Надеждой на УДО или амнистию живет здесь каждый. Осужденный знает Уголовный кодекс назубок. Он не забывает ни на минуту, что можно выйти на волю, отбыв одну треть назначенного судом наказания. Или половину. Или две трети. Здесь крайне важно не пропустить момент, когда того или иного подростка можно представить к УДО. Проглядишь — беда. Потому что старавшийся изо всех сил быть хорошим парень, почувствовав, что его усилия потрачены впустую, способен на непредсказуемый поступок.
…Листаю медицинскую карту Сергея М., 1971 года рождения. ”17.30 — жалобы на головную боль, боль в животе, рвоту. 1 9.00 — вызвали бригаду "Скорой помощи", отправлен в ЦРБ”. Это последняя запись. В больнице Сергей скончался.
Во время работы в мастерских один из воспитанников присмотрел бутылку с красивой иностранной этикеткой. Понюхал — вроде спирт. Выпил сам и угостил троих. В бутылке был яд.
Первому стало плохо сразу. Он долго отпирался, врал. Пока добрались до истины, прошли часы. Его отправили в больницу, но зная, что на очереди еще трое. Второму стало плохо вечером, третьему — ночью.
Отравитель поневоле, маленький, щуплый, с неестественно белым лицом и красными, словно вывороченными, губами, издыхает:
Я очень расстроился, когда узнал… Перепугался. Ведь я выпил больше. Но врач сказал, что я буду жить.
— У тебя есть родители?
— Никого нет.
— А у него — были?
— Есть…
Он рассказывает мне про детдом, про то, как воровал, как завидовал тем, у кого все есть, как маялся в каникулы. А потом — про тяжелые порядки в колонии, про трудности в отряде и, наконец, про то, что мне уже известно: как совсем недавно он уговорил двоих ребят ударить его заточкой в живот и сам показал место.
— Зачем?
— В больницу хотел.
Те ребята "мотают срок" уже в другой колонии, длинный срок.
Меня ни на минуту не покидало чувство, что собеседник мой явно страдает психическим отклонением. Как выяснилось из разговора в санчасти, довольно большой процент воспитанников — умственно отсталые подростки, психопаты, дебилы. В колонии есть ставка психолога, а психиатра, увы, нет. Отряд дебилов? Да. Но кто придумал помещать их вместе со здоровыми? Ведь им и режим другой нужен, и лечение. Этого нет.
В мастерских заканчивала работу вторая смена. Готовые динамики и довольно унылого вида светильники ложились на стол контролера ОТК. Лица склонившихся над столами ребят — хмурые, безучастные. По всему видно — работа не в радость. Вряд ли кого исправит труд, лишенный мало-мальского интереса и хоть какого-то творческого начала. У многих воспитанников колонии хорошие руки. Надо дать этим рукам настоящее дело, нужную профессию. Хотя… Если даже обычная школа не слишком озабочена поиском интересных профессий в УПК, то что говорить о колонии? Здесь, может быть, и рады бы найти что-то иное, кроме всем надоевших динамиков и светильников, но промышленность не спешит простирать объятия.
…Они идут строем, громко чеканя шаг. На вечерней поверке их пересчитают по головам. Прозвучит команда на отбой. И мальчишки, отгороженные от нас бетонным забором, зачеркнут еще один день в своих календарях.
"ДиП” и впредь будет уделять пристальное внимание проблемам несовершеннолетних, в том числе детской преступности. Редакция считает, что требуется, в частности, безотлагательно пересмотреть соответствующие статьи Уголовного кодекса. Гуманизм подлинно социалистического общества должен, прежде всего, проявляться в отношении к детям и подросткам. Каждый из нас обязан осознать свою ответственность за горе и страдания сотен тысяч сирот, обездоленных, больных, несправедливо осужденных. Слова о единственном привилегированном классе в нашем государстве надо из мифа превратить в реальность.
Мы намерены открыть свой специальный счет для оказания помощи, по согласованию с Детским фондом СССР, конкретному детскому дому и колонии для несовершеннолетних.
РЕФЕРЕНДУМНикита ХрущевПОСЛЕДНИЕ ДНИ И.В. СТАЛИНА
Воспоминания Н С. Хрущева известны читателям всего мира по книге "Хрущев вспоминает", которая была выпущена в США в 1970 году издательством "Литтл Браун энд компани" и в дальнейшем переведена на 16 языков.
"ДиП" предлагает вниманию читателя небольшой отрывок из мемуаров Н.С. Хрущева, предоставленный редакции его сыном С.Н. Хрущевым. По его просьбе мы сохранили особенности стиля оригинала.
В феврале 1953 года Сталин заболел…
Как-то в субботу от Сталина позвонили и сказали, что он приедет в Кремль, и просили прийти. Бюро Президиума ЦК тогда не заседало, и он пригласил персонально меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали.
Он сказал:
— Давайте кино посмотрим.
Посмотрели кино какое-то, потом Сталин говорит:
— Поедемте покушаем на Ближнюю дачу.
Приехали к Сталину, поужинали. Ужин затянулся. Сталин это называл обедом. Мы кончили обедать, наверное, в пять или шесть часов утра, как бывало не раз. Сталин был в очень хорошем расположении духа, и ничего не предвещало каких-либо неожиданностей.
Я помню, когда мы вышли в вестибюль, Сталин как обычно пошел проводить нас. Он много шутил, вроде даже пальцем или кулаком ткнул меня в живот, назвал Микитой. Когда он был в таком настроении, он всегда называл меня по-украински — Микита. Уехали мы тоже в хорошем настроении, потому что за обедом ничего не случилось; не всегда обеды кончались хорошо.
Я ожидал, что в воскресенье Сталин нас обязательно вызовет. Поэтому я долго не обедал, думал, может быть, он пораньше вызовет. Потом пообедал. Звонка все не было. Я не верил, что выходной день может быть пожертвован в нашу пользу и что Сталин не вызвал бы нас к себе.
Было уже поздно, я разделся и даже лег в постель.
Вдруг звонит Маленков и говорит:
— Ты знаешь, сейчас звонили от Сталина ребята-чекисты, и они сообщили, что что-то произошло со Сталиным. Надо будет поехать. Берии и Булганину я уже позвонил. Выезжай прямо к Сталину, я тоже туда поеду.
Я сейчас же вызвал машину. Машина была у меня на даче. Я быстро оделся и приехал. Все это заняло 15 минут. Мы условились, что зайдем сначала в дежурку.
Мы зашли к дежурным и спросили, в чем дело.
Они говорят:
— Обычно Сталин в такое время, часов в 11 вечера, обязательно вызывал и просил чай. Другой раз он и кушал. Сейчас этого не было.
Тогда послали Матрену Петровну на разведку. Матрена Петровна, подавальщица, уже немолодая женщина, много лет проработавшая у Сталина. Очень ограниченный, но честный и преданный Сталину человек.
Нам чекисты сказали, что они уже посылали Матрену Петровну посмотреть. Она пришла и сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит. Чекисты подняли Сталина и положили на кушетку в малой столовой. На даче были малая столовая и большая.
Когда нам сказали, что он спит, мы посчитали, что нам неудобно появляться, и мы уехали по домам.
Прошло какое-то время, снова звонит Маленков и говорит:
— Звонили опять ребята от товарища Сталина. Они говорят, что все-таки что-то со Сталиным не так. Хотя Матрена Петровна и сказала, что он спит спокойно, — это не обычный сон. Надо еще раз поехать.
Мы условились, что Маленков позвонит другим членам Бюро — Ворошилову и Кагановичу, которые отсутствовали на обеде и первый раз не приезжали. Условились вызвать врачей.
На этот раз приехали Каганович, Ворошилов и приехали врачи, из которых помню профессора Лукомского.
Мы зашли в комнату. Сталин лежал на кушетке, спал. Мы сказали врачам, чтобы они приступали к обследованию. Профессор Лукомский подошел очень осторожно. Я его понимал. Он прикасался к руке Сталина, как к горячему железу, подергиваясь.
Берия грубовато сказал:
— Вы врач, так берите, как надо.
Профессор Лукомский сказал, что правая рука Сталина не действует. Парализована и левая нога. Он даже говорить не может. Состояние тяжелое. Сразу разрезали костюм, переодели Сталина и перенесли его в большую столовую. Положили на кушетку там, где он спал, где больше воздуха. Тогда же решили установить дежурство врачей.
Мы, среди членов Бюро Президиума, установили свое постоянное дежурство и распределились по двое: Берия и Маленков, Каганович и Ворошилов и мы с Булганиным. Маленков и Берия взяли себе дневное время дежурства, а нам с Булганиным вышло ночное. Я очень волновался и, признаюсь, очень жалел, что мы теряем Сталина.
Сталин был в очень тяжелом положении. Врачи сказали, что при таком заболевании редко кто мог вернуться к труду. Он мог еще жить, но что он будет трудоспособен — маловероятно. И добавили, что чаще всего эти заболевания непродолжительны и кончаются катастрофой.
Мы видели, что Сталин лежит без сознания. Его стали кормить с ложечки. Давали какой-то бульон и сладкий чай. Распоряжались врачи…
Однажды днем, я не помню на какой день его болезни, Сталин вдруг как бы пришел в сознание. Это было видно по выражению его лица — говорить он не мог. Подняв левую руку, он начал показывать не то на потолок, не то на стену. На губах появилось что-то вроде улыбки. Потом он стал нам жать руки, я ому подал свою, он ее пожал левой рукой. Правая не действовала. Пожатием руки он передавал свои чувства.
Тогда я догадался и сказал:
— Знаете, на что он показывал рукой? На стене висит картина. Там ребенок, девочка, кормит из рожка ягненка. В это время Сталина поили с ложечки, и он, видимо, нам показывал рукой и пытался улыбаться: мол, посмотрите, я в таком же состоянии, как этот ягненок, которого девочка поит с рожка.
Как только Сталин заболел, Берия начал, пылая злобой, ругать Сталина, издевался над ним. Ну просто невозможно было его слушать. Как только Сталин проявил едва заметные признаки сознания и тем самым дал понять, что он может подняться, выздороветь, и мы стали жать ему руку, Берия сейчас же бросился к Сталину, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда же Сталин опять потерял сознание, закрыл глаза, Берия поднялся и плюнул.