— Нельзя останавливаться на полдороге. Преступник скрылся, но сообщники остались, и они тут, внутри. Надо заставить их выдать себя, создав атмосферу напряженности.
Чрезвычайное положение на территории дома для престарелых было введено за несколько минут: выходы с территории без специального разрешения настоятельницы запрещены, все телефонные звонки — только в присутствии дежурной монахини; кроме того, все обитатели дома на следующий день должны пройти перерегистрацию в канцелярии, предъявив удостоверения личности. В полумраке кабинета матери-настоятельницы Карвальо и священник ожидают, как будут развиваться события. Священник считает, что они попросту теряют время; Карвальо невозмутимо курит, наблюдая, как гаснет день и как дом вместе с темнотой наполняется запахами пустоты и сырости. Уверенные, быстрые шаги в конце коридора, дверь распахивается настежь, и монахиня пытается предупредить их о чем-то, но не успевает: за ее спиной тут же вырастают двое стариков. У одного из них в руках пистолет, а другой прикрывается монахиней как щитом.
— Совсем не обязательно из-за таких пустяков устраивать целое представление.
Странная спокойная улыбка на лице старика, который произносит эту фразу, и пистолет он держит не как старик — как убийца.
— Вы трое, повернитесь лицом к стене, а ты обыщи их.
Они повинуются, и их обыскивают. Старик отбирает у Карвальо пистолет.
— Надо признать, что нам уже не под силу такие приключения. Мы оставили слишком много следов, но после стольких лет справедливость все же восторжествовала, и мы полностью удовлетворены. Правда, братья?
— Конечно, Моцарт.
— Оставшиеся члены организации "Через союз — к истине" — к вашим услугам.
Старик улыбается, глядя на физиономию Карвальо.
— Здесь не все. Нас не очень много, но есть еще, вполне достаточно, чтобы не торопясь, спокойно выследить опозорившего нас предателя.
— Он удрал с деньгами организации?
— Гораздо хуже — с честью организации.
— И сорок с лишним лет спустя вы убиваете человека из-за вопросов чести?
— Не только из-за этого. В тридцать восьмом году предатель договорился, что ему помогут покинуть Испанию в обмен на то, что он покроет грязную историю, связанную с репрессиями. И мы поклялись, что он дорого заплатит за это, но в законном порядке, когда будет восстановлена Республика. История пошла иным путем, и, возможно, мы простили бы, если бы не случившееся в Пуэрто-Вальярта. Гонсало Сеспедес, настоящее имя которого было Хуан Мальфейто Каранде, скрылся в Мексике, где он нажил большое состояние. Нас же разбросало по всему свету: кто-то вернулся в Испанию, кто-то остался в Мексике. И один из нас, Моцарт, имел несчастье в Мексике столкнуться с Сеспедесом. Тот его не узнал, но мы-то все эти годы вносили изменения в оставшуюся у нас его фотографию, даже морщины пририсовывали, чтобы узнать, если придется. Моцарт стал следить за предателем, а тем временем ждал распоряжений из центра. Наконец он получил указания: как следует припугнуть, но не трогать. Так он и поступил. Предатель умолял, изворачивался, уверял, что его совесть чиста, что его заставили бежать, что он очень страдал из-за этого. И наш товарищ его не тронул, но Сеспедес потерял покой. Он нанял двух убийц, и те разделались с Моцартом в Пуэрто-Вальярта, где тот отмечал со своей женой серебряную свадьбу. И тогда мы поклялись отомстить. Мы взяли Сеспедеса в плотное кольцо наблюдения, и круг этот все более сужался, пока наконец родственники не посоветовали старику скрыться на время, пока все забудется. И этот мультимиллионер, масляный король, как его называли в Мексике, спрятался в этом приюте для бедняков. Но мы добрались и сюда, и тут свершилось правосудие.
Стоя лицом к стене, Карвальо мысленно представляет эту расправу: несколько стариков навалились на подушку, на лицах их написана ненависть, а тот безуспешно пытается вырваться, бьется в ужасе и наконец задыхается под безучастным взглядом луны, той самой луны, которую видит сейчас Карвальо в окне. И в свете той же луны наряд вооруженных жандармов окружает дом для престарелых, а мать-настоятельница со своей свитой монахинь решительно пересекает двор. Она входит в комнату, где Карвальо и священник превращены в заложников, и властно приказывает:
— Ну-ка, хватит играть в гангстеров.
Настоятельница задумчиво слушает Карвальо, который в присутствии старших монахинь, священника и жандарма объясняет случившееся.
— Воспоминания Хуана Мальфейто правдоподобны до того места, где он вынужден искажать собственный образ. Чувствуется, что события развивались не так, как он их рассказывает. Приехав под Картахену, он, возможно, и пытался разобраться в этой истории, но натолкнулся на угрозы со стороны местных властей, готовых пойти на все, лишь бы замять дело. И тогда Мальфейто решил продать свое молчание в обмен на удостоверение личности и место на корабле, который увез его подальше от войны. Все остальное вы знаете. Ненависть, которая не гаснет сорок лет и которая в конце концов, сорок лет спустя, когда все уже на краю могилы, приводит к преступлению. В это трудно поверить, но, тем не менее, это так. А теперь надо известить настоящих родственников.
— Родственники дона Гонсало уже звонили. Они увидели фотографию отца в мексиканских газетах.
Это говорит мать-настоятельница, и все поворачиваются к ней.
— Сын уже в пути, он все знает.
— И то, что его отец был предателем?
Это спрашивает священник.
— Об этом он узнает от вас или из газет. Репутация нашего дома для престарелых теперь безнадежно погублена.
— Эти старики сохранили юношескую способность к ненависти, — замечает священник.
Карвальо и его друг выходят во двор. Те же группки, то же рутинное существование людей, ждущих смерти и торопящихся насладиться, быть может, последним зимним солнцем, запахами полей. И как всегда, появляется монахиня с колокольчиком.
— Обедать, обедать.
— Что сегодня приготовили? — спрашивает еле передвигающий ноги старик.
— Ту же дрянь, что и всегда, — слышит он в ответ.
На его лице раздражение, и это последнее, что запоминает Карвальо о доме для престарелых. Стану ли я таким же через пятнадцать-двадцать лет, думает он? И кто вправе требовать от этих уходящих из жизни людей благожелательного взгляда на мир, где царят молодые, старость которых еще далеко?
— В семьдесят лет все кажется дрянью, Бискутер, даже самая вкусная еда, — рассказывает он несколько дней спустя своему помощнику.
А на столе в кабинете лежит только что полученное письмо от Викторино, которое Карвальо перечитал несколько раз — ведь это и был настоящий эпилог его расследования. "Сын дона Гонсало приезжал в дом для престарелых и был поражен, когда ему рассказали все обстоятельства смерти отца. Нет, это не он изображен на старой фотографии, тот мальчик умер в сороковые годы от туберкулеза. Дон Гонсало в Мексике женился во второй раз, и от этого брака родился сын. Ему показалась забавной история его отца и этих стариков. И хотя он сказал, что все это бред, он оставил деньги, чтобы мы приготовили праздничный обед. Какое меню ты нам посоветуешь?"
"Ну и дерьмо", — подумал Карвальо, но написал: "Курица, нашпигованная вишнями, и пирожные на десерт".
Перевод с испанского Натальи Матяш
Станислав ЛемРАССЛЕДОВАНИЕ[6]
— Слушаю, — произнес Шеппард.
Грегори положил перед ним исписанный листок.
— Я составил небольшую сводку, господин инспектор…
9.40. Хансел умирает во время завтрака от сердечного приступа. Доктор Адамс констатирует смерть.
14.00. Приезжает владелец похоронного бюро. Сестра Хансела отказывается дать ему костюм, тот увозит покойника без одежды, доставляя его в морг в гробу.
17.00. Констебль Аткинс заступает на свой пост у морга. Труп покоится в открытом гробу. Дверь заперта на скобу, в которую воткнута щепка.
23.00. Дежурство принимает констебль Стикс. Открыв дверь, он заглядывает в морг. Никаких перемен. Начинается снегопад. (Внимание: возможно, что в тот момент, когда Стикс не смотрел на дверь, в морг проник кот.)
3.00. Стикса сменяет Уильямс. Он не открывает дверь, только светит фонариком через окно в присутствии Стикса, который подтверждает, что внутри никаких перемен, после чего удаляется в городок.
5.25-5.35. Смитерс по телефону сообщает в полицейский участок в Пиккеринге, что сбил полисмена.
5.50—0.00. Приезжает "скорая помощь" из Хэкки с доктором Адамсом и комендантом полицейского участка. Уильямса увозят в больницу. На шоссе на расстоянии 170 метров от морга стоит "бентли", который врезался в дерево, ударив Уильямса багажником или задним бампером. У Уильямса перелом основания черепа, сломаны три ребра. Он без сознания. Комендант едет в морг, удостоверяется, что дверь полуоткрыта, в метре от нее лежит труп, одно из окон разбито, стекло выдавлено изнутри, его осколки торчат в снегу. В морге комендант обнаруживает кота, забирает его с собой. Кот сначала ведет себя беспокойно, а по пути в поселок подыхает.
Следы, зафиксированные возле морга:
1. Следы констебля Уильямса, соответствующие отпечаткам его башмаков, которые образовали круговую дорожку возле морга; следы эти отдаляются от него, приближаются к разбитому окну, потом направляются к шоссе и обрываются на месте аварии.
2. Следы коменданта участка — трудно различимые, так как он шел, главным образом, по следам Уильямса, лишь смазав их внутренний рисунок.
3. Один достаточно четкий след босой ноги, отождествленный с левой стопой умершего, обнаруженный под выбитым окном мертвецкой. След обращен пальцами к стене слегка внутрь, глубокий, как бы отпечатавшийся под действием большой тяжести.
4. От окна и двери, огибая угол строения, тянутся следы, как бы от переползания на руках или коленях, с углублениями, похожими на вмятины, остающиеся от коленей. В двух местах хорошо сохранившиеся в спрессованном снегу отпечатки с признаками оттиска кожи (словно бы колено было обнажено).