— В Хевроне или в каком другом месте?
— Размышление — дело сугубо личное.
Взяв за руки детей, она отошла от меня. Тут я заметил микроавтобус Липски. А Липски как и зачем здесь оказался? Я поспешил к машине. Из нее вышли сам Липски и двое его телохранителей.
— Шалом, рабби, — сказал я.
— А, Гринспэн… что вы здесь делаете? Прогуливаетесь по навозной куче? — Он махнул рукой в сторону Кракауэра.
— Я ехал в Хеврон и остановился посмотреть, почему собралась такая толпа. А вы? Собираетесь вступить в спор?
— С такими людьми, Гринспэн, в споры не вступают. Их используют и выплевывают.
— Понимаю, — улыбнулся я. — А этот зачем вам нужен?
— Кракауэр? Он все сделает ради "паблисити”. Но это не ваше дело. Нашли своего молодого друга, мистера Голденберга?
— Пока нет. Может, вы поможете?
— Вы бы лучше учились в ешиве. Голденберг сам о себе позаботится.
— Это точно… А знаете, кого я вчера вечером видел? Ирва Гурвица. На званом ужине в доме Менаше Канделя. Для меня это было полной неожиданностью.
Липски удивленно вскинул брови.
— А вы-то что там делали?
— Я же сказал Ирву, что Кандель дружит с моим троюродным братом… Я так понял, что вы знакомы?
— Вы ошибаетесь, мистер Гринспэн.
В этот момент к раввину подошла Ханна Клейн. Сказав что-то на иврите, она кивнула в сторону Кракауэра. Потом взглянула на меня.
— От вас никуда не денешься, мистер Вулф.
Улыбнувшись, я попытался скрыться в толпе.
— Эй, вы куда? — окликнула меня Ханна.
— Вулф? — переспросил Липски.
— Да, Вулф, — подтвердила Ханна.
— Вот как, — сказал Липски и буркнул что-то на иврите.
Прежде чем я успел что-либо сделать, могучий телохранитель раввина завернул мне руку за спину, и я понял, что на сей раз, пожалуй, мне не удрать.
— Давайте еще раз с самого начала, мистер Гринспэн. Вы прилетели в Израиль в прошлый четверг.
Я лежал на животе со связанными руками и ногами, глядя на туфли Ханны Клейн.
— Да, верно. Это я вам уже говорил.
— Так зачем вы мне и многим другим представлялись как Исайя Вулф?
— Шутил.
— У вас очень своеобразное чувство юмора, мистер Гринспэн.
— Знаю. Давний недостаток. Люблю глупые шутки.
— Именно этот недостаток и привел вас в дом Менаше Канделя в Герцлии?
— Я уже объяснял вам. Все дело в родственнике. Сожалею, если обидел кого.
— Мистер Гринспэн, вы никак не могли узнать о визите рабби Липски в Герцлию. В целях безопасности такие вещи держатся в большом секрете.
— Почему вы думаете, что я узнал об этом? Я и понятия не имел, что он там находится. Я видел там только Ирва Гурвица.
— Не считайте нас дураками. Вечером вы в Герцлии, на следующий день — в Вифлееме. Откуда вы получаете информацию?
— Какую информацию?
Ханна глубоко вздохнула и посмотрела на Боаза, который сидел неподалеку.
— Послушайте, господин Гринспэн, Вулф или как вас там еще зовут, передайте своим друзьям в Шин Бете[17], чтобы они оставили нас в покое. Ничего не произойдет. Они зря беспокоятся. Им не мешало бы знать, что рабби Липски никогда не позволит себе идиотского шага.
— Что? — Я рассмеялся. — Вы думаете, что я работаю в израильском ФБР?
— Где же еще?
— Но я ведь даже иврита не знаю.
— Прекрасное прикрытие. Использовались и более хитрые. А потом, откуда нам знать, какими языками вы на самом деле владеете?
— А вдруг вы ошибаетесь? Вдруг я, например, частный детектив, работающий на лос-анджелесское отделение Арабо-американского общества дружбы?
— Исключено. Мы слишком хорошо знаем вашего брата. Вы — типичный агент Шин Бета или "Моссада". — Она покачала головой. — Ну и времена настали: евреи шпионят против евреев.
— Возможно, на то есть свои причины.
— Есть. Бога забыли. — Она вышла из комнаты.
Я попытался собраться с мыслями. Это же надо, меня считают агентом "Моссада". Тем не менее что-то они решили не делать, отложить. Или, во всяком случае, хотят меня как агента Шин Бета или "Моссада" уверить в этом. Но что это может быть? Что бы это ни было, тут замешаны рабби Липски, Кракауэр, скорее всего, Горди и, возможно, Менаше Кандель. И уж, конечно, Ханна Клейн. Но больше мне думать не дали. Вернулась Ханна с моим старым знакомым Озией.
— Это он, — сказал Озия, глядя на меня с нескрываемым презрением. — Сейчас он у меня заговорит, или я ему все мозги вышибу.
— Где он? — спросила меня Ханна.
— Кто "он"?
— Иисус бен Цви.
— Горди? Вы же сами мне говорили, что он удалился помолиться и поразмышлять.
Озия фыркнул и пнул меня ногой в бок.
— Ладно, — продолжала Ханна, — с кем еще вы работаете? Кто ваши сообщники?
— Какие еще сообщники?
— У нас нет времени на глупости, мистер Гринспэн. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.
— Слушайте, вы меня с кем-то путаете. Я такой же агент Шин Бета, как папа римский или саудовский шейх. Я не знаю, о чем вы говорите.
Озия взглянул на Ханну, и та едва заметно кивнула. Озия наклонился, оторвал меня от пола, схватив за воротник, и мощнейшим ударом правой вколотил в стену.
— Теперь ты скажешь, с кем работаешь?
— Не понимаю…
На сей раз Озия ударил меня ногой в живот. Потом еще раз приподнял и зверски стукнул головой об стену. Когда я пришел в себя, в ушах стоял нестерпимый звон. Я чувствовал, что по щеке течет струйка крови.
— Сожалею, что приходится прибегать к грубым методам, — сказала Ханна. — Но, по сведениям Озии, вы за нами уже давно следите. Кроме того, вы организовали побег молодой женщины, кстати, тоже Гринспэн, которую мы задержали за позорную связь с арабом. К счастью, она снова находится под нашим наблюдением.
— Эй, чего это вы перед ним извиняетесь? — вмешался Озия. — Мы только следуем библейскому принципу "око за око".
Подвигав челюстью и убедившись, что она не сломана, я сумел выдавить из себя:
— Я ничего не знаю. Клянусь вам.
— Оставь его пока, — сказала Ханна.
— Я еще вернусь, гад, — сказал Озия, еще раз пнув меня на прощание ногой.
Я закрыл глаза и, чтобы унять боль, сосредоточился на собственном дыхании. Когда я снова открыл их, Боаз сидел на стуле в прежней позе, зато лучик света на полу продвинулся фута на три. В комнате было жарко и душно, в моих ранах и ссадинах копошились мухи.
Я взглянул на Боаза и произнес:
— Ханна.
Он смотрел на меня так, словно я говорил по-китайски, и не двигался с места. Я повторял свое "Ханна" минуты две, и он наконец понял, что я хочу поговорить с ней. Поколебавшись, оставлять меня одного или нет, он наконец встал со стула, вышел из комнаты и запер ее.
Я медленно пополз к стене. Добравшись до нее, я сумел встать на ноги и оказался около большого сводчатого окна, выходящего на крышу. Оно было закрыто на шпингалет, который я сумел открыть зубами. Я перевалился через подоконник на раскаленную плоскую крышу и подкатился к краю. Увы, в пятидесяти футах внизу была стройка с битым кирпичом, бетонными плитами и прочими строительными прелестями. Мне удалось перекатиться к другому краю крыши. Час от часу не легче. Внизу лежал проулок, заваленный битым стеклом и кучами мусора. Здесь, правда, была железная лестница, но и мечтать было нечего спуститься по ней со связанными руками и ногами. Я лежал, думая о том, что сейчас сделают со мной Боаз или Озия, и вдруг услышал тихое хихиканье.
В проулке показался один из мальчишек, которых я видел с Горди. Он, должно быть, играл с другими детьми в прятки.
— Псс!.. — зашипел я. — Лезь сюда.
Мальчишка озадаченно взглянул наверх.
— Я друг Горди… Иисуса. Помнишь меня? — продолжал я. Он посмотрел на меня и кивнул. — Залезай сюда, здесь тебя никто не найдет.
Мальчишка забрался по лестнице на крышу.
Да ты весь связанный, — сказал он, подойдя ко мне.
— Да. Мы играли с Боазом.
— А Боаз умеет играть?
— Умеет. В багдадские игры. Он учил меня играть в них.
— Никогда не слышал о таких.
— Очень редкие игры. В них играли дети багдадских халифов из "Тысячи и одной ночи". Они связывали своих друзей, избивали их и оставляли в самых неожиданных местах, пока их кто-нибудь там не находил. Игры, конечно, жестокие, но, сам понимаешь, шииты — суровый народ… Я думаю, Боаз уже забыл, что оставил меня здесь. — Я протянул мальчику мои связанные запястья. Мальчишка колебался. — Кроме того, ты можешь заработать двадцать шекелей.
— Не врешь?
— Не вру.
— Хорошо, — сказал он и склонился надо мной.
Узлы были тугие, и дело у него подвигалось медленно. Наконец он сумел развязать мне руки, и тут в комнате раздался шум. Сунув деньги мальчишке, я рывком развязал себе ноги и бросился под стену. Как только Боаз выпрыгнул из окна, я заехал ему ногой в пах. Озия получил удар в адамово яблоко. Вниз по лестнице я не спускался, а буквально полетел. Выбежав из проулка, я понесся в арабскую часть Хеврона.
Через двадцать минут я уже ехал в Иерусалим на арабском автобусе. Арабские автобусы в этой стране безопаснее израильских.
— Менаше Кандель и Иуда Липски — друзья?
— Я не говорил, что они друзья. Липски должен деньги Канделю, который решил за него какую-то щекотливую проблему. Если Липски не выплатит долга, Кандель обещал из него сделать отбивную.
Макс рассмеялся. Я поморщился — его жена в это время промывала мне перекисью водорода глубокую ссадину над левым глазом.
— Все здесь, — продолжал я, — ведут очень драматическую жизнь. Может, даже слишком. Что слышно об убийце твоего друга Делеона?
— Нет. Не так, — раздался чей-то резкий голос. Это была Чайя Брача, появившаяся в дверях кухни и наблюдавшая оттуда за нами. — Заклей рану пластырем. Иначе придется накладывать швы. — Она подошла поближе, взяла у Рашели ножницы, отрезала кусок пластыря и наклеила его на рану.