— И что было дальше?
— Однажды к нам подошли трое парней в ермолках — один из них здоровый, светловолосый, они звали его Озия, потащили меня в свою машину и стали кричать, зачем я хожу под руку с арабом.
— А Фуад?
— Ничего… Ушел.
В этот момент я почувствовал, что кто-то следит за нами. Оглянувшись, я заметил на другой стороне улицы темнокожего черноволосого человека со шрамом под ухом. Опираясь на тележку зеленщика, он курил с праздным видом.
— Не поворачивайся. Продолжай говорить как ни в чем не бывало. За нами, кажется, следят, — сказал я своей спутнице.
— О, боже, — с испугом выдохнула она. — Когда все это кончится?
— Не бойся. Послушай, а как тебя зовут?
— Эллен. Эллен Гринспэн…
Я рассмеялся.
— Что смешного в моем имени? Самое обычное…
— Замечательное имя и замечательная фамилия… Подожди меня здесь. — Я нырнул под стол и под удивленным взглядом хозяина прокрался к выходу. Заметив мое исчезновение, наблюдатель завертел головой из стороны в сторону и вдруг бросился в ближайший переулок. Я помчался за ним. Лавируя между прохожими, я почти догнал его у Стены плача. Пробежав еще квартал, он предъявил какой-то документ служителю в темно-зеленой форме и скрылся под громадной аркой ворот.
Я вытащил свой американский паспорт и сунул его под нос тому же служителю. Покачав головой, он загородил мне дорогу.
— Вам надлежит проходить через ворота Маграби или Железные.
— Это почему же?
— Вы не мусульманин. Здесь могут проходить только мусульмане.
— А кто так решил?
— Мы — мусульманская религиозная полиция.
Я пошел через Железные ворота. Чтобы добраться до них, мне потребовалось минут пять — семь. Как только я вышел на громадную площадь величиной с два футбольных поля, ко мне подошли два араба в платках-куффийях, наперебой предлагая услуги и открытки. Прямо передо мной были мечети Омара и аль-Акса. Я понял, чтo нахожусь на вершине горы Мориа.
Человека, который следил за мной, нигде не было видно.
Я вошел в мечеть Омара. В громадном восьмиугольном здании немолодая женщина, обращаясь к группе английских туристов, говорила:
— Некоторые называют этот краеугольный камень самым святым местом на земле. Евреи считают, что на этом месте была святая святых Соломонова храма. Мусульмане видят в этом камне ту скалу, с которой Магомет на крылатом коне взлетел на небеса.
Она показала рукой на гранитный валун, торчащий из земли у подножия лестницы. В нескольких местах камень был отполирован многими поколениями паломников, тешившими себя надеждой, что, прикасаясь к этому камню, они общаются с богом.
Тут я заметил человека, следившего за мной в кафе. Он тоже заметил меня и побежал. Я было ринулся за ним, но вдруг за моей спиной раздался отчаянный вопль. Обернувшись, я увидел еврея с ножом в животе. Изо рта у него хлестала кровь. Я подошел к убитому. Это был раввин Делеон, с которым я познакомился у Макса накануне вечером.
— Это не запрещается. Евреи столетиями молились в мечетях.
— Ты хочешь сказать, что Делеон пришел в мечеть Омара помолиться?
— Вполне возможно. Иногда религиозные евреи приходят туда по субботам, чтобы быть поближе к старому храму. — В глазах у Макса стояли слезы. Его дети играли во дворе неподалеку.
— Послушай, за мной следил какой-то араб. Потом я сам сел ему на хвост, и он привел меня к Краеугольному камню, где убили Делеона. Не думаю, что это случайное совпадение.
— Неисповедимы пути господни. Зачем араб следил за тобой?
— Не знаю.
— И не догадываешься? Ты ведь знаешь, на кого работаешь.
У меня по спине пробежал холодок.
— Что значит хозрим тешува? Это были последние слова Делеона, если, конечно, не считать совсем уж невнятного выдоха, похожего на слово "ницуцот".
— Хозрим тешува — это раскаивающиеся. Он, как ты помнишь, проповедовал среди преступников и возвращал их богу.
— Может, его смерть как-то связана с ними?
— В мечети Омара? Три дня в неделю он проводил в старой тюрьме, и с ним там никогда ничего не случалось. А что касается ницуцот, то он, вероятно, имел в виду "божественные искры" из каббалы, которые являются, мол, напоминанием о прежнем присутствии бога на Земле.
— Те самые, с помощью которых мы должны исправить мир и вернуть бога на Землю?
— Мозес, — сказал Макс, — если ты заглянешь в свою душу, то наверняка поймешь, кто следил за тобой.
Раздался пронзительный вой сирены.
— Полиция, — сказал Макс. — Араб убил еврея. Сейчас начнется. Рабби Липски будет здесь не позднее чем через час, а за ним примчится и куча телерепортеров из Тель-Авива. А сейчас извини. Здесь будет небезопасно, надо забрать детей домой. Увидимся завтра в ешиве.
Я стоял, слушая завывания сирен, и думал о словах Макса. В глубине души я знал, кто следил за мной. Я пошел искать телефон.
— Очень плохо слышно. Где ты?
— В гостинице "Царь Давид".
— А ты разве не выписался оттуда?
— Выписался. Я зашел только, чтобы позвонить. В субботу в городе очень трудно найти исправный телефон.
— Как ты?
— Со мной все в порядке. Но только что на моих глазах араб убил еврея в мечети Омара. В Старом городе облава… Послушай, Шанталь, свяжись с нашими арабскими друзьями Терзи и Саидом. У меня есть основания считать, что они посадили мне на хвост своего человека.
— Посадили тебе на хвост человека?! Зачем? Ты же на них работаешь.
— Не кричи.
— Как твои успехи?
— Не очень.
— Нашел рабби Липски?
— Я встречался с ним, но ничего выяснить не удалось. О Горди тоже ничего нового. Знаю только, что здесь его зо-нут Иисус бен Цви. И это пока все. Свяжись с Терзи и Саидом. Хорошо? Пока. Позвоню, как только смогу.
Я повесил трубку, вышел из отеля через черный ход, поймал такси с водителем-арабом и отправился в Еврейский университет в надежде разузнать что-нибудь о похитителях Эллен Гринспэн. Сама Эллен исчезла из кафе. Когда я вернулся туда из мечети Омара, ее не было.
Я вышел из машины около одного из студенческих кафе, взял апельсиновый сок и сел с беззаботным видом за свободный столик. Минут через пять ко мне подсели два молодых араба в клетчатых палестинских платках-куффийях.
— Кто-нибудь из вас говорит по-английски? — спросил я.
— Я говорю, — ответил один из них. — Я учусь на техническом факультете, и без английского у нас делать нечего.
— Прекрасно, — сказал я. — А я журналист из "Лос-Анджелес таймс".
— Что же вас интересует?
— Межнациональные отношения среди молодежи.
— Истории о том, как гадкие арабы совращают еврейских принцесс?
— Вот-вот.
— Что сказать? Это зависит от девушки. Некоторые еврейки встречаются с арабами только из-за острых ощущений — это считается опасным. Другие это делают из любопытства. Третьи думают, что этим вносят свой вклад в дело мира. Все они расистки… хотя, конечно, не все об этом даже догадываются… Встречаются, конечно, и настоящие девушки… — Он допил свое пиво.
— У вас, я смотрю, немалый опыт. Так что же происходит, когда араб начинает встречаться с еврейкой?
— Начинается хорошо, кончается плохо. Даже если между ними все в порядке, наверняка найдутся чокнутые евреи, которые попытаются испортить им все, что можно.
— И вы знаете таких чокнутых евреев?
— Ха-ха. Их здесь хватает.
— А среди них нет одного толстого, светловолосого?
Студенты заговорили между собой по-арабски. Наконец мой собеседник сказал:
— Это очень плохой человек.
— Где я могу найти его?
— По вечерам он со своими дружками ходит в ночной клуб "Пещера Соломона". Его зовут Озия.
— Точно, Озия.
— Мы проводим вас туда.
Я отправился в пункт проката за машиной, и, как только солнце в начале седьмого зашло за горизонт, мне ее дали. Когда я вернулся в кафе, кроме моих двух знакомых, Хакима и Юсефа, за столиком сидел еще один араб. Он был значительно старше первых двух.
— Это мистер Абдул, — сказал Хаким. — Он едет с нами.
— Прекрасно, — сказал я. — Рад познакомиться, мистер Абдул.
Мы забрались в машину и поехали к Старому городу.
Мистер Абдул заговорил по-арабски. Хаким перевел:
— Мистер Абдул хочет знать, не являетесь ли вы сотрудником сионистской прессы.
— Не являюсь.
Хаким перевел мой ответ, потом задал следующий вопрос:
— Мистер Абдул хочет знать, кто вы такой.
— Я уже говорил вам, что работаю репортером в "Лос-Анджелес таймс".
— Мистер Абдул не верит вам.
— Кто такой мистер Абдул, чтобы не верить мне?
— Мистер Абдул является представителем "Хезболлах"[12].
— "Хезболлах"? — Я чуть было не нажал от неожиданности на тормоза. Совсем недавно я видел телевизионный фильм о "Хезболлах", в котором показывали четырнадцатилетних подростков-смертников, обученных для диверсий в Южном Ливане.
— Только представителем, — заверил меня Хаким.
— Прекрасно.
— Любая организация может иметь представителей. Верно?
— Верно… Меня только удивило, что "Хезболлах" в наши дни имеет свое представительство в Иерусалиме.
— Неофициальное… Здесь — налево.
Я повернул около прудов Султана, недалеко от того места, где выступал рабби Липски. Мы еще покружили по улицам, и наконец Хаким велел мне остановиться около полуразрушенной стены, которой по виду, а может, в действительности было не менее пяти тысяч лет.
— Мистер Абдул подождет нас в машине, — сказал Хаким, выбираясь с Юсефом из машины на совсем темную улицу.
— Превосходно, — сказал я. — Кому-то надо присмотреть за машиной.
Мы подошли к двери с неоновой вывеской на английском и иврите: "Пещера Соломона". Из помещения доносилась спокойная музыка. У двери высокий бородатый мужчина продавал входные билеты. Я заплатил за три билета, и мы вошли.
Несколько пар танцевали. Мы сели за столик. Хаким и Юсеф стали осматриваться. И тут я заметил Чайю Брача. Она сидела в углу одна. Ясно, что пришла она сюда не танцевать. Но тогда зачем?