— Вы знаете, где он сейчас? У вас есть связь с израильскими властями?
— У нас нет. У ФБР наверняка есть.
— И как израильтяне? Помогают?
— Думаю, что да. Неужели ты считаешь, что израильское правительство будет укрывать у себя еврея-эмигранта, который убил араба в США? Израильтяне — ребята крепкие. "Моссад"[5] даже своих убивает…
— Что "Моссад" делает?
— Не притворяйся. Примеров много. Например, сразу после образования Израиля премьер-министр… как его звали?.. Бен-Гурион… приказал поджечь судно с оружием и убить пятнадцать своих людей, чтобы держать в руках собственных еврейских террористов.
Я вспоминал эту беседу, когда мы с Шанталь шли к дому супругов Голденберг. Мы позвонили в дверь достаточно неопрятного строения. Открыла девушка в джинсах и розовой блузке.
— Привет, — поздоровалась Шанталь и сразу же выпалила заранее заготовленные фразы: — Ты, должно быть, Рашель. Меня зовут Этель Шварц, а это мой муж Эдвард. Мы — друзья Горди из синагоги "Бейт Ам".
— Ах, друзья Горди, — оживилась Рашель.
— Видите ли… — Я откашлялся. — Мы на пару недель уезжаем в Израиль, а Горди просил нас заглянуть к нему непременно.
Рашель потупилась.
— Зайдите, пожалуйста, в дом.
Мы зашли в маленькую комнату, заставленную самой причудливой мебелью.
— Садитесь. Чувствуйте себя как дома, — сказала Рашель. — Значит, вы друзья Горди?
— Да. И мы хотели бы знать, где мы сможем найти его в Израиле.
— Я не знаю, могу ли я…
— Он говорил, что адрес мы сможем получить у вас.
В этот момент открылась дверь, и в комнату вошли мать и отчим Рашели. Рашель встала.
— Это мистер и миссис…
— Шварц, — подсказал я, вставая.
— Они — друзья Горди.
— Здравствуйте. — Я протянул руку мужчине, а потом и женщине. Мать Рашели руки своей не подала.
— Мама не здоровается за руку с мужчинами. Она свято соблюдает все религиозные обычаи.
— Простите, — пробормотал я, пряча руку в карман. — Миссис Голденберг сухо улыбнулась мне.
— Друг Горди не должен забывать таких вещей. Друг Горди по имени Шварц такого забыть не может.
Шварцы собираются в Израиль, — пояснила Рашель. — И хотели бы повидать там Горди.
— Повидать Горди? — переспросила мать. — А, собственно, зачем он вам нужен?
— Да просто так, — начал я, подталкивая Шанталь к выходу. — Поговорить об Израиле, земле обетованной… Спасибо. Всего доброго… — Я открыл дверь, и мы с Шанталь поспешно ретировались.
— Рабби Иуда Липски? Если бы я встретила этого подонка, то собственными руками свернула бы ему шею.
— С вашим артритом, Соня, это было бы нелегко.
— Значит, ты едешь в Израиль?
Я кивнул. Мы ужинали с тетей Соней в ресторане Кантера.
— Надеюсь, ты там не станешь правоверным евреем.
— Об этом можешь не беспокоиться, — сказал я.
— Не задирай носа. Две самые опасные болезни этой страны — атеизм и СПИД. Не обижайся, но с возрастом люди становятся паникерами и хватаются за самые простые ответы. А проще религии, как ты понимаешь, нет ничего.
— Знаю, знаю, опиум для народа.
— Не юродствуй…
— Пока меня не будет… помогай Шанталь… и не забывай моих мальчишек.
— Хорошо, не беспокойся.
— А теперь мне пора. Мне еще предстоит деловое свидание с Хауэрдом Мельником.
— С этой грязной свиньей из "Эскадрона защиты евреев"?
— В Иерусалиме я обязательно помолюсь за тебя у Стены плача.
— Только попробуй.
Я поцеловал ее и ушел.
Заказав билеты на самолет, я пошел попрощаться с моими детьми. Моя бывшая жена Сюзанна и двое сыновей пожелали мне приятного путешествия. Затем я отправился к Мельнику. Он жил на втором этаже здания, в котором помещалась контора "Эскадрона защиты евреев".
— А, это вы, Гринспэн. Познакомьтесь с моим другом Сапирштейном. — Он махнул рукой в сторону плотного блондина в клетчатой рубашке, стоявшего у стены. — А это Гринспэн, герой кладбищенских битв. Надо было видеть его ночью. Голыми руками разогнал дюжину мексиканских вонючек! Титан!
— Вот как? — холодные глаза Сапирштейна смотрели на меня изучающе.
— Это преувеличение. Их было всего полдюжины, я сбил с ног одного и убежал.
— Ладно, ладно, не скромничайте. В жизни не так уж часто приходится чем-то по-настоящему гордиться. Ну что, готовы продолжать ночные дежурства?
— Нет, Хауэрд, у меня теперь другие планы. Вы же знаете, что я сейчас без работы.
— Конечно, конечно. — Мельник повернулся к Сапирштейну. — Антисемиты в Сиэтле выгнали Гринспэна с работы.
— Я решил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы наконец исполнить давно задуманное… уехать в Израиль, — сказал я.
— Нет, нет, хватит. Мне надоело, что все приличные люди, вступающие в организацию, уезжают в Израиль.
— Вы можете дать мне письмо к рабби Липски?
— Рабби Липски? — Мельник опустил на стол бутылку с вином, которую держал в руке. — Не думаю. Да вам это и не поможет.
— Это почему же?
— Ну, хотя бы потому, что у меня есть серьезные расхождения с Иудой.
— Интересно, какие же?
— Вот это как раз и неинтересно… Но не переживайте. Иуду Липски в Израиле найти нетрудно. В Иерусалиме отправляйтесь прямехонько в его штаб-квартиру — в Институт предотвращения нового геноцида. Я уверен, что вы с ним поладите.
— В какой фирме, Гринспэн, вы работали в Сиэтле? — спросил Сапирштейн.
— Я работал не в частном секторе.
— Видите ли, нам, возможно, удалось бы начать в суде дело о дискриминации по расовым мотивам.
— Не стоит. Черт с ними.
— Что ж, вам виднее.
Сапирштейн изучающе смотрел на меня. Точно так же он смотрел из окна мне в спину, когда пять минут спустя я шел из подъезда к своей машине.
Когда мы ночью лежали с Шанталь в постели, она спросила, почему я такой грустный.
— Меня пугает это путешествие.
— Путешествие на землю предков? — Она иронично вскинула брови. — Оно должно тебя радовать.
— Ты знаешь, что я объездил весь мир: Париж, Рим, Токио… десятки стран. Но, видимо, неспроста я избегал Израиль.
— Почему?
— Не знаю, — ответил я, пожав плечами.
В Иерусалим я прилетел еле живой после тяжелейшего восемнадцатичасового воздушного путешествия. Самолет был забит до отказа. Пятьдесят адвентистов седьмого дня пели в дороге религиозные гимны каждые полчаса. Мусульмане стоя молились в проходах и возносили хвалу всевышнему. Короче говоря, в таких условиях нормальному человеку было невозможно заснуть больше чем на двадцать минут.
Честно говоря, спать мне особенно и не хотелось. Всю дорогу я размышлял. У меня с собой было два паспорта — один, на имя Майкла Гринспэна, лежал в кармане пиджака (этот паспорт мне с потрясающей быстротой изготовили арабы), другой, мой настоящий, был для верности спрятан в чемодане. Мой план состоял в том, чтобы найти Горди Голденберга, втереться к нему в доверие и выяснить его роль в покушении.
Когда самолет наконец коснулся бетонной полосы аэропорта имени Бен-Гуриона, раздались аплодисменты, несколько пассажиров запели национальный гимн Израиля. В глазах у многих были слезы.
Позднее, стоя у окна своего номера в гостинице "Царь Давид" и глядя на освещенные прожекторами стены Старого города, я и сам пережил что-то, похожее на торжественную приподнятость. Но сил двинуться куда-нибудь из номера уже не было, и я заснул как убитый, даже не приняв душа.
На следующее утро я взял такси и отправился в Институт предотвращения нового геноцида. Институт помещался на тихой улочке Йеллин, за рынком Махане Иехуда, в маленьком каменном доме. Войдя внутрь, я сразу попал в небольшой музей современного антисемитизма; стены зала были оклеены газетными вырезками и листовками неонацистских партий и других подобных организаций. На столах лежали брошюры откровенно фашистского толка. По залу бродили немногочисленные туристы, у окна скучал немолодой тучный служитель. Я с улыбкой подошел к нему.
— Чем могу помочь? — спросил он с явным бруклинским акцентом.
— Меня зовут Майк Гринспэн. Я член "Эскадрона защиты евреев" из Лос-Анджелеса.
— Прекрасно. — Служитель постучал ногой по полу. — Но мы к "эскадрону" отношения не имеем. Здесь находится штаб-квартира партии Гевура, что означает "сила" на иврите. "Эскадрона защиты евреев" в Израиле нет. Это еврейское государство, во всяком случае, таким оно было задумано.
— Именно поэтому я сюда и приехал.
— Превосходно. — Он широко улыбнулся. — Я сам приехал сюда тринадцать лет назад и прикипел душой к этой земле. Продал свою транспортную фирму в Шиншед-бэй и переехал… Вы бывали в Шиншед-бэй?
— Бывал… К вам мне посоветовал зайти Хауэрд Мельник.
— Хауэрд Мельник? Так вы знакомы с Хауэрдом?
— Угу. Я знаком и с другими ребятами… с Сапирштейном, братьями Горовиц.
— С Иззи и Моу? Как их матушка поживает?
— Болеет.
— Скверно. Надо бы ее сюда привезти. Здешний климат очень полезен для здоровья… Так чем я могу вам помочь?
— Мне бы хотелось повидаться с рабби Липски, которого я всегда почитал как героя.
— Не только вы. Хотите прикоснуться к священной двери? — Он ухмыльнулся, трогая дверную ручку у себя за спиной. — Но сейчас его нет. Он уехал в Газу проводить демонстрацию. Какой-то палестинец из ООП[6] саданул ножом одного из наших на тамошнем рынке, а эти проститутки в правительстве пальцем не хотят пошевелить, чтобы хоть что-нибудь сделать… Но вечером он вернется. У него сегодня выступление в Старом городе… Послушайте. Меня зовут Ирв Гурвиц. Давайте встретимся в шесть вечера у Яффских ворот. Я провожу вас на митинг, где вы, возможно, и встретитесь с рабби.
— Большое спасибо.
— Скажите, ФБР вас там не очень донимало последние два месяца?
— Не больше чем всегда.
— А к кому-нибудь особенно не придирались?