Я работал вместе с Соколовым несколько дней, и затем он отправился в Екатеринбург, чтобы продолжать на месте расследование, начатое Сергеевым.
В апреле генерал Дитерихс, вернувшись из Владивостока, куда он ездил специально по поручению адмирала Колчака, присоединился к Соколову и стал помогать производить расследование. Начиная с этого момента расследование пошло с большим успехом. Были допрошены сотни лиц, и, как только стаял снег, были предприняты усиленные работы на лужайке, где крестьяне села Коптяки разыскали предметы, принадлежащие царской семье. Шахта была очищена и осмотрена до самого дна. Зола и часть земли лужайки были просеяны через решето, вся земля в окрестности была внимательно исследована. Удалось установить местонахождение двух больших костров и не совсем ясно следы третьего… Эти тщательные розыски не замедлили обнаружить чрезвычайно важные открытия.
Посвятив себя всецело предпринятому делу и обнаружив неутомимую энергию и терпение, Соколов имел возможность в течение нескольких месяцев восстановить с удивительной последовательностью все обстоятельства преступления.
На последующих страницах я изложу обстоятельства убийства царской семьи в том виде, как они установлены на основании показаний свидетелей и вещественных доказательств, обнаруженных следствием. Из шести больших томов рукописей, в которых заключается следствие, я извлек самые существенные данные этой драмы, о действительности которой, увы! не остается более никакого сомнения. Впечатление, которое получается при чтении этих документов, является ужасным кошмаром, но я не считаю себя вправе уменьшать ужасы этой драмы.
Около половины апреля 1918 года председатель Центрального Исполнительного Комитета в Москве Я. Свердлов послал комиссара Яковлева в Тобольск, чтобы приступить к отправке царской семьи. Яковлев получил распоряжение привезти царскую семью в Москву или Петроград, но при выполнении своего поручения он встретил сопротивление. Это сопротивление было оказано со стороны Уральского Областного Совета, находившегося в Екатеринбурге. Этот названный Совет приготовил, неожиданно для Яковлева, западню, которая дала возможность завладеть императором при его проезде. Но скорее можно установить, что этот проект получил одобрение секретно из Москвы. Более чем вероятно также, что Свердлов играл двойную роль, а именно, делая вид, что он исполняет требования барона Мирбаха, представителя Германии в Москве, он условился с комиссарами Екатеринбурга, чтобы не выпускать царя. Оставление императора, как бы то ни было, входило в его планы. В два дня купец Ипатьев был выселен из своего дома, и сейчас же принялись сооружать крепкий забор из досок, который вышиною достигал до верха окон второго этажа этого дома.
Туда были препровождены 30 апреля император, императрица, великая княжна Мария Николаевна, доктор Боткин и трое слуг, которые их сопровождали: Анна Демидова, горничная императрицы, Чемадуров, камердинер императора, и Седнев, лакей великих княжон. Первоначально стража была из солдат, которых брали случайно и которых часто меняли. Позднее же это были исключительно рабочие Верхне-Исетского завода и фабрики братьев Злоказовых. Во главе охраны был комиссар Авдеев, комендант "дома особого назначения", как называли дом Ипатьева.
Здесь условия пребывания заключенных были более тяжелые, чем в Тобольске. Авдеев был закоренелый пьяница и давал полную волю своим грубым инстинктам, изощряясь каждый день все в новых и новых унижениях тех лиц, которых он должен был охранять. Приходилось мириться с лишениями, терпеть притеснения и исполнять требования и капризы этих вульгарных и низких существ.
23 мая, по прибытии в Екатеринбург, царевич и три его сестры были отправлены в дом Ипатьева, где их ожидали родители. После тоскливой разлуки это свидание было большою радостью, несмотря на настоящую скорбь и неизвестность угрожающего будущего. Спустя несколько часов привезли также Харитонова (заведующего кухнею), старика Труппа (лакея) и маленького Леонида Седнева (поваренка). Генерал Татищев, графиня Гендрикова, m-lle Шнейдер и Волков, камердинер императрицы, были препровождены прямо в тюрьму.
24 мая Чемадуров заболел и был отправлен в тюремный лазарет. О нем забыли, и благодаря этому он чудесным образом избежал смерти. Несколько дней спустя привели, в свою очередь, Нагорного и Седнева. Небольшое число людей, которые были оставлены около заключенных, быстро уменьшалось. К счастью узников, им оставили доктора Боткина, преданность которого была удивительна, и несколько прислуг, вполне преданных: Анну Демидову, Харитонова, Труппа и маленького Леонида Седнева. В эти дни страданий присутствие доктора Боткина было большим утешением для заключенных. Он окружил их своими заботами был посредником между ними и комиссарами и старался защитить их от грубости солдат охраны.
Император императрица и царевич занимали угловую комнату, выходящую на площадь и на Вознесенский переулок. Четыре великие княжны помещались в соседней комнате, дверь в которую была снята, и первые ночи, не имея кроватей, они спали на полу. Доктор Боткин спал в зале, а горничная императрицы в угловой комнате, выходящей в сад и на Вознесенский переулок. Что касается других заключенных, то они разместились в кухне и в смежной с нею комнате.
Тяжелое путешествие утомило Алексея Николаевича, и здоровье его сильно ухудшилось. Большую часть дня он лежал, и, когда выходили гулять, император сам выносил его в сад.
Царское семейство, а также и слуги имели стол, общий с комиссарами, проживавшими в том же этаже, вследствие чего приходилось быть постоянно в соприкосновении с этими грубыми людьми, которые часто были пьяны.
Дом был окружен вторым забором из досок и был похож на настоящую тюрьму-крепость. Как внутри, так и снаружи были расставлены посты часовых. Митральезы были поставлены в доме и в саду. Комната коменданта — первая при входе — была занята комиссаром Авдеевым, его помощником Мошкиным и несколькими рабочими. Остальная стража помещалась в подвальном этаже, но солдаты часто, когда им хотелось, поднимались в верхний этаж и проникали в комнаты, в которых помещалась царская семья.
Однако религиозное настроение удивительным образом поддерживало бодрость духа у заключенных. Они сохраняли удивительную веру, которая уже в Тобольске вызывала удивление окружающих и придавала им столько силы и спокойствия в страданиях. Часто было слышно, как императрица и великие княжны пели молитвы, которые невольно смущали солдат охраны.
Между тем мало-помалу эти солдаты охраны стали обходительными в обращении со своими заключенными. Они были удивлены их простотой, были удивлены их мягким обращением и порабощены искренностью их достоинства, и скоро они почувствовали себя во власти тех, кого они думали держать в своем подчинении. Даже пьяница Авдеев почувствовал себя обезоруженным, видя такое великодушие, и почувствовал низость своего поведения. Первоначальная жестокость сменилась у этих людей глубокою жалостью.
В Екатеринбурге были следующие органы Советской власти: 1) Уральский Областной Совет, состоявший приблизительно из тридцати членов, председателем которого был комиссар Белобородов; 2) Президиум, род исполнительного комитета, образованный из нескольких членов: Белобородова, Голощекина, Сыромолотова, Сафарова, Воейкова и других; 3) "Чрезвычайка", народное название Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией, центр которой находился в Москве и которая имеет свои отделения по всей России. (…)
"Чрезвычайка" в Екатеринбурге была всесильна, и самыми влиятельными ее членами были комиссары Юровский, Голощекин и другие.
Авдеев находился под непосредственным контролем других комиссаров, членов Президиума и "Чрезвычайки". Они не замедлили обратить внимание на перемену, происшедшую во взглядах охраны по отношению к их заключенным, и решили принять радикальные меры.
В Москве также были обеспокоены, как это показывает нижеследующая телеграмма, посланная из Екатеринбурга Белобородовым Свердлову и Голощекину (который находился тогда в Москве): "Сыромолотов только что уехал в Москву, чтобы организовать дело согласно указаниям центра. Опасения напрасны. Бесполезно беспокоиться. Авдеев отозван. Мошкин арестован. Авдеев замещен Юровским. Внутренняя охрана сменена и замещена другими". Эта телеграмма датирована 4 июля.
Действительно, в этот день Авдеев и его помощник Мошкин были арестованы и заменены комиссаром Юровским и его помощником Никулиным. Охрана, состоявшая, как было сказано выше, исключительно из русских рабочих, была переведена в соседний дом, принадлежащий Попову.
Юровский привел с собою десять человек — почти все австро-германские военнопленные из палачей "Чрезвычайки". Начиная с этого дня они заняли внутренние посты, а наружные посты продолжала занимать русская охрана.
"Дом особого назначения" оказался в полной зависимости от "Чрезвычайки", а жизнь заключенных не представляла из себя ничего, кроме мучений.
В это время в Москве, видимо, уже был решен вопрос об убийстве царской семьи. Это подтверждается вышеприведенной телеграммой. Сыромолотов поехал в Москву, чтобы "организовать дело согласно указаниям центра". Он вернется с Голощекиным, имея инструкции и директивы от Свердлова. Юровский в ожидании обдумывал свой план. Несколько дней кряду он выезжал верхом, и его видели в окрестностях, когда он отыскивал место, отвечающее его намерениям, чтобы устроить исчезновение тел жертв. Этот самый человек, цинизм которого превосходит все, что можно себе представить, отправляется навестить больного наследника, находившегося в постели.
Прошло несколько дней. Голощекин и Сыромолотов вернулись. Все было приготовлено.
В воскресенье 14 июля Юровский велел пригласить священника Сторожева и разрешил ему совершить богослужение на дому. Заключенные уже осуждены на смерть и им не может быть отказано в религиозной помощи.