ством, шантажом, укрывательством. Он обеспечил себя до конца жизни, но как раз тут вмешался Кастро и, похоже, стал брать верх. Фон Гаммерштейн одним из первых почувствовал близость краха и потихоньку стал изымать деньги на Кубе, вкладывая их в недвижимость в других странах. Ему помогал один из его офицеров, некто по имени Гонзалес, который в компании двух телохранителей ездил по карибским странам. Он покупал для шефа все только первоклассное и по высшим ценам. Гаммерштейн мог себе позволить это. Когда деньги не срабатывали, они применяли силу: украли ребенка, сожгли несколько акров плантации и тому подобное – шантажировали хозяев, чтобы те приняли их условия. Гаммерштейн слышал об имении Хавлоков как одном из лучших на Ямайке и приказал Гонзалесу во что бы то ни стало купить его. Я думаю, что он распорядился убить стариков, если они не захотят продавать свое поместье, а затем нажать на их дочь. Ей сейчас должно быть лет двадцать пять. Я никогда не видел ее. Увы, все так и было: они убили Хавлоков. А примерно пару недель назад Батиста прогнал Гаммерштейна. Может, узнал об одном из его последних дел, точно не знаю. Но, как бы то ни было, Гаммерштейн внезапно скрылся, захватив с собой эту шайку головорезов. Очень удачно выбрал момент, ничего не скажешь. По всему, Кастро закончит дела этой зимой, если будет продолжать в том же духе.
Бонд осторожно поинтересовался:
– Вы знаете, куда они направились?
– В Америку. Прямиком на север Вермонта. Живут в двух шагах от канадской границы. Люди подобного сорта всегда предпочитают быть поблизости от границ. Место называется Эхо-Лейк. Что-то вроде ранчо миллионера. На фотографиях выглядит довольно красиво. Затеряно в горах, так что там его вряд ли будут тревожить гости.
– Как вы это выяснили, сэр?
– Я написал Эдгару Гуверу. Он знает этого типа. Вернее, должен знать, пережив столько хлопот с контрабандой оружия из Майами на Кубу. Кроме того, он интересовался Гаваной с тех самых пор, когда большие деньги американских гангстеров стали оседать в тамошних казино. Он мне сообщил, что Гаммерштейн и его банда приехали в Штаты по шестимесячной гостевой визе. Был очень любезен и поинтересовался, имею ли я достаточно оснований, чтобы завести дело, и не хочу ли я, чтобы их выдали суду на Ямайке. Я переговорил с генеральным атторнеем[5]. Тот сказал, что дело безнадежное, пока у нас нет свидетеля из Гаваны. А на это нет шансов. Мы знаем обо всем лишь через нашего человека в разведке Кастро. Нынешние официальные власти на Кубе не пошевелят и пальцем. Гувер предложил закрыть им визы, чтобы они снялись с места. Я поблагодарил и отказался. На этом мы распрощались.
М помолчал немного. Его трубка погасла, и он снова раскурил ее. Он продолжил:
– Я решил обратиться к нашим друзьям в канадской конной полиции и послал шифровку их комиссару. До сих пор он меня не подводил и на этот раз послал патрульный самолет через границу провести аэрофотосъемку Эхо-Лейк. Он обещал любую другую помощь, если понадобится. А теперь… – М отодвинулся в кресле от стола. – Теперь я должен решить, что делать дальше.
Бонду стало ясно, почему он волновался, почему так хотел, чтобы кто-то иной принял решение за него. Так как жертвами были его друзья, М до поры работал над делом сам, но сейчас оно подошло к той точке, когда убийц надо было покарать. Вероятно, М размышлял о том, что это будет – правосудие или месть? Ни один судья не примет от него дело об убийстве, в котором он лично знал убитых. По-видимому, М хотел, чтобы приговор вынес не судья, а кто-то еще, например Бонд. У него, у Джеймса Бонда, не было личной заинтересованности в этом деле. Он не знал Хавлоков и не интересовался ими даже сейчас. В отношении двух беззащитных стариков фон Гаммерштейн следовал закону джунглей. А поскольку в данном случае иной закон не мог быть применен, то закон джунглей должен настичь самого фон Гаммерштейна. Другим путем нельзя было восстановить справедливость. Если это и была месть, то месть общества.
Бонд нарушил молчание:
– Я ни секунды не колеблюсь, сэр. Если заграничные бандиты увидят, что могут безнаказанно убивать, они вообразят, будто англичане – мягкотелые слюнтяи, как о нас думают некоторые. В данном случае нужно просто расправиться с ними. Око за око.
М отсутствующим взглядом смотрел мимо Бонда, не откликаясь.
Джеймс Бонд продолжил:
– Этих людей нельзя повесить, сэр, но они должны быть казнены.
Глаза М замерли. Еще секунду они оставались пустыми, бессмысленными. Затем М потянулся к верхнему ящику своего стола, выдвинул его и достал оттуда тонкий скоросшиватель без обычной наклейки на обложке и без красной звезды в верхнем правом углу – грифа "Совершенно секретно". Он положил папку перед собой и порылся рукой в открытом ящике. На свет появились печать и штемпельная подушечка с красными чернилами. М открыл ее, приложил печать и аккуратно, точно в верхнем правом углу прижал печать к серой обложке скоросшивателя.
М убрал штемпельную подушечку и печать обратно в ящик, закрыл его, потом развернул папку на столе и мягко подтолкнул ее к Бонду.
Красный рубленый шрифт, еще влажный, гласил: "Только для личного ознакомления".
Бонд взял папку и, молча кивнув, вышел из кабинета.
Через два дня, в пятницу, Джеймс Бонд вылетел на "Комете" в Монреаль. Современные самолеты не вызывали у него восторга, ибо летели слишком высоко и слишком быстро, а в их салонах было слишком много пассажиров. Бонд сожалел о старом добром "Стратокрузере" – славном неуклюжем аэроплане, целых десять часов летевшем через Атлантику. На его борту можно было без суеты и со вкусом пообедать, потом часиков семь поспать в удобной койке, а проснувшись, не спеша спуститься на нижнюю палубу и съесть завтрак, который почему-то на самолетах компании "БОАК" называют "деревенским", одновременно наблюдая, как встающее солнце заливает салон золотом рассвета Западного полушария. В "Комете" все ускорилось: стюарды выполняли двойную работу, поэтому надо было торопиться с обедом, затем пассажиры могли накоротке вздремнуть пару часов перед спуском с высоты 40 000 футов.
Всего через восемь часов после отъезда из Лондона Бонд, взяв напрокат в агентстве Герца "плимут-седан", мчался по широкой автостраде № 17 из Монреаля в Оттаву, стараясь не забывать держаться правой стороны дороги.
Штаб-квартира Канадской королевской конной полиции располагалась в здании министерства юстиции рядом с парламентом. Как и большинство канадских общественных зданий, оно представляло собой серую кирпичную глыбу, внушающую почтение массивностью и, вероятно, хорошо приспособленную к долгим суровым зимам. По инструкции Бонд должен был спросить в приемной министерства комиссара, назвавшись "мистером Джеймсом". Юный, цветущего вида капрал, явно тяготящийся службой в такой теплый солнечный день, проводил Бонда в лифте до четвертого этажа, где в просторной чистой канцелярии передал его сержанту. Кроме них в помещении были две девицы-секретарши и много тяжелой мебели. Поговорив по внутреннему телефону, сержант попросил Бонда подождать минут десять. Бонд закурил и стал читать вербовочную листовку на стене, согласно которой конный полисмен являл собою нечто среднее между инструктором по верховой езде на ранчо-пансионате, Диком Трейси и Роз Мари. Наконец его пригласили в кабинет. Когда Бонд вошел, высокий моложавый мужчина в темно-синем костюме, белой сорочке и черном галстуке повернулся от окна и направился ему навстречу.
– Мистер Джеймс? – Хозяин кабинета едва заметно усмехнулся. – А я полковник… гм, скажем… э-э… Джонс.
Они обменялись рукопожатием.
Проходите, садитесь. Комиссар очень сожалеет, что не смог встретить вас лично. Он сильно простыл, у него насморк – знаете, "дипломатическая" болезнь. – Полковник "Джонс" явно забавлялся. – Он решил взять сегодня выходной. И хотя меня самого ждет пара горящих дел, комиссар выбрал меня, чтобы провести с вами этот вынужденный выходной. – Полковник сделал паузу. – Понимаете, он просил меня провести с вами свободное время.
Бонд улыбнулся. Комиссар, конечно, был рад помочь, но он хотел сделать это так, чтобы в любом случае его ведомство выглядело непричастным. Бонд подумал, что комиссар, должно быть, очень осторожный и умный человек.
Продолжая улыбаться. Бонд сказал:
– Я все понял. Мои лондонские друзья предупредили, чтобы я по своему делу не беспокоил лично комиссара. Я его никогда не видел и никогда не был где-либо поблизости от вашей штаб-квартиры. А раз так, можно мне просто побеседовать с вами минут десять, просто поболтать о том о сем?
Полковник Джонс расхохотался.
– Конечно. Тем более что мне приказали сначала продекламировать вам эту маленькую речь, а затем переходить к делу. Надеюсь, вы понимаете, командер[6], что мы – и вы, и я – собираемся совершить ряд тяжких уголовных преступлений, начиная с получения канадской охотничьей лицензии обманным путем и нарушения пограничного режима и кончая более серьезными вещами. Я пальцем не пошевелю, если вы влипнете. Поняли меня?
– То же самое имели в виду мои лондонские друзья. Когда я уйду отсюда, мы забудем друг друга, а если я кончу свои дни в Синг-Синге, это мои трудности. Договорились?
Полковник Джонс вынул из стола пухлую папку и открыл ее. Верхний листок был перечнем. Джонс поставил карандаш против первого пункта и оглядел Бонда с головы до ног. Оценивающе пробежав глазами по старенькому твидовому костюму Бонда в мелкую черно-белую клетку, белой рубашке и узкому черному галстуку, он сказал:
– Во-первых, одежда. – Вынув из папки листок, исписанный четким почерком, он пустил его Бонду через стол. – Это список нужных вам вещей и адрес большого комиссионного магазина здесь, в городе. Ничего экстравагантного, ничего броского. Поношенные рубашка цвета хаки и темно-коричневые джинсы, крепкие горные ботинки или сапоги. Учтите, это самая удобная обувь. Там же адрес аптеки, где продают ореховую настойку. Купите галлон и вымойтесь с головы до ног. Сейчас в горах все загорелые, а ведь вы не будете там маскироваться в десантном комбинезоне. Далее. Если попадетесь, то вы – англичанин, охотящийся в Канаде, который заблудился и по ошибке пересек границу. Теперь оружие. Пока вы ждали в приемной, я лично спустился вниз и положил винтовку в багажник вашего "плимута". Новая модель – "Сэвидж-99Ф" с оптическим прицелом Уэзерби: 0,6 х 62. Пятизарядный магазин. Двадцать патронов калибра 0,25 с повышенной начальной скоростью пули – 3000 футов в секунду. Из имеющихся в продаже карабин для крупной дичи самый легкий: всего шесть с половиной фунтов. Принадлежит одному моему другу, который будет рад получить его назад однажды, но и не будет особо сокрушаться, если винтовка не вернется к нему. Карабин пристрелян и бьет о'кэй на пятьсот ярдов. Лицензия на оружие. – Полковник пустил ее по столу к Бонду. – Выписана здесь, в городе, на ваше настоящее имя на случай, если проверят ваш паспорт. То же самое с лицензией на охоту. Разрешен отстрел только мелкой дичи: сов, ласок… Сезон охоты на красного зверя еще не начался. Вот ваши водительские права в обмен на временные, которые я вам оставлял в агентстве Герца. Рюкзак, компас – тоже по