— А, это транспортная фирма. "Мейлер проникает всюду…" — вспомнил Грегори содержание рекламы. — А что?.. — начал он.
Шеппард, не поднимаясь с кресла, протянул ему газету, указав на небольшую заметку в самом низу. "Вчера, — читал Грегори, — грузовой автомобиль фирмы "Мейлер компани" столкнулся под Амбером с товарным составом. Шофер, который въехал на железнодорожный переезд несмотря на предупредительный сигнал, скончался на месте происшествия. Жертв среди обслуги поезда не было".
Грегори поднял глаза на главного инспектора, ничего не понимая.
— Предположительно он возвращался порожняком в Тимбридж-Уэллс. У Мейлера там база, — сказал Шеппард. — Около ста машин. Они развозят продукты, главным образом мясо и рыбу в авторефрижераторах. Ездят всегда ночью, чтобы доставлять товар по утрам. Отправляются в путь поздним вечером, вдвоем, шофер с помощником.
— Здесь сказано только о шофере, — медленно произнес Грегори. Он все еще ничего не понимал.
— Да, потому что, добравшись до цели, шофер оставляет помощника, чтобы тот помогал при переноске товара на склад, и возвращается один.
— Помощнику повезло, — безразличным тоном проговорил Грегори.
— Вероятно. Труд этих людей не легок. Они ездят в любую погоду. Обслуживают четыре трассы, напоминающие в плане крест: на севере Броумли и Лоуверинг, на востоке Дувр, на западе Хоршем и Люис, а на юге Брайтон.
— Что это означает? — спросил Грегори.
— У каждого шофера свое расписание. Они ездят каждую третью или каждую пятую ночь. Если условия тяжелые, то получают дополнительные отгулы. Этой зимой им не везло. Начало января выдалось бесснежным, помните? Осадки начались только в третьей декаде, а в феврале они были уже значительными. Чем большие трудности с уборкой снега возникали у дорожной службы, тем меньшей становилась средняя путевая скорость машин. С шестидесяти километров в час в начале января она снизилась до сорока в феврале, а в марте начались оттепели и гололед, так что скорость упала еще на десять километров…
— Для чего вы это рассказываете… — сдавленным голосом произнес Грегори. Широко расставленными руками он оперся о стол и смотрел на Шеппарда. Тот поднял на него глаза и спокойно спросил:
— Вы когда-нибудь водили машину в густом тумане?
— Водил. А что?..
— Значит, вы знаете, какое это изнурительное занятие. Часами приходится всматриваться в густое молоко за стеклом. Некоторые открывают дверцу и смотрят на дорогу сбоку, но и это не помогает. Ширина шоссе ощущается только интуитивно, туман поглощает свет фар, в результате непонятно, едешь ли вперед, в сторону или вверх, туман плывет, движется, глаза слезятся от напряженного всматривания. Через какое-то время наступает состояние, в котором видятся удивительные вещи… Какие-то шествия теней, какие-то знаки, подаваемые из глубины тумана, в темной кабине невозможно что-либо различить, утрачивается ощущение собственного тела, неизвестно, лежат ли еще руки на баранке, человека охватывает апатия, из которой его выводит страх. Едешь, обливаясь потом, слыша лишь однообразный шум мотора, попеременно то засыпая, то просыпаясь в спазматической судороге. Это как кошмар. Вы только представьте себе, что издавна вас одолевают странные образы, странные мысли, такие, которые вы никому не решились бы поверить… может быть, это мысли о мире, о том, как он невероятен, каким может быть, о том, как следовало бы поступать с иными людьми при жизни… или после смерти. Наяву, днем, в работе, вы отдаете себе отчет в том, что это бредовые видения, фантасмагория, вы запрещаете себе думать о них, как всякий нормальный человек. Но эти мысли живут в вашей душе, являются ночью, обретают характер навязчивой идеи. Вы учитесь скрывать их, вы заботитесь о том, чтобы никто их не узнал, чтобы ни один из глупцов не пронюхал об этом, это могло бы вам повредить. Вы ничем не должны отличаться от других. Потом вы получаете особую, хорошо оплачиваемую работу, которая требует ночного бодрствования, полного напряженного внимания. Ночами, по пустынным местам вы ведете громадный восьмитонный грузовик, у вас много, очень много времени для размышлений, особенно когда вы едете один, без напарника, и не можете вернуться к тривиальной реальности, отзываясь на его реплики, разговаривая о тех мелких, банальных вещах, которые другим людям заполняют жизнь, в то время как вы… И так вы курсируете долго, покуда пройдет осень и наступит зима. Тогда вы первый раз въезжаете в туман. Вы пытаетесь отогнать бредовые видения, останавливаете машину, выходите, натираете лицо и лоб снегом, едете дальше. Проходят часы в тумане. Молоко, густое молоко, бесконечная, разлитая вокруг белизна, словно никогда не существовало обычных дорог, грязных, освещенных улиц, маленьких местечек, домов. Вы один, вечно один со своим темным, неуклюжим грузовиком, из черной кабины вы смотрите вперед, мигая, силясь отогнать то, что возникает все отчетливее, все назойливее. Вы едете, и это продолжается, может быть, час, может, два, может, три часа, пока не наступает минута, когда это становится неодолимым, это захватывает вас, становится вашей сутью, и уже все в порядке, вы точно знаете, что следует теперь предпринять… Остановив машину, вы высаживаетесь из нее…
— Что вы говорите! — выкрикнул Грегори. Он дрожал.
— На базе работают двести восемнадцать шоферов. В таком скоплении людей всегда найдется один, который… который немножко отличается от других? Который, скажем, не совсем здоров? Что вы об этом думаете?
Голос Шеппарда был по-прежнему спокоен, он говорил размеренно, почти монотонно, но в этом ощущалось нечто безжалостное.
— То, что происходило во второй половине ночи в мертвецких и прозекторских маленьких, провинциальных городков, разнилось в отдельных случах деталями; оставалось, однако, нечто объединявшее их в единое целое, эта регулярность, которая не могла быть запланирована человеком, ни одним человеком. Никто, ни один мозг не был бы на это способен. Это мы установили, не правда ли? Но эту регулярность могли навязать внешние обстоятельства. Во-первых, график движения машин. Во-вторых, место каждого последующего происшествия находилось все Далее от центра. Тимбридж-Уэллс, база Мейлера, куда возвращаются порожние машины во второй половине ночи, расположена очень близко от нашего "центра". Почему место каждого последующего случая находилось все дальше от этого "центра"? Потому что средняя скорость машин падала, ибо шоферы, хотя и выезжали из Тимбридж-Уэллса всегда в одно и то же время, но все позже добирались до конечного пункта, позже начинали обратный рейс, а поэтому за одинаковый отрезок времени они преодолевали все более короткое расстояние.
— А откуда это одинаковое время? — проговорил Грегори.
— Да ведь действие тумана, рождающее химеры во время одиночного возвращения, тоже продолжалось приблизительно около двух часов. За эти два часа машина прошла первый раз, при хорошей погоде, расстояние большее, нежели за следующий рейс, и так далее. И тем самым дополнительная регулярность проявилась в результате возрастающего сопротивления, которое создавал снег для колес грузовых автомашин. Снег же устилал дорогу тем обильнее, чем ниже падала температура; моторы работали на морозе хуже, значит, произведение расстояния от центра до места происшествия и времени между двумя подобными случаями следует умножить на разницу температур, чтобы получить постоянную величину. По мере ухудшения условий поездки диспетчер фирмы Мейлера устанавливает шоферам рейсы в возрастающих промежутках времени. Хотя в течение двухчасовой езды в тумане шофер проезжал каждый раз все более короткую дистанцию, второй сомножитель — время, исчисляемое в днях между двумя рейсами, — пропорционально возрастал, и поэтому произведение оставалось приблизительно неизменным.
— И следовательно, это значит… что какой-то шофер-параноик… да?., ездил ночью, останавливал машину, воровал труп и — что делал с ним?
— Под утро, когда он выезжал из зоны тумана, к нему возвращалось сознание, он погружался в обычный мир, пытаясь тогда, как мог, избавиться от этого следа безумной ночи. Он ехал по обширной территории, полной холмов, неглубоких оврагов, зарослей, рек, кустов… Его охватывал страх, он не мог поверить в то, что произошло, убеждая себя, что будет лечиться, но боялся потерять место, и, стало быть, когда диспетчер назначал ему дату следующего рейса, он без лишних слов снова садился за руль. А так как он должен был знать наизусть топографию района, все дороги, селения, перекрестки, постройки, он хорошо знал, где расположены кладбища…
Взгляд Грегори скользнул с лица Шеппарда на развернутую газету.
— Это он?
— Безумие должно было прогрессировать, — медленно продолжал Шеппард. — Воспоминание о совершенных поступках, страх перед разоблачением, растущая подозрительность по отношению к окружающим, болезненная интерпретация невинных замечаний и слов коллег на работе — все это должно было осложнять его состояние, усиливать напряжение, в котором он жил. Можно думать, что ему все труднее было приходить в себя, что все хуже, с меньшим вниманием он водил машину, легко мог попасть в аварию. Например — такую…
Грегори внезапно отошел от стола, сел на стоящий под полкой стул и провел рукой по лицу.
— Значит, так? — сказал он. — Так. А имитация чуда… ха-ха… И это правда?
— Нет, — спокойно ответил Шеппард, — это лишь допустимо. Или, точнее говоря: правда может оказаться такой.
— Что вы говорите? Может, хватит этой игры?
— Не я ее выдумал. Остыньте, Грегори. Было шесть случаев, вы слышите? Шесть! Этот шофер, — он хлопнул по газете, — трижды, без сомнения, находился на трассе этих происшествий. Значит, он трижды проезжал во второй половине ночи мимо того места, где исчезал труп.
— А другие случаи? — спросил Грегори. С ним творилось нечто странное. Неожиданная волна облегчения, надежды распирала ему грудь, ему казалось, будто легче стало дышать.
— Другие? Об одном происшествии… в Люисе… ничего неизвестно. Что же касается второго, то здесь у шофера алиби.