— Вы не могли бы мне помочь? Я на днях взял у вас напрокат автомобиль, с которым у меня возникли проблемы.
Мужчина встал из-за стола и подошел ко мне.
— Меня вчера стукнули в Хевроне, — продолжал я.
— Вы сами пострадали или только машина?
— Нет, только машина. Причем негодяй, стукнувший меня, смылся. И я хотел узнать, не поможете ли вы мне найти его. — Я вынул из кармана бумажку, на которой записал номер "линкольна", и положил ее на стойку.
— Нам сначала надо осмотреть вашу машину.
— Невозможно. Она осталась в Хевроне. Нужен ремонт.
— Нечего ездить в такие места, — буркнула девица, подходя к нам. — Так вам и надо.
— Вы правы. Но откуда же мне было знать? Водитель был араб, наверняка из ООП.
Клерк посмотрел на нацарапанный мной номер.
— Номер тель-авивский.
— Дайте-ка мне, — сказала девица. Она взяла бумажку и пошла к телефону. Вернулась она не скоро. — Машина принадлежит Натану Шахару. Это еврейское имя, а не арабское.
— Вот как? Удивительно, — сказал я. — А где он живет?
— В доме 23 по Мендельсон-стрит в Тель-Авиве.
— Спасибо, — сказал я и вылетел из конторы до того, как они успели хоть что-нибудь спросить у меня.
Через пару минут я уже направлялся к тель-авивскому шоссе на той машине, которая якобы исковерканной стояла в Хевроне.
На шоссе я заметил, что за мной следят. В километре за мной тащилось такси без пассажира, на которое я обратил внимание еще в центре Иерусалима. Кто мог следить за мной?
Кто бы за мной ни следил, он оставил меня, а скорее всего, передал другому в предместьях Тель-Авива. Я нашел нужный адрес и остался ждать около парадного. Минут через двадцать, на мое счастье, я увидел "взломщика" и трех его приятелей, которые, весело переговариваясь, скрылись в парадном. Было двадцать пять минут восьмого вечера. В четверть одиннадцатого они вышли. Один из них нёс под мышкой большой коричневый сверток. Все четверо сели в знакомый мне "линкольн''. Когда машина тронулась, я пристроился за ними.
Движение было небольшим, и мне не составляло труда держаться за ними. Судя по карте, которую я разложил на переднем сиденье, они направлялись в северную часть города. Доехали до пригорода Герцлия. Свернули к морю. Там, среди дюн, глазам открылось удивительное зрелище. Повсюду поодиночке и группами стояли женщины, судя по всему, шлюхи. Не успел "линкольн" остановиться, как его сразу облепила толпа. Все четверо вышли из машины и скрылись со своими избранницами в дюнах. Когда я притормозил, ко мне тоже подошла девушка, на вид ей было не больше пятнадцати. Она задала вопрос на иврите, потом на идише. Убедившись, что я не знаю этих языков, она жестами выразила свое предложение. Я покачал головой. Сказав что-то злобное, она исчезла. Я выбрался из машины, осторожно подошел к "линкольну", огляделся, открыл дверцу и сел на заднее сиденье рядом с большим свертком. В кармане брюк нащупал маленький фонарик. Осветив сверток, я прочел на нем английскую надпись: "Мистер Менаше Кандель, Герцлия, Израиль".
Какой же это Менаше Кандель? Уж не тот ли еврейский режиссер-миллионер, который известен в Лос-Анджелесе экстравагантностью? Кстати, о том, как он добыл свои миллионы, ходило очень много слухов.
Я осторожно развернул оберточную бумагу и увидел голливудские и лос-анджелесские газеты. Это был тот самый Менаше Кандель. И четверо головорезов, скорее всего, были его людьми. Только зачем ему было посылать своего человека обыскивать мой номер в гостинице "Царь Давид"? Но прежде чем я успел найти ответ на этот вопрос, кто-то дернул за ручку дверцы. Возвратился один из приятелей "взломщика".
На его лице заиграла недобрая улыбка. Я резко открыл дверцу, ударив его в живот. Он согнулся пополам и упал. Когда он очухался и потянулся за пистолетом, я уже перевалил за дюну и пробежал, видимо, не меньше половины расстояния до Египта.
Я совсем не удивился, когда через час увидел "линкольн" рядом с роскошным летним домом Менаше Канделя. Что удивило — так это обилие других лимузинов (не менее двадцати пяти) около его дома. Видимо, Менаше Кандель устраивал прием.
Возле парадного меня остановил охранник в форме. Вместо приглашения я предъявил ему американский паспорт на имя Гринспэна. Мельком взглянув на фотографию и "прощупав” меня детектором металла, охранник сделал разрешающий жест рукой.
Среди разношерстной публики, заполнившей комнаты и двор дома, знакомых лиц почти не было. Только у бара стоял "взломщик” с приятелями, у одного из которых была разбита щека.
Я решил держаться от них подальше. Проходя в соседнюю комнату, я чуть не столкнулся еще с одним знакомым — телохранителем рабби Липски Ирвом Гурвицем из Института предотвращения нового геноцида. Он тоже узнал меня.
— Как дела? — спросил я.
— Если не ошибаюсь… Гринспэн, верно?
— Верно.
— Вот уж не ожидал увидеть вас здесь.
— Да и я вас, признаться, тоже.
— Я-то здесь по делу. А вы? — Он изучающе смотрел на меня. — Чтобы общаться с такими людьми, незачем было уезжать из Америки.
— Согласен… Но мы с Канделем оказались очень дальними родственниками. Он попросил меня позвонить ему, когда окажусь в Израиле, — и вот я здесь. Впрочем, мне уже это все надоело.
Я пошел дальше, исподтишка наблюдая за Гурвицем, который чувствовал себя явно не в своей тарелке. Вот он, оглянувшись по сторонам, вышел во двор, миновал бассейн, остановился около раздевалки, обсаженной бугенвиллеями, постучал в дверь три раза. На стук вышел здоровенный детина, телохранитель рабби Липски, которого Ирв назвал Боазом, и покачал головой, отсылая Ирва прочь. Из раздевалки послышались истошные крики на иврите. Это уже, как говорят, становилось интересно.
Я осторожно прокрался за раздевалку, залез на забор и заглянул внутрь сквозь маленькое зарешеченное окно. В комнате было полно телефонов и киноплакатов. Видимо, хозяин пользовался ею как дополнительным кабинетом. Кричал истошно сам Кандель. Против него стоял рабби Липски.
— Давайте лучше по-английски, — сказал Липски, мотнув головой в сторону своего громилы-телохранителя Боаза.
— Что такое, рабби? — спросил Кандель. — Своих людей уже боитесь?
— Я никого не боюсь, мистер Кандель.
— Не придуривайтесь, мистер Ларсон. И не пытайтесь уверить меня, что вам поможет бог. Хватит с меня этого дерьма! Я вас слишком хорошо знаю. Я вам был нужен, чтобы решить ту щекотливую проблему. Теперь расплачивайтесь!
— Я же сказал… вы получите свои деньги. Все в порядке. Зачем такая спешка?
— Если я не получу эти деньги в пятидневный срок, пеняйте на себя.
— Не угрожайте мне, Кандель. Если вы хоть пальцем тронете меня, вас разорвет полумиллионная толпа евреев!
— Хотя бы здесь не корчите из себя царя евреев. Убирайтесь-ка отсюда. И возвращайтесь, только когда ваш мальчишка сделает дело… и когда с деньгами все будет в порядке. — Нажав на кнопку переговорного устройства, он крикнул: — Где мои ребята? Срочно ко мне.
Я спрыгнул с забора. "Взломщик" и его приятели меня более не интересовали. Надо было обдумать неожиданное свидание Канделя с Липски. Я еще услышал, как они обменялись несколькими фразами на иврите и как хлопнула дверь. Я вернулся в дом. Ни Ирва Гурвица, ни Липски, ни Боаза я не увидел. Зато к гостям вышел Кандель. Я улучил момент, когда он остался один, и подошел к нему.
— Вы меня помните, мистер Кандель?.. Марти, Марти Шугарман. Мы встречались пять лет тому назад в Калифорнии. Я покупал у вас права на показ вашего фильма по телевидению.
Кандель тупо уставился на меня.
— Ах, да. Как же, как же. Марти… Так как дела?
— Прекрасно. Мне у вас здесь нравится.
— Рад.
— Послушайте, Менаше, у меня есть идея, которую я хочу обсудить с вами.
— Хорошо… Позвоните моему секретарю завтра утром. — Он попытался улизнуть, но я схватил его за руку.
— Идея прекрасная. Она касается еврейского фильма и…
— Еврейские фильмы не приносят доходов.
— Знаю, знаю. Но он построен на одном из романов Зингера[16], и в Чикаго есть одна богатая дама, которая готова заплатить большие деньги, если предприятие будет освящено каким-нибудь знаменитым раввином. А я тут пил коктейль около бассейна и заметил, что из раздевалки вышел сам великий Иуда Липски.
Кандель молча поглазел на меня, потом откашлялся.
— Не понимаю, о чем вы говорите. Никакого Иуду Липски вы здесь видеть не могли. Вы ошиблись.
— Нет, я совершенно уверен, что видел рабби Липски.
— Боюсь, что вы перепили, мистер… Шугарман. — И он ушел.
Я понял, что мне пора уносить ноги.
Остальную часть ночи я провел, лежа без сна в моей ешиве, в размышлениях о том, что может быть общего между Менаше Канделем и Иудой Липски. О каких деньгах шла речь? И что это за деликатная проблема, которую Кандель решил для раввина? Что-нибудь, связанное с женщиной? На Липски это совсем не похоже. Впрочем, как знать. И почему Кандель называл его мистером Ларсоном? И какое это все, черт возьми, имеет отношение к убийству Джозефа Дамура?
Как бы то ни было, наутро я решил снова навестить Горди. На пути в Хеврон, в пяти милях от Иерусалима, стоит Вифлеем. Там я заметил скопление людей. На возвышении стоял преподобный Джон Амброуз Кракауэр. Я остановил машину и подошел поближе.
Евангелиста окружала пестрая толпа человек в пятьсот, но обращался он не столько к людям, сколько в камеру стоящей неподалеку передвижной телестанции.
— Кое-кто считает, что Библия всего лишь историческая книга, — говорил он. — Что ж, это действительно историческая книга, написанная богом для прошлого и будущего.
В толпе я заметил Ханну Клейн, которая с двумя детьми стояла неподалеку от сувенирного киоска.
Она зло посмотрела на меня и отвернулась.
— Где Горди? — спросил я. — Я имею в виду Иисуса.
— Иисус отправился поразмышлять и помолиться.