англ.). Но он вышел и купил две кирки в магазине, где у него был дискаунт (скидка, англ.). Дяди уже дважды просили его поскорее освободить апартамент в доме с двумя Дорменами. И вначале я, потом и он робко, но все злее стали крушить. Разрушать было хорошо, приятно. Но разрушение дает много пыли. Пришлось держать окна на Мэдисон открытыми и открыть окна во двор. За этими зарешеченными окнами мутного стекла обнаружилось переплетение ржавых лестниц и черные, мрачные задницы нью-йоркских зданий. Задницы теснились друг к другу, а физиономии зданий были обращены на улицы.
Вскоре лофт очистился, а ближе к входной двери образовались две суперкучи мусора. Могучие части старых индустриальных швейных машин, синтетические ткани всевозможных расцветок и узоров (даже с пейзажами, как на открытках), лампы дневного света в металлических обшивках, камни, штукатурка, поврежденные киркой каркасы перегородок. Даже искусство было представлено в суперкучах. Съехавшая неизвестно куда мастерская по пошиву рубашек для пуэрториканцев и черных ("Кто еще станет покупать подобную дрянь?" — заметил Сева) оставила свой архив — рисунки, эскизы, модели.
Сева отыскал в "Йеллоу-пэйджес" (телефонном справочнике, англ.) раздел "Гэттинг рид офф" (служба ассенизации, англ.), а в нем — рекламы компаний по уборке мусора. Сравнив прейскуранты, он обнаружил компанию, чей сервис стоил чуть дешевле. Так научили его дяди. Сева позвонил и сделал заказ. Положив трубку, он важно объяснил мне, что вывезти мусор, особенно строительный мусор, из города — очень нелегкое дело. Что это очень недешево стоит. Что, например, похоронить человека в Нью-Йорке обходится дешевле, чем вывезти тонну строительного мусора. А дяди ему сообщили, что "мусорный" сервис в Нью-Йорке принадлежит мафии. "Мы должны успеть разрушить все последние перегородки до их приезда, до завтра, — заключил Сева. — Успеем?"
На следующий день они явились. Резко взвизгнув тормозами и лязгнув корпусом — так, что завибрировали стекла, — мусороуборочное чудовище остановилось внизу на Мэдисон. Большой человек в шляпе и синтетической куртке — розовое лицо бугристо и толстокоже, в руке воняет сигара, "человек-корова", подумал я, вес не менее двухсот фунтов, — сошел в сопровождении еще двух. Один — жилистый парень в клетчатой куртке и джинсах, с блондинистыми мелкими кудельками волос, падающими на шею. От него воняло едким потом. Второй — дубликат, чуть уменьшенная копия человека-коровы, но без шляпы.
Войдя, Корова пыхнул сигарой. Сева вежливо улыбнулся и, поправив очки московского интеллигента, сказал:
— Хэлло. Вы думаете, вы сможете забрать все за один раз?
— Я думаю? — Корова прошелся вдоль кучи, напрягшись, не выпуская сигары, схватил лампу дневного света и вытащил ее из кучи. — "Тэйк олл оф зэм" (возьми все, англ.), — бросил он своему уменьшенному двойнику. — "Йес, сэр!" — бодро вскрикнул двойник. Он и кудрявый взяли из мусора по лампе каждый и, грохоча железом, вышли. — Я тебе скажу, что я думаю, — Корова невесело поглядел на Севу. — Я тебе скажу… Я ожидал, что у тебя тут десять тонн вывозить, а у тебя вывозить нечего. — И, вынув сигару изо рта, он сплюнул на кучу. — Сегодня у меня нет времени заниматься твоим дерьмом, завтра ребята заедут и уберут.
— Но, мистер… мусор мешает нам работать, — сказал Сева.
— Я же объяснил, что завтра ребята уберут… — Корова вынул блокнот и в нем что-то отметил. Взяв сразу две лампы (у одной была повреждена обшивка, у другой вывалились внутренности), задев ими о входную дверь, Корова ушел. Возвратились "ребята" и забрали оставшиеся лампы. Танк, задребезжав стеклами в Севином окне, укатил.
— Шит! (дерьмо, вульг., англ.), — сказал Сева. — Мы теряем день. Если бы они забрали мусор сегодня, мы бы начали завтра ставить новые стены. Шит!
— Шит! — согласился я. — А зачем им лампы?
— Дневной свет они перепродадут. — Сева вздохнул. — Дяди советовали мне загнать дневной свет. Лампы, мол, в хорошем состоянии… Но кому я их продам? Надо знать людей, у меня никто их даром не возьмет… Ты заметил, как они похожи на мафиози? Настоящие… Те самые… — Голос у Севы был грустный.
Назавтра они не приехали. Чтобы занять время, мы стали сбивать штукатурку со стены в рабочей части лофта, где Сева предполагал разместить фотостудию. По плану он собирался сделать эту работу позже, не спеша, уже переселившись, живя в жилой части. И один.
Они появились через Два дня, когда мы уже отчаялись их дождаться и Сева собирался звонить, отменять заказ, чтобы вызвать другую компанию. Знакомо завизжав, тяжелый танк остановился на Мэдисон. Подбежав к окну, мы с Севой увидели, что с танка, как фрукты с дерева, упали на мостовую пятеро. Вооруженные лопатами и пластиковыми баками для мусора, они ввалились в лофт.
Коровы среди них не было. Предводительствовал ими кудлатый. Ясно было, что Корова слишком большой начальник, чтобы присутствовать при удалении нашего "мизерабл" (жалкий, англ.) мусора.
— Хэлло, бойз! — воскликнул Сева, довольный тем, что кучи, остановившие нашу работу, будут наконец ликвидированы.
— Фак ёр сэлф… (грязное ругательство, англ.), — тихо ответил кудлатый.
Я расслышал, что он пробурчал. И Сева расслышал. И понял. Но сделал вид, что не расслышал и не понял. Кудлатому Сева явно не нравился. И кудлатый не собирался этого скрывать. Ему не нравилась или Севина большая, начавшая лысеть голова, или Севины очки московского интеллигента, или его добродушное усатое лицо, или же его уменьшившееся в размерах после перехода с "Забарс" на супермаркет, но все еще заметное брюшко. Или кудлатому не нравилось все это вместе.
Они швырнули в мусор свои дряхлые пластиковые баки и стали неряшливо наполнять их. Пыль поднялась до потолка, и Сева с грустью поглядел на только что окрашенную им белую раму окна. Краска не успела высохнуть. Севе не терпелось иметь лофт. Сева спешил скорее начать работать фотографом.
Кудлатый вместе с уменьшенным двойником Коровы, взяв за ручки полный бак, ушли, привычно, но с натугой передвигая ноги. Сева обратился к улыбающемуся черному с лопатой (двое из пятерых были черными):
— А где ваш босс? Его что, не будет?
— Зачем тебе босс? — Черный с удовольствием оставил лопату. И улыбнулся еще шире. Черные всегда улыбаются, даже когда им невесело или когда вынимают нож. — Босс занят в другом истеблишмент… (учреждение, англ.) Есть сын босса.
— Худой блонд?
— Ага…
Они не спешили. Старались в основном двое черных. Волосы их побелели от пыли. Белые постоянно куда-то отлучались. Сева сказал мне по-русски, что для черной работы черных и взяли в организацию. Я согласился с ним, предположение показалось мне разумным.
Когда весь сыпучий мусор был убран, кудлатый пнул ногой каждый из останков швейных машин, сплюнул на них и прошел к окну. Там стояли мы с Севой. Сева со стаканчиком кофе. Кудлатый распахнул окно, высунулся и резко свистнул. Сидевший в кабине шофер взглянул вверх, на окно, согласно кивнул и отозвался душераздирающим звуком сотни автокатастроф, нечто вроде скрежещущей бетономешалки стало медленно поворачиваться внутри чудовищного танка.
— Вы думаете, она, — Сева, перегнувшись в окне, указал на чудовище, — перемелет металл? — И Сева заглянул в лицо кудлатого снизу вверх.
Кудлатый вынул из-за уха сигарету. Узловатыми пальцами он размял ее и возвратил за ухо.
— Она все перемелет, — сказал он, глядя на Севу. — Тебя, если надо, перемелет.
И кудлатый отошел.
В очках Севы Зеленича, бывшего фотографа "Литературной газеты", я увидел ужас. Стекла очков вдруг запотели, Сева быстро спрятал свой ужас. Он направился к единственной чистой поверхности в лофте — к старому раскройному столу — выписывать чек.
Вывоз мусора, как и было заранее договорено, обошелся Севе относительно недорого. Другие компании взяли бы с него дороже.
Юлиан СеменовСИНДРОМ ГУЧКОВА (Версия-V)
Из Берлина Гучков воротился в Париж еще более осунувшимся, поседевшим, ощущая себя глубоким старцем, хотя не так давно сравнялось шестьдесят; женщины говорят — это не возраст". Впервые он почувствовал, что стареет, в девятьсот пятом, в ту именно ночь, когда японцы гнали его — в колонне русских пленных — к лагерю, что соорудили неподалеку от Мукдена. Он тогда вслушивался в голоса конвоиров, в их быстрый говор, поражался тому, как часто они смеялись и сколь уважительны были друг к другу, и сознание того, что пленные были чуть не на голову выше тех, кто гнал их за колючую проволоку, воспоминание о реляциях дальневосточного наместника про то, что "япошата будут разгромлены за неделю, решись они на высадку в Маньчжурии", словно невидимая тяжесть давили на плечи, рождая ощущение бессильной старости, которая и есть безвозвратность.
…Он ничуть не удивился тому, что в свое время так потрясло берлинскую эмиграцию: захват красными Владивостока был трагическим, но закономерным финалом освободительного белого движения. На тех певцов из лагеря шовинистов, что надрывались в излюбленных вайнштюбе, чайных и кафе, предрекая скорый взрыв русского народного духа, который сметет нечисть ленинистов-троцкистов с лица земли, смотрел с нескрываемо-горестным презрением; они платили ему тем же — ведь именно он, Александр Иванович Гучков, создатель партии "октябристов", глава ее ЦК, друг Витте и Столыпина, приехал в царскую ставку, чтобы понудить государя отречься от престола.
Поначалу Гучков пытался объяснять, что отречение Николая было единственным шансом спасти династию; доводов его, однако, не слышали — несчастные психи; кричали, что он сговорился с детьми Сиона, жидовский наймит, предатель святой Руси…
Эмигрировав, он было решил развернуть на Западе дело, совещался с Лианозовым, Манташевым и представителем Митьки Рубинштейна, деньги у нефтяников были, остались на счетах в "Креди Лионе" и "Барклайз банк" от сделок, заключенных на поставку снаряжения для армии еще во время войны, которую государь нарек "Второй Отечественной".