— Сегодня именины матери-настоятельницы, поэтому завтрак будет особенным.
Монахиня ждет, пока в столовой стихнут разговоры, и объявляет:
— Пончики с шоколадом!
Все возбужденно гудят, хотя не обходится и без недовольных комментариев:
— Подумаешь… Могли бы и взбитые сливки дать.
— Подожди, может, еще расщедрятся.
— Как же, дождешься. У них все деньги уходят на свечи да на то, чтобы себе брюхо набить получше.
К ним подходит монахиня.
— Вы довольны?
— Очень, сестра. Поздравьте от нашего имени мать-настоятельницу, пусть святая Гертруда подарит ей долгую жизнь.
— Гертруда? Почему Гертруда?
— А разве мать-настоятельницу не так зовут?
— Ее зовут Леонор. Леонор, понятно? Сколько раз я должна это говорить? Ну-ка, повторите, как зовут настоятельницу?
— Леонор, — хором отвечают старики.
— Очень хорошо, надеюсь, теперь вы не забудете.
Когда она поворачивается спиной, старики перемигиваются, толкают друг друга локтями, еле сдерживая смех.
— Всегда клюет на эту приманку.
— Целиком заглатывает.
— «Ее зовут Леонор! Ну-ка, как зовут мать-настоятельницу?»
Из-за жалюзи Карвальо и священник внимательно оглядывают столовую, где над чашками стоит густой пар от шоколада.
— Вон тот, с краю стола, посмотри на него как следует.
Внешне этот старик ничем не отличается от остальных, лишь своей сосредоточенностью на чем-то, не относящемся к тому, что происходит вокруг, своей отчужденностью и настороженностью, как у случайно забредшего сюда животного. Он ест, разговаривает, а сам все время настороже.
— Мне нужно знать, как его зовут и все, что ты сможешь выяснить о нем.
Священник кивает.
— Кажется, его зовут Косме. Надо посмотреть в регистрационной картотеке монахинь.
Металлическая картотека пахнет, как тюремная дверь, почему-то успевает подумать Карвальо, впрочем, для него все окрашенные зеленым металлические предметы пахнут, как тюремная дверь. Руки монахини, перебирающей карточки, почти прозрачны, голубоватые сосуды как бы заключены в стеклянную оболочку.
— У нас два Косме.
— Этого не может быть!
— Покажите-ка мне их фотографии. Вот этот, Косме Гальбан, но мне кажется, фамилия должна писаться через «в».
— Может, ошиблись, когда заполняли карточку.
— Что еще там указано?
— Приехал сам, один. Оставил денежный вклад в размере двухсот тысяч песет. Семьдесят лет. Вдовец. Преподавал бухгалтерский учет.
— Он приехал до или после дона Гонсало?
Монахиня сверяет карточки.
После.
— Приехал один, но ведь обычно указывают адрес родственников или друзей, вдруг что-нибудь случится. Какой адрес дал он?
— Никакого.
— И его приняли?
— Мы же не можем заставлять его выдумывать. Если вновь прибывший утверждает, что у него нет семьи, ничего не поделаешь.
— Мы проверим все эти сведения, но сначала надо узнать, как пишется его фамилия, Гальбан он или Гальван. Фотокопия удостоверения личности есть?
— Нет.
— И это называется архив! Ну и порядочки!
Это говорит священник, не Карвальо, отчего монахиня краснеет гораздо сильнее и, чтобы как-то загладить неизвестно чью вину, бормочет «я сейчас…» и почти бегом исчезает. Она идет в общую спальню, надеясь найти там дона Косме Гальбана или Гальвана, но в постели его нет. Нет его и в маленькой комнатке, где страдающие бессонницей старики досматривают последнюю передачу по телевизору. Когда монахиня спрашивает про дона Косме, все только пожимают плечами. Наконец она находит его в ванной комнате, где старик тщательно чистит зубы, полощет рот, разглядывая себя при этом в зеркале. Потом он собирает туалетные принадлежности, складывает их в несессер, не торопясь идет в спальню и кладет его на свою полку в общем шкафу. Монахиня уже поджидает и без всяких околичностей спрашивает:
— Дон Косме, скажите, ваша фамилия пишется через «в» или через «б»?
Старик едва заметно вздрагивает, но улыбается.
— Через «в», сестра, что это вам взбрело в голову?
— Меня попросили уточнить, что-то там не в порядке с картотекой.
Монахиня удаляется, а трое стариков обмениваются взглядами: глаза дона Косме встречаются с глазами двух других обитателей дома. Один из них подходит и шепчет ему на ухо:
— Ты должен исчезнуть, они добрались до тебя.
— Встретимся в Праге.
— Уже нет времени. Этой же ночью.
Монахиня возвращается с победным видом.
— Через «в».
— Точно?
— Точно, он сам подтвердил, — слова женщины звучат для Карвальо как гром среди ясного неба. — Ну конечно сам: это же было проще и вернее всего.
— Святая простота!
— Карвальо, это на тебя не похоже: неужели ты можешь произнести слово ''святая"?
— Это я чтобы не чертыхаться. Теперь бесполезно запрашивать какие-либо сведения об этом человеке: он уже предупрежден. Что ж, попробуем хоть как-то использовать ситуацию. Сестра, покажите мне кровать дона Гальвана.
Старик спокойно спит. Тогда Карвальо посылает монахиню проверить, на месте ли его вещи в шкафу. Нет, там пусто.
— Это значит, что он лежит в постели одетый и что этой ночью ожидается представление: он попытается убежать, и нам придется за ним следить, пока мы не поймем, какой смысл в его побеге. Сколько выходов в этом доме?
— Главный и боковой. Дверь выходит во двор, через который можно попасть на шоссе.
— Надо проконтролировать оба выхода.
— Пепе, ты не перебарщиваешь? Ведь поведение людей в этом возрасте не всегда обусловливается причинно-следственной зависимостью. Он может убежать потому, что виноват, а может и потому, что просто напуган. Как ты отличишь одно от другого?
— Не знаю. И поэтому буду следить за ним. Это первая ниточка, которая у нас появилась, и упустить ее я не могу. Надо решить, кто у какой двери будет стоять. Ты мне поможешь?
Карвальо идет к боковой двери, а священник направляется к главному входу. Они спрятались за деревьями, чтобы не попасть в освещенное луной пространство. Наконец боковая дверь приоткрывается, и из-за нее осторожно показывается старческая голова. Человек оглядывается по сторонам и, убедившись, что никого нет, выходит с чемоданом в руке и решительно направляется по дороге, которая ведет к автостраде. Карвальо бросается туда, где притаился священник, и шепотом предупреждает его. Вдвоем они крадутся за стариком, который шагает по дороге с уверенностью, о которой нельзя было и подозревать, глядя на него в доме для престарелых. Так он доходит до бензоколонки, и двое преследователей замедляют шаги, чтобы не быть узнанными. Старик о чем-то спрашивает хозяина бензоколонки и направляется к телефонной кабине. Он недолго говорит по телефону, а потом, отказавшись от предложения хозяина присесть, выходит на улицу и принимается расхаживать вдоль дороги.
— Пора, он кого-то ждет.
И как только Карвальо это произносит, вдали показываются светящиеся фары машины, приближающейся со стороны соседнего поселка. Карвальо бегом бросается к бензоколонке и оказывается там почти одновременно с машиной.
— Эй, минутку!
Крик Карвальо застает врасплох парня на бензоколонке, но не старика, который бросается наперерез машине, делая ей знаки остановиться.
— Стоять!
Парень, видя, что какой-то незнакомец пытается задержать дона Косме, бросается на помощь старику.
— Что вам сделал этот несчастный, зачем вы вмешиваетесь не в свое дело?
Карвальо пытается оттолкнуть его, но парень, с силой рванув его за руку, бросает на скользкий асфальт. Карвальо тут же вскакивает и пытается оттолкнуть его, но хозяин бензоколонки крепко держит детектива за лацканы пиджака. Тем временем старик уже остановил машину и вот-вот сядет в нее. Карвальо удается наконец вырваться из цепких рук, и он бросается к машине. Старик стоит возле открытой дверцы и со странным спокойствием поджидает Карвальо. Из окошечка водителя высовывается рука с маленьким баллончиком, и в лицо Карвальо ударяет сильная струя. Детектив старается закрыть лицо руками, кашляет, теряет способность контролировать движения, а тем временем машина уезжает, увозя старика. Священник бросается к Карвальо.
— Что они с тобой сделали?
— Это был баллончик с газом для самозащиты.
За их спиной смущенно переминается парень.
— Я же не знал… Я увидел беспомощного старика и здорового мужчину. Вы, падре, поступили бы точно так же на моем месте.
Вдали теряется свет фар, а священник бросается к телефонной кабине.
— Косме Гальван тоже вымышленное имя. Такой человек нигде не зарегистрирован.
— А машина?
— Дорожная полиция машину не видела, ее поглотила ночь.
Карвальо лежит вытянувшись на кровати, на лице у него влажное полотенце. Когда детектив отбрасывает его и поднимается. глаза его напоминают две маленькие красные пуговки.
— Нужно проверить личности всех стариков, что живут в доме. А до тех пор — чтобы никто не выходил с территории. Если это преступник, он не мог действовать в одиночку. Нельзя задушить человека в общей спальне, чтобы никто этого не заметил.
— Нужно поставить в известность полицию.
Карвальо морщится.
— Мой клиент — ты, тебе и решать.
— Но пойми же, Карвальо, это выше наших возможностей.
— Не знаю, каковы твои возможности, предел моих еще далеко.
— Но в конце концов полиции все равно придется вмешаться. Ты их спугнул, и остальное — дело юстиции.
— О чем ты говоришь? Я никогда не берусь за дело, полагая, что в конце концов его закончит юстиция. Кто? Как? Четверо служащих, которые относятся к своей работе как к нудной обязанности? Они ни во что не вникают, в них нет ничего человеческого, они действуют силой — силой кулака или силой закона. Такой финал мне не нужен. Я сам довожу расследование до конца и сообщаю результаты моему клиенту, а уж моральные или общественные санкции ко мне отношения не имеют.
— Сейчас не время рассуждать о том, как будет наказан преступник. Что ты собираешься предпринять?