Не без осложнений происходило и становление семейных отношений у Дизраели. Члену парламента в его возрасте было уже если не необходимо, то безусловно желательно жениться и обзавестись собственным домом. Была и привходящая причина — брак на состоятельной женщине мог явиться средством решения все более осложняющихся финансовых проблем. Обычно очень трудно и сложно понять мотивы, по которым та или иная женщина избирается в качестве супруги. Верно это было и в отношении Дизраели, хотя многочисленные биографы приложили немало сил, чтобы разобраться в его поведении.
Вопрос о возможности жениться в практической плоскости встал перед ним довольно неожиданно. 14 марта 1838 года скончался Уиндхэм Левис, который с Дизраели представлял избирательный округ Мейдстон. Год назад они вместе вели избирательную кампанию, закончившуюся так успешно. Жена Левиса помогала обоим. После выборов связи Дизраели с этим семейством укрепились. Левисы время от времени гостили в Бреденхэме, и жена называла Дизраели "наш Диз".
И вот Мэри Энн осталась вдовой. Она родилась в 1792 году в респектабельной, но не очень знатной и влиятельной буржуазной семье. В 1815 году она вышла замуж за Уиндхэма Левиса, землевладельца и промышленника. Дизраели впервые встретил ее у общих знакомых в 1832 году. Тогда его оценка новой знакомой была иронически-скептической. Мэри Энн была малообразованной; по словам Дизраели, она не знала, кто же раньше появился в истории — греки или римляне. Не обладала она и аристократическими манерами, хотя благодаря богатству мужа вращалась в высшем свете и завела там прочные связи. Сам герцог Веллингтон бывал в ее доме. Она хвастала, и не без оснований, что когда у нее однажды был прием, то присутствовали 90 гостей, причем половина из них были лорды и леди.
Характер у Мэри Энн был легкомысленно-добродушным, за что свет прощал ей невоспитанность и плохие манеры. Она действительно очень много болтала в обществе, была склонна к кокетству и легкому флирту, была особой импульсивной, с добрым сердцем, любезной, нежной. Внешность ее, если судить по большому портрету, который висит сейчас на втором этаже дома-музея Дизраели в Хьюгендине, была изящной и даже красивой, хотя служительница музея и считает, что на портрете художник польстил оригиналу.
Очень трудно определить, в каких случаях поступки человека диктуются чувствами, а в каких — иными соображениями. Часто эти мотивы переплетаются, что, кажется, и имело место в женитьбе Дизраели. Ко времени кончины Уиндхэма Левиса у Мэри Энн и Дизраели уже установилась взаимная симпатия, их связывали добрые, дружеские отношения. Поэтому первые письма Дизраели молодой вдове могут рассматриваться просто как дружеские обращения, рассчитанные на то, чтобы утешить ее. Он пишет ей, что она слишком молода, чтобы чувствовать, что жизнь кончена и дальше не будет никаких радостей". И заключает: "Я принадлежу к тем людям, которые чувствуют гораздо более глубоко, чем умеют выразить это". В июле Дизраели пишет Мэри Энн из Мейдстона, чтобы сказать ей, как сильно он ее любит. Трудно сказать, просто ли это дружеское обращение или нечто большее. Вероятно, в это время Дизраели приходит к решению жениться на Мэри Энн.
На начальном этапе их взаимоотношений у Дизраели превалировали не чувства, а расчет. Считалось, что муж оставил Мэри Энн богатой, поэтому желающих жениться на ней было много. Для Дизраели это обстоятельство также играло важную роль. Замаячила перспектива наконец разделаться с долгами. Однако есть основания полагать, что он мог сделать лучшую партию и в финансовом, и в других отношениях. И то, что он остановил свой выбор на Мэри Энн, может означать, что, кроме расчета, действовали еще и чувства, поначалу игравшие вторую роль.
Биографы считают важным свидетельством фразу из письма Дизраели Мэри Энн, гласящую: "Когда я впервые сделал вам предложение, я не действовал под влиянием романтических чувств". И она понимала это. Объективные обстоятельства диктовали ей осторожность. Ей было уже 45 лет, а ему только 33. Она была несколько менее богата, чем все предполагали, но все же муж оставил ей годовой доход в 4 тысячи фунтов и хороший дом в лучшем районе Лондона, на Парк-Лейн.
В феврале 1839 года у Дизраели произошло неприятное объяснение с Мэри Энн. Он вообще был склонен к аффектации, а при выражении чувств особенно. Так было и на этот раз. В ответ на излияния Дизраели Мэри Энн заявила, что его соблазняет не столько она сама, сколько ее деньги. Он крайне возмутился, наговорил резкостей, и ему было предложено покинуть дом. В тот же день он написал ей длинное и очень серьезное письмо, в котором подробно говорил о своих чувствах, а закончил его вежливыми, но твердыми фразами, смысл которых сводился к тому, что пройдет время и Мэри Энн пожалеет о том, что отвергла его.
Все это могло означать лишь одно — отношения между ними окончательно прерываются. Но Мэри Энн или играла, или проверяла Бенджамина и тут же написала ему, приглашая вернуться и утверждая, что он ее неправильно понял. К этому времени Дизраели уже испытывал к Мэри Энн нежные чувства, и она тонкой женской интуицией поняла это. Под большим секретом она впоследствии говорила подруге, что еще при жизни мужа, задолго до брака с Дизраели, знала о его чувствах и заметила, что он ее любит. Возможно, так оно и было. Дизраели — на него это совсем не похоже — после неприятного разговора тянул с окончательным объяснением. "Он явно был привязан ко мне, — говорила позднее Мэри Энн, — хотел сделать предложение, но его смущала разница в нашем материальном положении. Однажды он провел со мной некоторое время, но так и не заговорил о сути дела. Я сама двинула дело вперед, положив свою руку на его и сказав: "Почему бы нам не соединить свои судьбы вместе?" И так получилось, что мы были помолвлены".
28 августа 1839 года они поженились. Мэри Энн оказалась очень хорошей женой. Все свои силы и энергию она посвятила заботе о Дизраели, безоговорочно веря в его звезду. Он тоже оказался хорошим мужем — чутким, внимательным, заботливым. Так брак, замышлявшийся по расчету, оказался браком по любви. Подтвердился принципиальный взгляд Дизраели на супружество, хотя вряд ли этот принцип можно считать бесспорным для всех случаев жизни.
Медовый месяц начался в Англии, но вскоре дождь и холод выгнали супругов на континент. Они побывали в Баден-Бадене, Штутгарте, Мюнхене, Нюрнберге, Франкфурте и наконец обосновались в Париже, в отеле "Европа" на улице Риволи. В конце ноября они возвратились в Лондон и поселились в принадлежавшем жене доме на Парк-Лейн. Более тридцати лет Дизраели прожил в этом доме.
Бенджамин и Мэри Энн жили дружно, неизменно проявляли взаимное уважение, взаимопонимание, обычные супружеские ссоры миновали их дом. Главной причиной возникавшего порой взаимного раздражения в первые годы были финансовые проблемы. Состояние Мэри Энн обеспечивало им возможность жить на уровне высшего света. Теперь и финансисты проявляли значительно большую готовность ссужать Дизраели деньгами. Жена помогла Бенджамину урегулировать наиболее срочные платежи (известно, что она уплатила по обязательствам мужа 13 тысяч фунтов). Дизраели часто скрывал от жены размеры своих долгов, и, когда приходили предписания от адвокатов о срочной уплате того или иного долга и случайно попадали в руки Мэри Энн, это вызывало ужасный домашний кризис. Было бы неверно подозревать ее в скупости (хотя англичане умеют считать и ценить деньги), но ее возмущало неведение и неожиданность возникновения денежных проблем.
Возникали в этой сфере и курьезные проблемы, таившие в себе существенную опасность. Однажды Дизраели обвинили в том, что во время избирательной кампании 1837 года в Мейдстоне он пообещал взятки своим избирателям, но не уплатил обещанные деньги. "Избиратели Мейдстона, — замечает Роберт Блэйк, — возмущались не тем, что их представили взяточниками. Они жили на подкупы. Но пообещать и не уплатить — это уже серьезное дело. Такое обвинение могло подорвать шансы на переизбрание на следующих выборах". Удалось как-то урегулировать и эту проблему.
Этот весьма важный эпизод в политической жизни Дизраели в исторической литературе трактуется по-разному. Превалируют, однако, две версии: о "свержении Пиля" и о "падении Пиля". Суть первой состоит в том, что именно Дизраели сверг премьер-министра тори. По другой — целая сумма обстоятельств привела к уходу последнего со своего поста. Второй вариант ближе к истине при условии, что будет признана важнейшая роль Дизраели в разыгравшихся событиях.
Обстановка в стране к 1845 году сложилась крайне трудная. Неурожай в Ирландии картофеля — главного продукта питания ирландцев, захвативший также ряд районов Англии, вызвал голод населения. Из 8-миллионного населения половина питалась только картофелем, так как материальное положение ирландцев не позволяло употреблять в пищу хлеб. Ситуация сложилась такая, что в условиях английского колониального господства вряд ли можно было предотвратить голод, грозивший унести миллионы жизней. Пиля ужасала эта перспектива, он ее достаточно хорошо понимал.
Это потребовало от правительства принятия решительных мер, а их поиски вступали в противоречие с важнейшими инте-расами партии и, следовательно, доктриной, которой они придерживались многие годы. Межпартийная и внутрипартийная борьба крайне обострилась, что дало возможность динамичным людям строить и реализовывать различные комбинации.
И вот в этих условиях Пиль предложил как выход из положения отменить хлебные законы, предусматривавшие высокие пошлины на ввозимое зерно, разрешив свободный ввоз хлеба в Англию и, следовательно, в Ирландию. Тори всегда были партией протекционизма, и вот теперь ее лидер порывает с традиционным важнейшим политическим принципом, выгодным землевладельцам, и предлагает политику, идущую вразрез с интересами земельной знати и отвечающую интересам буржуазии. Он выдвинул программу, которую традиционно отстаивали виги. Пиль мотивировал свою позицию чрезвычайными обстоятельствами — голод в Ирландии. Все смешалось на политической сцене, парламент бурлил.