Перед ним было внушительное собрание разноязычной научной литературы — несколько полок заполняли труды по антропологии, следующая полка имела пластиковую табличку с надписью "Математика". Краем глаза он заметил какие-то таблицы с пятнами телесного цвета, торчавшие из открытого ящика стола, но, когда он взглянул в ту сторону, Скисс двинулся, а вернее, метнулся туда, коленом вернул на место ящик и с треском захлопнул дверцу стола.
— Непорядок, непорядок, — пояснил он с деланной непосредственностью, еще раз потер руки и устроился на батарее под окном.
— Ваш вновь вспыхнувший интерес к моей особе я должен признать равно подозрительным, как и тот, первоначальный, — проговорил Скисс. — Он носит слишком всесторонний характер.
— Вы, наверно, испытали в жизни много тяжелого, — заметил Грегори. Он доставал наугад с полок толстые тома и пропускал под пальцами поток страниц, на которых вздрагивали, прыгали алгебраические формулы.
— Скорее да. Вы хотите кофе или чаю? — вспомнил Скисс об обязанностях хозяина дома.
— Я выпью то же, что и вы.
— Хорошо.
Скисс отправился на кухню. Грегори водрузил на место "Principia Mathematica" и с минуту глядел на захлопнутую дверцу письменного стола. Он охотно заглянул бы в ящик, но не решился. Через открытые двери слышно было, как Скисс возился на кухне. Он возвратился с чаем, тонкой струйкой разлил его по стаканам и сел напротив Грегори.
— Осторожно, горячо, — предостерег он. — Итак, вы говорите, что исключили меня из числа подозреваемых? — заговорил он минуту спустя. — А знаете что? Я мог бы подбросить еще один подозрительный мотив, который вы упустили из виду. Скажем, что я стремился скрыть какого-нибудь покойника. Предположим, мою жертву. А для того чтобы укрыть этот конкретный труп, я решил придать ситуации необычный характер и организовал целую серию эпизодов с трупами, внес замешательство, создал ситуацию, в которой моя жертва запропастится окончательно. Что вы на это скажете?
— Слишком литературно, — возразил Грегори. Он просматривал тяжелый, с гладкими, плотными страницами том психометрии. — Существует рассказ Честертона на подобную тему.
— Честертона я не читал. Не люблю его. Значит, нет? А почему же тогда я должен был это сделать, по вашему мнению?
— Я не знаю, зачем вы стали бы это делать. Не могу приписать вам никакого мотива. Именно поэтому я перестал вас подозревать.
— А поинтересовались ли вы моим прошлым? Сопоставляли ли календарные даты с картой моих передвижений? Искали ли следы и отпечатки? Я не заметил ничего такого, за исключением одного случая.
— Я сразу же отказался от этого, ибо мозаика не складывалась в нечто целое. Впрочем, я не придерживаюсь системы, производя расследование. Я импровизирую, или, если угодно, я разбрасываюсь, — признался Грегори. Он почувствовал что-то твердое между страницами книги и медленно начал листать их назад. — Я даже разработал теорию, вытекающую из моей нерадивости: из коллекционирования следов нельзя делать никаких выводов, пока не нащупаешь определенное направление.
— Вы интуитивист? А вы читали Бергсона?
— Да.
Страницы раскрылись. Между ними лежал негатив большого формата. На фоне просвечивавшей сквозь него белой бумаги обозначился человеческий силуэт, откинувшийся назад. Грегори медленно поднес книгу к глазам и поверх нее взглянул на Скисса, который сидел ниже, чем он. Пальцем он двигал пленку по незаполненной печатным текстом полоске между столбцами, продолжая разговор:
— Шеппард сообщил мне, что вы были у него, когда исчез труп в Люисе. Так что у вас алиби. Я вел себя, как пес, разыскивающий спрятанную кость, я перебегал от дерева к дереву и рыл, хотя рыть было негде. Я сам себя обманывал. Не было почвы, чтобы рыть, ничего…
Он планомерно передвигал негатив между колонками печатного текста, пока наконец изображение на негативе не стало разборчивым. Это был снимок обнаженной женщины, полулежащей на столе. Рассыпавшиеся темные, значит, на самом деле светлые, волосы, спадавшие через плечо, которым она опиралась на груду темных кирпичей, почти касались сосков, обозначенных молочного цвета пятнышками. Длинные ноги, спущенные со стола, опутывала нить белых бус. В другой руке она сжимала неопределенной формы предмет, пересекающий черноту сжатых бедер. Губы, раскрытые в непостижимой гримасе, обнажали темные точки зубов.
— Я думаю, что в достаточной степени посрамлен в ваших глазах, — продолжал Грегори.
Он перевел взгляд на Скисса. Тот, слабо улыбнувшись, медленно кивнул.
— Не знаю. Вы высказали иную точку зрения. Живи мы во времена инквизиции, возможно, вам удалось бы достичь своей цели.
— Как вы это понимаете? — быстро спросил Грегори. Он еще раз взглянул на негатив, плотно прижатый к странице, и неожиданно понял: то, что он принял за бусы, было цепочкой. Щиколотки девушки были скованы. Он сморщил брови, захлопнул том, водрузил его на место и легко соскользнул с подлокотника кресла на сиденье.
— Я крайне восприимчив к боли, знаете ли. Пытками вы выжали бы из меня любое признание. Вы поломали бы мне кости, но сохранили бы свой душевный покой. Или, вернее, душевный порядок.
— Я не понимаю Шеппарда почти так же, как и самого дела, — медленно проговорил Грегори. — Он поручил мне это безнадежное расследование и вместе с тем с самого начала не давал никаких шансов. Но вас это, пожалуй, вряд ли интересует?
— Собственно говоря, нет. — Скисс поставил пустой стакан на стол. — Я сделал, что мог.
Грегори встал и прошелся по комнате. На противоположной стене висела фотография в рамке, большой снимок какой-то скульптуры в выполненном снизу ракурсе, с резко очерченными границами света и тени.
— Это вы снимали?
— Да.
Скисс не повернул головы.
— Очень хорошо.
Грегори окинул взглядом всю комнату и узнал письменный стол, запечатленный на негативе. "Те кирпичики — это книги", — подумал он. Оглядел окна; помимо обычных занавесок они имели еще поднятые сейчас вверх, плотно свернутые черные шторы.
— Я не думал, что у вас художественные наклонности, — сказал он, возвращаясь к столу. Скисс заморгал и с некоторым трудом приподнялся.
— Когда-то это меня занимало. У меня уйма этого добра, хотите посмотреть?
— С большой охотой.
— Сейчас, — пошарил он в карманах, — где ключи? Вероятно, в плаще.
Он вышел, оставив дверь открытой, и зажег в передней свет. Долго не возвращался. Грегори хотел еще раз заглянуть в том психометрии, но боялся рисковать. В этот момент до него донесся звук какой-то возни, что-то треснуло, словно разорванная ткань. В дверях появился Скисс. Он разительно изменился. Распрямившийся, неестественно большими шагами он направлялся к Грегори, словно собираясь броситься на него. Он тяжело дышал. В двух шагах от Грегори он разжал руку, из нее вывалилось что-то белое, смятый клочок бумаги. Грегори узнал салфетку из ресторана. Она завертелась в воздухе и упала на пол. Углы маленького рта Скисса сжались с невыразимым отвращением. Щеки, все лицо Грегори внезапно вспыхнуло как ошпаренное.
— Чего тебе нужно, червяк? — фальцетом выкрикнул Скисс. Он давился словами. — Показания? Получай показание: это я! Слышишь? Это я! Все я! Я укладывал, устанавливал и забирал трупы. Я забавлялся трупами, словно куклами, так мне хотелось, понимаешь? Только не прикасайся ко мне, гадина, у меня может начаться рвота!!! — Лицо его посинело. Он попятился, добрался до письменного стола, ища опору, упал на стул, трясущимися руками извлек из кармашка стеклянную трубочку, зубами выдернул пробку, тяжело дышал, слизывая жирные капли жидкости. Постепенно его дыхание сделалось более легким и глубоким. Уронив голову на ряд книг, стоявших на полке, он интенсивно дышал, широко расставив ноги. Глаза у него были закрыты. Постепенно он взял себя в руки и сел. Грегори глядел на него, не двигаясь с места. Лицо его продолжало гореть.
— Уходи. Я прошу уйти, — хрипло сказал Скисс, не открывая глаз. Грегори словно в землю врос. Он молчал и ждал неведомо чего.
— Нет? Значит, нет! — Скисс встал, внезапно раскашлялся, жадно глотая воздух. Потянулся, поправил ворот рубашки, который перед этим расстегнул, одернул пиджак и вышел в прихожую. Через минуту хлопнула входная дверь.
Грегори остался один в квартире. Он мог обшарить все ящики, весь стол, он даже подошел к нему, но знал, что ничего не сделает. Он закурил и теперь ходил широким шагом от стены к стене. Он вообще неспособен был размышлять. Погасил сигарету, огляделся, покачал головой и направился в переднюю. Его плащ валялся на полу. Подняв его, он увидел, что на спине плащ разорван почти до половины, петля с клочком материала осталась на крючке. Он стоял с плащом в руках, когда зазвонил телефон. Грегори прислушался. Телефон продолжал звонить. Он вернулся в комнату, подождал, пока умолкнет сигнал, но тот не унимался. "Слишком много угрызений и слишком мало последовательности, — подумал он. — Я тряпка. Нет, как это было? Червь". Он приложил трубку к уху.
— Алло?
— Это вы? Значит, все-таки… — узнал он голос Шеппарда.
— Да, это я. Как… как вы узнали, что я здесь? — спросил Грегори. Колени у него были как ватные, только сейчас он это почувствовал.
— Где вы могли быть в двенадцать ночи, если дома вас нет? — ответил Шеппард. — Вы еще долго там пробудете? Скисс с вами рядом?
— Нет. Его нет. Его вообще нет в квартире.
— А кто дома? Сестра? — Голос Шеппарда зазвучал резче.
— Нет, вообще никого…
— Как это, вы один? Как вы туда попали? — недоверчивое раздражение прозвучало в голосе главного инспектора.
— Мы пришли вместе, но он… вышел. У нас произошла… наступило роковое столкновение, — выговорил с огромным трудом Грегори. — Я… позже, то есть завтра, когда смогу… впрочем, это неважно. Что-то случилось? Почему вы звоните?
— Да, случилось. Уильямс скончался. Вы знаете, о ком я говорю?
— Знаю.
— Он пришел в себя перед смертью и хотел дать показания. Я пытался вас разыскать, даже прибег к помощи радио.