— Что вы здесь делаете, мистер Уайн? — спросил он скрипучим голосом.
— Это я вас должен спросить, что вы здесь делаете. Откуда вам известно мое имя?
— Оно, как у всех людей, записано в вашем паспорте. — Незнакомец вытащил мой настоящий паспорт из своего кармана. Фальшивый по-прежнему лежал в заднем кармане моих брюк.
— Отдайте-ка мне мои документы. — Я сделал шаг в его сторону.
Он угрожающе поднял нож.
— Что вы делаете в Израиле?
— Путешествую. Вчера почти весь день провел у Стены плача. Сегодня собираюсь в Музей жертв геноцида.
— Отвечайте правду. Что вы делаете в Израиле?
— Послушайте, я одинокий еврей, который никогда не был на земле обетованной. Чего же странного в том…
— Не врите. — Он двинулся ко мне, я отступил назад. — Вчера вас видели вместе с рабби Липски, вы входили в ешиву "Торат коханим".
— Мне нравится Липски. Это прирожденный лидер…
— Вранье! — Он с силой ударил меня свободной рукой по лицу. Я едва устоял на ногах.
В этот момент в дверь постучали.
— А вот и завтрак, — обрадовался я.
— Скажите, чтобы она убиралась к черту.
— Сами скажите.
Как только он повернулся к двери, я стремглав бросился в ванную и дернул за сигнальный шнур. Из зеркала на меня смотрело заспанное лицо с большим кровоподтеком у левого глаза. Из коридора донесся звук шагов убегавшего человека.
Через сорок пять минут я выписался из гостиницы "Царь Давид". Администратор покосился на мой заплывший глаз.
— В ванной поскользнулся, — объяснил я.
Оставив чемодан у портье, я выбрался на улицу через черный ход и оказался на одной из боковых улочек недалеко от гробницы Ирода. Хотя уже рассвело, вокруг было на удивление тихо. И тут я все вспомнил. Усмехнувшись, я повернул в сторону Старого города. По субботам не должны работать даже частные детективы.
Макс Хирш жил на Мисгав Ладач, одной из старых улиц еврейского квартала, восстановленных после шестидневной войны. Была пятница — канун субботы. Магазины закрывались, мужчины в чистых белых сорочках и ермолках расходились по домам в сопровождении жен и детей. В тенниске и потрепанных джинсах я выглядел здесь, на своей исторической родине, белой вороной.
Макс тоже был одет в праздничный наряд с белой ермолкой.
— Входи, входи. Все сегодня вовремя. Что это у тебя с глазом? Ты вроде говорил, что приехал сюда отдыхать, а не работать.
— Моя работа тут ни при чем.
Точно? Имей в виду, что в субботу запрещены все виды деятельности. Ни сажать деревья, ни строить, ни сочинять симфонии, ни выслеживать преступников — ничего… Пошли, я познакомлю тебя с моими друзьями. Мы как раз обсуждали онтологическое доказательство существования бога.
— Онтологическое доказательство? — переспросил я. — Я никогда этого не понимал, даже в колледже.
— Бертран Рассел тоже. — Макс открыл дверь в соседнюю комнату. Гости — три женщины и мужчина — уже сидели за длинным столом у камина. Хирш представил первым мужчину: Шимон Делеон, раввин, проповедующий в тюрьмах. Все женщины были американками — Дебора Шац, юрист из Нью-Йорка, Чайя Брача, красотка из Колорадо, и Бренда Вайнтрауб, театральный агент из Лос-Анджелеса.
— Мой старый друг — Мозес Уайн, работает частным детективом, — представил меня Макс, протягивая ермолку, которую я послушно надел, прежде чем сесть за стол.
— Бог — это самое великое и совершенное существо, — сказала Дебора Шац.
— Возразить трудно, — сказал Макс. — Но мне в этом определении недостает страсти… веры. В глубине души я знаю, что бог существует, но если бы мне нужны были доказательства, то я бы предпочел нравственные.
В комнату вошла жена Макса, которую звали Ли, с четырьмя детьми. Видимо, солнце клонилось к закату, поскольку в руках она несла свечи. Женщины встали из-за стола, покрывая головы платками и зажигая свечи. Потом все прочитали молитву. Макс благословил своих детей. Мне, уже давно не принимавшему участия в религиозных ритуалах, стало не по себе. Я начал исподтишка разглядывать Чайю Брача. При свечах она выглядела еще привлекательнее.
После ужина Ли принесла бутылку виски, мужчины и Бренда Вайнтрауб начали пить.
— Я знаю, что надо сделать. Сегодня мы обязательно должны сходить к главе хасидов Ребе Ареле.
— Да, Макс, пожалуйста, своди нас туда, — сказала Бренда Вайнтрауб. — Я уже давно хотела побывать у него.
— Но тебе придется сидеть в женском отделении.
— В женском так в женском, — сказала Бренда и повернулась к Чайе: — Ты пойдешь с нами?
— Пойду.
Через полчаса Макс, Чайя, Бренда и я шли через Старый город к Меашеариму, оплоту хасидизма[10].
— Кто этот Ребе Ареле? — спросил я по дороге у Макса.
— Один из лидеров местных ультраортодоксов. Они не говорят на иврите, поскольку он слишком священен, и не признают государства Израиль, потому что в Торе[11] сказано, что до прихода мессии еврейского государства не будет.
Мы подошли к обшарпанному трехэтажному зданию. Женщины скрылись в боковой двери.
— Она тебе нравится.
— Кто?
— Чайя. Я заметил, как ты смотрел на нее за ужином… Может, мы вас поженим?
— Перестань.
— А почему бы и нет? Она еще молода, здорова, вполне способна нарожать тебе кучу детей. Ты ведь разведен, насколько я помню?
— Да, уже двенадцать лет.
— Так что же?
— Не особенно верю в договорные браки.
— Да уж, конечно. У нас, у каждого, такие громадные удачи в романтической любви! Пожалуй, жениться все же лучше на трезвую голову.
Мы вошли в центральный портал.
На лавках сидела добрая тысяча бородатых людей. На задних скамейках потеснились и дали нам место. Далеко впереди я заметил маленького худенького старичка с белоснежной бородой. Все внимательно вслушивались в его тихую неторопливую речь на идише.
— Что он говорит? — спросил я.
— Он пересказывает учение каббалы о создании мира.
Я перевел взгляд с белобородого старичка на Макса.
— И ты веришь во все это?
— Я верю во все и в ничего…
Неожиданно Ребе Ареле зашептал в микрофон с утроенной энергией.
— Что это с ним?
— Он говорит о главном парадоксе. Когда мир более всего нуждается в починке, тогда и появляется самая большая надежда. Теперь, когда светский мир дошел до последнего предела — когда он погряз в наркотиках, поражен СПИДом, находится под угрозой ядерного уничтожения, — именно теперь и следует ожидать мессию.
Хасиды прокричали что-то в унисон.
— Они хотят видеть мессию тотчас же, — объяснил Макс.
Ребе сел. Хасиды встали и начали петь. Мы с трудом выбрались на улицу.
— Тебе нужна помощь. Сначала надо найти тебе жилье.
— Сам как-нибудь справлюсь.
— Нет, нет. В гостиницах, как ты сам убедился, ты себя не можешь чувствовать в безопасности… И, кроме того, если ты поселишься в ешиве, то узнаешь для себя много нового.
— А вдруг это поможет мне найти Иисуса бен Цви?
Макс нахмурился.
— Я думал, ты понял, что в субботу работать нельзя.
— Даже думать нельзя?
— Думать? Ну… на этот счет есть несколько точек зрения… Но на кого же ты работаешь? Кому понадобился Иисус бен Цви?
Я вымучил улыбку.
— Теперь уже ты нарушаешь правила.
— Согласен. Я не ангел, Мозес. И я любопытен… Так кому понадобился Иисус?
Из боковой двери вышли Бренда Вайнтрауб и Чайя.
Макс ждал моего ответа.
— Ты же знаешь, — сказал я, — психиатры, раввины и частные детективы никогда не открывают имен своих клиентов.
На следующее утро я проснулся под говор незнакомых людей. Было начало седьмого. Я сел на койке, выглянул в окно и все вспомнил. Снаружи на сером здании красовалась вывеска: "Бейт Мидраш — Дом учения" на английском и на иврите. Прошлым вечером Макс привел меня сюда и попросил разбудить главного распорядителя. Мне дали простыню, одеяло и отвели в общую спальню.
Приведя себя в порядок, я решил разыскать ешиву "Торат коханим", в которую меня приводил Липски, и попытаться выяснить, зачем он туда приезжал.
Когда я минут через двадцать нашел в Старом городе нужную мне ешиву, там все были уже на ногах, несмотря на ранний час: мужчины молились, женщины возились с детьми. Заглядывая в комнаты в поисках знакомых лиц, на втором этаже я наткнулся на девушку лет девятнадцати, лежавшую на полу со связанными руками и ногами.
— Нет, нет, нет, — закричала она в ужасе, заметив меня. — Оставьте меня в покое. Я же сказала вам, что брошу его.
— Успокойся. Все в порядке.
Тут ей стало ясно, что она приняла меня за кого-то другого.
— Судя по произношению, вы американец? Значит, мы земляки?
Я развязал ее.
— Земляки. Как ты здесь оказалась?
— Меня сюда привели силой.
— Кто?
— Я их не знаю. Вы можете меня вывести отсюда? Я хочу немедленно улететь из этой страны.
Я накинул ей на плечи свою куртку и вывел на улицу.
— Большое спасибо, — сказала она. — Я даже не знаю, где мы находимся.
— Иди вперед и не оглядывайся, пока мы не уйдем отсюда подальше. И расскажи, что же с тобой произошло.
— Во дворе Еврейского университета ко мне подошли трое, посадили в машину, увезли куда-то за город, а потом привезли сюда… Между прочим, ужасно хочется есть. А у них в субботу все рестораны закрыты.
— Ничего, пойдем к арабам. — И я показал рукой на небольшое кафе с вывеской "Абу Мустафа".
Мы забрались поглубже внутрь, заказали еду, и, пока пили кофе, я рассмотрел ее по-настоящему. Достаточно невзрачная блондинка, привлекательными в ней были только молодость и непосредственность.
— Я как-то пошла на митинг организации "Мир сегодня", — продолжала она. — Говорилось что-то о незаконных арестах арабов. Ко мне подошел парень. Очень симпатичный, кареглазый. Сказал, что его зовут Ицхак. Пригласил на кофе. Потом мы с ним еще раза два встретились. Потом пошли в кино, смотрели израильский фильм об оккупации Ливана, где много говорилось о палестинцах. После кино он признался, что обманул меня, на самом деле его зовут Фуад и он палестинский араб. — Она пожала плечами. — Что я могла на это ответить? Не бежать же от него! Я же не расистка. В Израиле жить ни за что не останусь. Короче говоря, мы продолжали встречаться. Вскоре стали спать вместе.