Официант наполнил рюмки и удалился.
— Таково было ваше мнение в сорок шестом году? — спросил Грегори, чокаясь со Скиссом. Тот кончиком языка пригубил рубиновую жидкость, осторожно потянул, потом почти залпом выпил вино, вздохнул и с некоторым удивлением или смущением поставил рюмку на стол.
— Нет, это были только предпосылки. Гонка вооружений, однажды начавшись, не может остановиться, понимаете? Она должна продолжаться. Когда одна сторона изобретает мощную пушку, другая отвечает на это созданием более мощной брони. Пределом этого становится только столкновение, война. Поскольку в этой ситуации она означает finis mundi, гонка должна продолжаться. Однажды заданное ускорение усилий порабощает людей. Поэтому должно последовать дальнейшее совершенствование вооружений. Однако предположим, что они достигли предела. Что остается? Мозги. Мозги командного состава. Человеческий мозг совершенствовать невозможно, поэтому необходимо и здесь перейти на механизацию. Последующая стадия — это автоматизированный генеральный штаб или компьютеры стратегического характера. И тут возникает чрезвычайно любопытная проблема, собственно, сразу две проблемы. Мак Кэтт обратил на это мое внимание. Во-первых, существует ли граница развития таких мозгов? Они подобны устройствам, способным играть в шахматы. Устройство, которое способно предугадать действия противника на десять ходов вперед, всегда выиграет в противоборстве с таким, которое предугадывает подобные ходы на восемь или девять вперед. Чем предвидение дальше, тем совершеннее должен быть мозг. Это первое.
Скисс говорил все быстрее. Грегори казалось, что тот уже забыл обо всем, даже о том, кому он это говорит. Он налил вина. Скисс играл рюмкой, передвигая ее по скатерти. В какой-то момент рюмка опасно наклонилась. Скисс тотчас поднял ее и снова выпил залпом. Внизу вспыхнули желтые юпитеры, мандолины заиграли гавайскую мелодию.
— Создание все больших по объему устройств для стратегических решений означает, желательно это или нет, необходимость увеличения количества данных, закладываемых в такой мозг. Это, в свою очередь, означает возрастающее господство таких устройств над массовыми процессами в обществе. Мозг может решить, что эту пресловутую кнопку следует расположить иначе. Или же что следует изменить покрой мундиров у пехотинцев. Или же что необходимо увеличить производство определенного вида стали — и потребует на это кредитов. Если подобный мозг создали, то нужно ему подчиняться. Если какой-нибудь парламент начнет дискутировать о том, отпустить ли на это кредиты, произойдет задержка во времени. В этот момент противная сторона может уже вырваться вперед. Отмена парламентских решений через какое-то время сделается неизбежной. Контроль людей за решениями электронного мозга сужается по мере того, как он концентрирует в себе все больше знаний. Понятно ли я говорю? По обе стороны океана возникают два все разрастающихся мозга. Каково самое первое требование подобного мозга, когда в условиях все возрастающей гонки вооружений понадобится сделать следующий шаг?
— Повышение его компетенции, — вполголоса произнес Грегори. Из-под полуприкрытых век он наблюдал за Скиссом, щеки которого покрылись красными пятнами. Внизу наступила внезапная тишина, потом раздались аплодисменты. Послышалось женское пение. Юноша в смокинге поставил рядом с их столиком еще один, поменьше, официанты принесли поднос, заставленный серебряными блюдами. Появились старательно нагретые тарелки, салфетки, столовые приборы.
— Нет, — ответил Скисс. — Первое требование — это увеличение его самого, то есть увеличение мозга! А все остальное — производное.
— Одним словом, вы предвидите, что земля станет шахматной доской, а мы — пешками, которыми будут играть вечную партию два механических игрока?
Гордость сияла на лице Скисса.
— Да. Но это не предвидение. Я только делаю выводы. Первый этап подготовительного процесса близится к концу, и скорость возрастает. Все это звучит неправдоподобно, я знаю. Но это так на самом деле. Это реально существует!
— Да, — буркнул Грегори. Он наклонился над тарелкой. — А в связи с этим — что вы тогда предлагали?
— Договоренность любой ценой. Несмотря на то, что это звучит странно, гибель, при всем том, меньшее зло, нежели эта шахматная партия. Я только сделал выводы. У меня нет иллюзий. Это ужасно — не иметь иллюзий, знаете? — сказал он и налил себе вина. Неохотно, почти принуждая себя, он пил, пил все больше и больше. Грегори уже не приходилось заботиться о рюмках. Оркестр внизу снова заиграл. Мимо их столика шла пара: стройный мужчина с тонкими усиками, которые эффектно подчеркивали бледность его лица, и девушка, очень молодая, на обнаженных плечах — белая шаль с золотой нитью цвета ее волос. Скисс глядел на удалявшуюся девушку, провожая ее взглядом, его губы скривились гримасой. Он отодвинул тарелку, прикрыл глаза и спрятал руки под скатертью. Грегори показалось, что он считает пульс.
— И как мы продолжим столь прекрасно начатый вечер? — отозвался Скисс минуту спустя, подняв веки. Пригладив седые, топорщившиеся над ушами волосы, он поудобнее расположился на стуле. Грегори положил столовый прибор крест-накрест на тарелку. Тотчас появился официант.
— Вы выпьете кофе? — спросил Грегори.
— Да. Хорошо, — согласился Скисс. Он все еще держал руки под скатертью.
— Кажется, я напился, — проговорил он, смущенно улыбаясь, удивленно осматриваясь по сторонам.
— Время от времени это необходимо, — произнес Грегори. Он налил только себе.
Кофе был горячий и крепкий. Грегори пил молча. Становилось все более душно. Грэгори поискал глазами официанта и, не найдя его, встал. Разыскал в итоге возле бара и попросил открыть окно. Когда он вернулся, мягкое, холодное дуновение уже слабо колыхало пар, поднимавшийся над чашками. Скисс сидел, плотно привалившись к балюстраде, глаза у него запали и покраснели. Он глубоко дышал, мелкие, твердые жилки вздулись на висках.
— Вы плохо себя чувствуете? — спросил Грегори.
— Я не выношу алкоголя. — Скисс говорил с закрытыми глазами. — То есть мой организм не выносит его. Я становлюсь мутным внутри, просто мутным, больше ничего.
— Я очень сожалею, — сказал Грегори.
— О, это пустяки. — Скисс все еще сидел с закрытыми глазами. — Не будем говорить об этом.
— Вы были противником превентивной войны? Я имею в виду тогда, в сорок шестом?
— Да. Впрочем, никто не верил в ее успех, даже те, кто ее пропагандировал. Не были психологически подготовлены, знаете. Общая мирная эйфория. Постепенно даже конклав можно приучить к каннибализму. Только надо действовать постепенно, шаг за шагом. Именно так, как это делается теперь.
— Чем вы занимались позже?
— Различными делами. Начинал много, но, собственно, ничего не успевал закончить. Я обычно оказывался тем камнем, на который находят косы, знаете, а это мало что дает. Это последнее дело я тоже, видимо, не завершу. Я во всем доходил до мертвой точки. Да, если бы я был фаталистом… но это только вопрос характера. Я не выношу компромиссов.
— Вы не женаты, не так ли?
— Нет.
Скисс недоверчиво поглядел на Грегори.
— Почему вы спрашиваете?
Грегори пожал плечами.
— Мне просто… хотелось знать. Простите, если я…
— Семья — это устаревший институт… — буркнул Скисс. — Детей у меня тоже нет, если вы хотите все точно знать. Ну, если бы их производили головой… Я не люблю этой лотереи генов, знаете. Мне кажется… мне кажется, что я тут гость. Пожалуй, нам пора идти.
Грегори расплатился. Когда они спускались, оркестр проводил их оглушительным джазом, они вынуждены были пробираться по краю танцевального ринга, задевая пары. За вертящимися дверьми Скисс с облегчением вдохнул холодный воздух.
— Благодарю вас за все, — вяло произнес он.
Грегори шел за ним к машинам. Скисс долго разыскивал ключик в кармане, открыл дверцу, расстегнул плащ, потом снял его и бросил, смятый, на заднее сиденье. Сел за руль. Грегори продолжал стоять.
Скисс не захлопывал дверцы и не двигался.
— Не могу вести машину… — признался он.
— Я отвезу вас, — предложил Грегори. — Может быть, вы подвинитесь?
Он наклонился, чтобы сесть в машину.
— Но у вас тут свой автомобиль.
— Ерунда! Я вернусь за ним.
Грегори опустился на сиденье, захлопнул дверцу и резко рванул с места.
Оставив машину во дворе, Грегори следом за Скиссом вошел в вестибюль. Скисс стоял, опершись о перила лестницы, глаза его были закрыты, на губах бродила неясная, несколько страдальческая улыбка. Грегори не стал прощаться — он ждал. Скисс вздохнул, или показалось, что вздохнул. Неожиданно он открыл глаза и посмотрел на Грегори.
— Не знаю, — пробормотал наконец Скисс, — есть ли… у вас время?
Грегори кивнул и молча двинулся мимо Скисса наверх. Оба молчали. Возле дверей, нажав на ручку, Скисс замер, хотел что-то сказать, даже придержал дверь, которая уже приоткрывалась, но потом решительно ее распахнул.
— Я пойду первым, потому что здесь темно, — заметил он.
В прихожей горел свет. Дверь на кухню была распахнута, но там никого не было, только чайник тихо посвистывал на маленьком огне. Они повесили плащи на вешалку.
Комната, освещенная белым шаром под потолком, имела чистый и праздничный вид. На письменном столе стоял длинный ряд книг одного формата, карандаши и ручки располагались симметрично, под книжными полками к стеклянному столику придвинуты были два очень низких клубных кресла зеленого цвета, с яркими подушками в геометрический узор. Столик был уставлен стаканами и рюмками, подносами, полными фруктов и пирожных. Ложечки, вилочки — все было накрыто на две персоны. Скисс потер свои костлявые, вспухшие от артрита руки.
— Садитесь под книгами, там удобнее, — произнес Скисс с наигранным воодушевлением. — Днем у меня был гость, могу угостить остатками.
Грегори хотел ответить легко, весело, чтобы подыграть Скиссу, но ничего не мог придумать, он отодвинул кресло и присел на его подлокотник, повернувшись лицом к книгам.