Липски рассмеялся.
— Они не напечатают.
— Почему?
— Вы даже этого не знаете? — Он смотрел на меня с плохо скрываемым презрением.
Когда он снова попытался уйти, я одной рукой схватил его за горло, другой зажал ему рот и впихнул через полуоткрытую дверь в подъезд дома.
— Хорошо, Липски. Попробуем поговорить по-другому. — Я прижал его к стене и, ударив коленом в пах, начал душить. — Так где же Горди? — Я немного ослабил руку, которой душил его, но только, чтобы он смог шептать, но не кричать. — Быстрее, а то я сверну твою расистскую шею, подонок!
Он судорожно вдохнул через нос и прохрипел:
— Около Силома.
— Это я и сам знаю. Где около Силома? — Я еще раз пнул его коленом в пах.
— Где-то в Вади-эль-Харамийе… в ущелье Воров… Хотя я не уверен.
— Ты мне, Липски, не ври, а то я сам подложу тебе бомбу во время твоего очередного антиарабского митинга!
Я выскочил из подъезда и помчался прочь — не надо быть пророком, чтобы догадаться, что меня ждало там буквально через десять — пятнадцать секунд.
Ни свет ни заря разбудив арабского лавочника, я купил у него палестинскую одежду и тут же переоделся.
Лавочник протянул мне зеркало.
…..Вы теперь точь-в-точь арабский террорист… Ха-ха, шучу… Стоит сто долларов.
Сошлись на пятидесяти, и я пошел через мусульманский квартал к Дамасским воротам. Круг замкнулся — еврей, нанятый арабами, переодевается арабом, чтобы его не узнали евреи.
Добравшись до "тойоты”, я надел темные очки и взглянул на себя в зеркало — вылитый араб.
Из Иерусалима я выехал по Наблусской дороге, проехал Рамаллах и еврейский поселок Бет-Эль. Около Силома шоссе было перекрыто. Наверняка это сделано в мою честь, подумалось мне. У грузовика, перегородившего шоссе, стояли два израильских солдата и проверяли идущие в обоих направлениях машины.
Свернув на грунтовую дорогу, я ехал по ней, пока солдаты не скрылись из виду. Развернув карту, убедился, что в нужное мне ущелье я могу попасть только по основному шоссе.
Пришлось оставить машину под тамарисками и возвратиться на шоссе пешком — так мне, может, и удастся перехитрить патрули. Приближаясь к солдатам, я молил бога, чтобы они не знали арабского и не заговорили со мной на этом языке. Бог, в которого я не верил, внял моей мольбе. Солдаты не остановили меня, ограничившись гадкими смешками и какими-то, наверняка оскорбительными, выкриками на иврите.
Минут через десять я подошел к мосту, перекинутому через ущелье. Перед мостом стоял столбик с табличкой на трех языках: "Вади-эль-Харамийе". На другом конце моста стояли Боаз и его приятель с розовым шрамом на лице. Ясно, что они ждали меня. Идти не останавливаясь? Свернуть? Будь что будет — пойду.
Они смотрели на меня, не отрывая взгляда. Я тоже не опускал головы. Когда подошел к ним, понял, что не узнали. Пропустят или нет? Фу, пропустили.
Добравшись до дна ущелья, я пошел, внимательно оглядывая все ниши и пещеры. Солнце пекло нещадно, дышать было нечем. Я упорно шел вперед.
Пробродив битый час, я Горди не нашел. Рот пересох, голова кружилась, еще немного — и меня бы хватил удар. Я сел в тени скалы и задумался. А может, Горди не здесь? Тогда где?
Вдруг в двух шагах от себя я заметил две свисавшие веревки. По цвету их было трудно отличить от камня. Я ухватился за концы и полез. Поднявшись, я оказался в пещере, где увидел спальный мешок, фонарь, веревки, книги. Только я сделал два шага, как меня кто-то сзади схватил за горло.
— Иисус! Это я, — закричал я, срывая с себя куффийю.
— Ты, Вулф? — удивился Горди. — Извини, не узнал. Я тебя не покалечил?
— Да нет. Все в порядке.
Горди недоверчиво оглядел меня.
— Почему ты так оделся?
— Чтобы пробраться к тебе.
— А кто же мешал тебе?
— Многие.
— Почему?
— Кто их знает… У тебя есть вода?
— Есть. Проходи дальше. — Он протянул мне кружку с водой.
Я жадно сделал несколько глотков.
— Ты предавался размышлениям?
— Да. Иногда это необходимо. Чтобы бог услышал твои молитвы.
— Мои он уже услышал, — улыбнулся я. — Воду я получил.
Горди засмеялся.
— Я очень рад, что ты пришел отметить праздник со мной, — сказал он. — Завтра девятый день месяца ав и конец плача.
— Конец?
— Да. Ты ведь знаешь, что в девятый день месяца ав были разрушены и Первый и Второй Храмы. Это всегда был один из самых печальных дней для нас, но завтра все будет по-другому.
— Это почему же?
— Потому что мы начнем возведение Третьего Храма, — сказал он с застенчивой улыбкой.
— Как же это возможно? На том месте стоят мусульманские святыни.
— Как сказано в священном писании, они будут разрушены.
— Кем? Богом?
— Конечно. Рано или поздно бог разрушит их. Но будет лучше, если мы ему поможем. Это порадует его. Быстрее прекратятся страдания людей, и быстрее придет мессия.
— И кто же ему будет помогать? Ты?
— Я сделаю свою часть дела. Я готов. Это цель моей жизни. А у тебя есть цель в жизни?
— Не знаю, как-то не думал об этом. А давно ли ты знаешь, что именно в этом цель твоей жизни?
— Давно, уже шесть лет. Тогда тоже был девятый день месяца ав. Отец привел меня в штаб-квартиру "Эскадрона защиты евреев". Люди плакали по разрушенному Храму, рвали на себе волосы и одежду. И мне было видение, что я восстанавливаю Храм. В тот день я впервые встретился с рабби Липски.
— И ты рассказал ему о своем видении?
— Да, конечно. Сразу же. С тех пор я и готовлю себя к этому.
— И ты собираешься сделать все один?
— Так угодно богу. — Он снова улыбнулся. — Кроме того, одному легче.
— А что, если я попытаюсь помешать тебе?
— Ты не сможешь.
— Горди… А что, если все не так, как ты себе представляешь? Что, если кое-кто пытается использовать твои видения?
— Какая разница? Значит, их жизненная цель именно в этом и состоит. — Он стал собирать вещи в рюкзак.
— То, что ты собираешься все сделать один, — это смело и прекрасно. Но почему, например, тебе не помогает рабби Липски? Или Ханна Клейн?
— Рабби Липски — великий человек, — медленно сказал Горди.
— Знаю, знаю. Великий. Вождь народа. Царь… Да, царь. Горди надо было остановить. Но как?
— Горди, если ты мне доверяешь, разреши, я помогу тебе.
— Вообще-то, помощники у меня есть…
Вот уж не думал, что мне когда-нибудь придется взрывать мечеть Омара. Гора Мориа была несправедливо отобрана у моего народа римлянами еще в 70 году нашей эры, когда они безжалостно разрушили Храм — еврейское чудо древнего мира, но террористом я не был и становиться им не хотел.
Правда, моя роль в не до конца ясных мне планах Горди была чисто подсобной — я должен был, как оруженосец, помочь ему доставить на место пять пластиковых бомб. Эти пластиковые бомбы мы получили от одноглазого араба на ферме неподалеку от Джабы. Этот же араб продал Горди за девять тысяч долларов капсюли, взрыватели замедленного действия и другую взрывную технику.
Мы сидели на ферме этого араба и ждали. Интересно, откуда у Горди такие деньги? И почему Шин Бет до сих пор не арестовал его? А может, потому, что не хочет? Кто же за нами приедет?
— А если пострадают люди? — спросил я у Горди.
— Никто не пострадает. Только бог распоряжается жизнью людей.
Пострадаешь только ты, подумал я про себя.
Когда стемнело, к ферме подъехал автофургон, из которого вышел преподобный Джон Амброуз Кракауэр. За ним с видеокамерой семенила женщина.
Мне стало ясно, откуда у Горди деньги. Только зачем все это надо Кракауэру?
Когда мы погрузили вещи в фургон и тронулись, я получил ответ и на этот вопрос.
— Видите ли, Иисус, мы с мисс Сайзмор сегодня должны покинуть священную землю и вылететь в Америку. Я бы хотел взять у вас последнее интервью.
И тут я вспомнил слова Липски о том, что за "паблисити" Кракауэр мать родную продаст.
— Скажи нам и нашим телезрителям, Иисус, молодой пророк, призванный богом, веришь ли ты в то, что еще наше поколение увидит Армагеддон[18]?
— Насчет Армагеддона я не знаю, — Горди нахмурился, мешало стрекотание камеры. — Я жду мессию.
— А как ты думаешь, кто сказал: "Теперь уже недолго осталось ждать. Иезекииль говорит, что бог прольет огонь и серу на врагов народа божия. Это значит, что они будут уничтожены ядерным оружием"?
Горди недоуменно покачал головой.
— Это сказал Рональд Рейган в тысяча девятьсот семьдесят первом году. А в тысяча девятьсот восьмидесятом году он сказал, что "уже наше поколение может увидеть Армагеддон". Ты согласен, Иисус?
— Да, согласен.
— Где мы оставим фургон? — спросил я у Горди.
— У гробницы Захарии. Когда совсем стемнеет, я заброшу веревку наверх и поднимусь по Восточной стене. Там так высоко, что никто и не думает ставить там охрану. А потом мы спустимся и выйдем через Двойные ворота.
— А я поднимусь за тобой.
— Если сможешь. Пока я прикрепляю взрывчатку.
— Прекрасно. — План был совершенно безумным, но таким же был и его автор.
— Остановите, пожалуйста, машину, — обратился я к Кракауэру. Преподобный посмотрел на меня подозрительно. — Мне надо срочно справить маленькую нужду.
Кракауэр нахмурился.
— А вы не можете потерпеть, мистер Вулф? Мы уже почти приехали. — Машина приближалась к Меа шаариму.
— Нет, не могу. Так прихватило, что мочи нет.
— Только быстрее. Эндрю, проводи мистера Вулфа. Смотри, чтобы он… не потерялся.
Машина остановилась, и я вышел из нее в сопровождении здоровяка-блондина, который, видимо, служил у Кракауэра и шофером и телохранителем. Мы подошли к заведению Ребе Ареле, и я вошел внутрь. Я поднялся на второй этаж, где человек десять при блеклом свете читали талмудические книги. Я шел уверенно, будто отлично знал, куда иду. Эндрю не отставал от меня ни на шаг. Наконец мы оказались в длинном, почти пустом коридоре, какой-то хмурый подросток мыл пол хлоркой. Я в нерешительности остановился.