Во внутреннем дворике гремел оркестр, веселье было в полном разгаре.
Ко мне подошла женщина, назвавшая себя Элеонор Шекман, и сказала, что когда-то давно, в США, мы были знакомы.
Отделавшись от женщины, я поискал глазами мужчину в панаме и стал смотреть на него в упор — ему пришлось отвернуться. Потом я быстро зашел за небольшую сцену, на которой играл оркестр, незаметно взял трубу в футляре и, лавируя между танцующими, поставил футляр под один из крайних столиков у стены. Найдя Элеонор, я отозвал ее в сторону.
— Не хотелось бы вас пугать, но я только что видел весьма странную сцену.
— Вот как? — откликнулась она заинтересованно.
— Послушайте… Может, у меня паранойя, но я заметил, как молодой человек, по виду араб, вышел из-за этого дерева и незаметно положил вон под тот стол маленький ящичек. Потом скрылся за теннисной площадкой.
— Под какой стол? — спросила она обеспокоенно.
— Вот под тот, — указал я рукой.
Она наклонилась и увидела футляр.
— Боже!
— Вот что, — сказал я, — вы идите и расскажите все консьержу. У них в стране, насколько я знаю, есть специально обученные люди для таких случаев, а я здесь посмотрю, чтобы никто случайно не тронул эту штуку.
— О'кэй. — Она быстро ушла.
Подождав пару минут, я вошел в здание гостиницы и нырнул в мужской туалет. Войдя в кабинку, я заперся изнутри и через небольшую щелочку стал следить за входной дверью. Не прошло и пятнадцати секунд, как в туалете появился мужчина в панаме. Он подошел к раковине и принялся мыть руки, медленно, палец за пальцем. Потом снял панаму и начал тщательно расчесывать свои жидкие волосы.
Прошло, наверное, минут пять, и я услышал пронзительную сирену машины иерусалимского дивизиона по борьбе с террористами. Служителя туалета как ветром сдуло. Мужчина стал судорожно оглядываться на дверцу моей кабинки, но затем побежал вслед за служителем.
Я встал на унитаз, открыл окно с матовым стеклом и вылез на улицу.
Оказавшись в боковом проулке, я подбежал к дежурному на автомобильной стоянке.
— Где ваш пригласительный?
— Черт… потерял где-то… тут такое творится.
— Какая у вас машина?
— Голубая "тойота".
Дежурный выбрал нужный мне ключ из большой связки и показал рукой, где стоит моя машина. Подбегая к ней, я заметил, как за забором робот вытаскивал из-под стола футляр с трубой. Гости попрятались кто куда.
Через десять секунд я уже ехал от гостиницы "Царь Давид" в направлении силомского шоссе. Но вскоре я передумал и развернул машину. У меня было еще одно, более неотложное дело. Поменяв в проулке номера на моей "тойоте" (новые пришлось позаимствовать со стоящего неподалеку "ситроена"), я отправился на улицу Йеллин.
Я сумел пробраться в кабинет Иуды Липски в Институте предотвращения нового геноцида в два часа шестнадцать минут ночи. Хотя он был одной из самых привлекательных мишеней для террористов всего мира и достаточно надежно охранялся, мне это удалось осуществить относительно просто. Времени у меня было в обрез. Что же я хотел найти? Доказательства связи Иуды Липски и Менаше Канделя? А зачем? Человек, назвавший себя Ицхаком, безусловно прав. Рабби прежде всего политик и не станет рисковать своей карьерой.
По кабинету были разбросаны коробки, ящики, папки с бумагами. Я подошел к письменному столу и стал выдвигать ящики. Нижний оказался запертым. Его-то я и начал открывать с помощью захваченной из машины отвертки.
В ящике на первый взгляд ничего интересного не было — вырезки из газет да плакаты возглавляемой Липски партии Гевура. Из пачки бумаг выпала фотография молодой блондинки в бикини. В углу красными чернилами надпись: "Навечно твоя… С.". К фотографии была приколота газетная вырезка из "Лонг Бич пресс телеграм" от 4 июня 1969 года. Заголовок гласил: "АКТРИСА РАЗБИЛАСЬ НАСМЕРТЬ". Большая часть статьи была оторвана, но в оставшемся отрывке можно было прочитать, что актриса Сьюзи Дельвеккио покончила жизнь самоубийством, прыгнув с моста "Харбор айленд" неподалеку от Сан-Педро. Письма или предсмертной записки она не оставила. Последней ее работой в кино была роль в фильме Менаше Канделя "Неаполитанские няни". Это было уже что-то.
Больше мне ничего прочитать не удалось. В открытых дверях стоял Ирв Гурвиц в пижаме и с автоматом "узи" в руках. Вид его был комичен, но смеяться мне почему-то не хотелось.
— Гринспэн! Вонючий предатель. Тебя, сволочь, сразу пристрелить или сначала полицию вызовем?
— Пожалуй, лучше вызвать полицию.
— Еще бы. Ты сам и есть полиция, дерьмо шинбетовское.
— Ты прав, я из Шин Бета. — Я незаметно бросил фотографию в ящик стола. Автомат "узи", направленный в грудь, хорош тем, что стимулирует воображение. — Ты ведь не хочешь иметь труп агента Шин Бета на руках. Едва ли ваша организация выиграет что-нибудь от этого.
Он молча сверлил меня ненавидящим взглядом, и мне стало казаться, что сейчас он нажмет на курок. Наконец он сказал:
— Ладно. Убирайся отсюда. Но больше мне не попадайся. Я размозжу твою поганую голову, арабский блюдолиз!
Долго меня просить не пришлось.
Арабский блюдолиз! Неужели он тоже знал, кто я такой? А если знал, то почему отпустил? А может, он и сам был из Шин Бета и неотступно следил за Липски? Тогда почему он не позвонил куда следует и не сдал меня властям? Почему он меня отпустил?
В три часа утра я почувствовал, что больше не могу работать — мне хоть немного надо было поспать. Я подъехал к "Хилтону" и, понимая, что рискую, снял тем не менее на два часа номер. Прежде чем лечь в постель, заказал разговор с Лос-Анджелесом и, к счастью, застал Шанталь в конторе.
— Слушай, я спешу. Меня вытурили из страны.
— Что случилось?
— Объяснять нет времени. А сейчас прошу тебя узнать все, что возможно, о самоубийстве актрисы Сьюзи Дельвеккио. Найди газету "Лонг Бич пресс телеграм" от 4 июня 1969 года. Мне удалось прочесть только первые два абзаца. Перезвони мне через два часа в отель "Хилтон" в Иерусалиме.
— Боюсь, что ничего не получится. У нас уже шесть часов вечера. Библиотеки закрыты.
— Сделай что-нибудь. Это крайне важно и крайне срочно.
— Мозес, с тобой все в порядке?
— Слава богу. Постарайся позвонить мне еще до того, как меня арестуют.
— Мозес, подожди.
— Что еще?
— Джозеф Дамур должен был приехать в Израиль на прошлой неделе по приглашению организации "Мир сегодня".
— Ты чудо… Я скучаю по тебе.
— Наконец-то.
— Спокойной ночи.
— До свидания.
Я повесил трубку. Как мне показалось, телефон зазвонил через десять секунд. На самом же деле было половина шестого утра.
— Шанталь, это ты?
— Я нахожусь в архиве газеты "Пресс телеграм". Что ты знаешь из статьи?
— Что актриса прыгнула с моста. Снималась в фильме Менаше Канделя. Пожалуй, все. Кто она была?
— Католичка, двадцати двух лет, сирота.
— Католичка, говоришь?
— Да. И есть одна странность.
— Какая?
— Ее муж исчез.
— Кто он?
— В том-то и дело, что никто не знает. Неделю спустя в газете была напечатана еще одна статья: "АКТРИСУ НЕКОМУ ХОРОНИТЬ". Там говорится, что, хотя Сьюзи Дельвеккио была замужем, она официально вышла замуж в Неваде в мае 1967 года, никто не забрал ее тела из морга и полиции двух штатов ничего не удалось выяснить о ее муже — ни адреса, ни профессии, ничего.
— Как звали этого типа?
— Джеймс Ларсон.
Джеймс Ларсон. Мистер Ларсон. Я протер глаза и сел в кровати. Это то самое имя, которым Менаше Кандель называл Липски в тот вечер в Герцлии. Возможно ли это? Может ли рабби быть тем исчезнувшим мужем? У него в столе была фотография девчонки. И случилось это в конце шестидесятых, именно в тот период, когда он "исчез со сцены".
— Мозес, алло?.. Ты слышишь меня?.. Женщина была на третьем месяце беременности, если тебе это пригодится.
— Вот в чем щекотливость проблемы! Она же не еврейка.
— О чем ты?
— Потом объясню. Мне пора бежать. Ты сделала невозможное. Скучаю по тебе, ангел мой. Пока.
Повесив трубку, я спрыгнул с постели, принял холодный душ, оделся. Спустившись вниз, я расплатился за номер и выпил чашку крепкого кофе. Из гостиницы я вышел без двенадцати шесть. Если мне повезет, то я еще застану рабби Липски за утренней молитвой.
В небольшой синагоге ешивы "Торат коханим" собралось человек тридцать.
Липски стоял впереди. Его телохранители были тут же. Но это не остановило меня. Я подошел к раввину и громко сказал:
— Мне надо поговорить с вами, Липски. Немедленно.
— Это святое место, — ответил он. — Убирайтесь отсюда, или я позову полицию.
— Давайте поговорим… мистер Ларсон.
Все смотрели в нашу сторону. Боаз и другие головорезы бросились ко мне, но Липски остановил их взглядом.
— Выйдем отсюда, — продолжал я, — если вы не хотите, чтобы я выложил все прямо здесь. Кое-кто из этих людей, наверное, знает английский.
Липски холодно, без видимого волнения, смотрел на меня. Потом кивнул, и мы вышли из синагоги.
— Что вы хотите? — спросил рабби, когда мы дошли до конца переулка. — Кем бы вы ни были, я уверен, что вы пришли сюда не для того, чтобы повторять лживые, ни на чем не основанные обвинения, доказать которые, естественно, невозможно.
— Я хочу знать, какое отношение ко всему этому имеет Горди Голденберг.
— К чему "ко всему этому"?
— К Джеймсу Ларсону и Сьюзи Дельвеккио. Ко всей этой истории.
— Что за чушь? Горди Голденберг в 1969 году был младенцем.
— Где он сейчас?
— Понятия не имею.
— Я хочу, чтобы его остановили.
— Что бы ни собирался сделать Горди Голденберг, ко мне это не имеет ни малейшего отношения. А даже если бы и имело, я не смог бы ему воспрепятствовать. Так что, прошу прощения, мистер… Гринспэн… — Он пошел прочь, но я успел схватить его за руку.
— Послушайте, вы скажете мне, где сейчас находится Горди, или же я прямо отсюда иду в редакцию "Джерузалем пост" и рассказываю им все, что знаю…