Палач" еще не ступил ногой на землю колонии, а о его прибытии уже знали. Не прошло и часа, как ему сломали челюсть. Повезли на операцию в МОНИКИ[4], откуда он при первой же возможности бежал. Не страшило наказание за побег, не пугал новый срок. Страшнее было другое — расплата. Знал, что пощады не будет.
…Их называют "опущенными", "обиженными". Это самая несчастная категория заключенных, последняя ступенька в лагерной иерархии. Презираемые всеми, отверженные, они существуют на положении изгоев. С ними не здороваются, им пробивают миски, не садятся за один стол. При дефиците сигарет никому не придет в голову докурить после "опущенного"…