Однажды я показал отцу затертое и надорванное на сгибах письмо из Израиля, попавшее ко мне через четвертые руки. В нем, насколько мне помнится, рассказывалось о том, что Тель-Авив расположен прямо у моря, что по городу ходят люди в плавках и едят апельсины. Сочетание далекого, желанного моря и дорогих апельсинов вызвало во мне бурный восторг, но отец хладнокровно прочитал письмо, посмотрел его на свет, и тихо сказал: "Ты что, не понимаешь, что все эти письма пишет израильская разведка? Какое море, какие апельсины? Там люди живут, в бараках и мрут от жары, как мухи. Вот, почитай "Известия".
Ах, Израиль, апельсиновая страна! Я поверил тому письму, влюбился в тебя, и у меня стало спокойно на душе, потому что я понял, что это — единственное на земле место, где нет антисемитизма. А еще я понял, что хочу жить именно в этом месте, купаться в этом море и есть эти апельсины.
Израиль оказался последним рубежом, за которым мы с отцом, в буквальном смысле слова, потеряли друг друга. Первый раз я видел своего отца плачущим, когда прощался с ним и с мамой в то последнее утро, перед вылетом из Шереметьево. Он плакал горько и громко, его плечи ссутулились, руки повисли вдоль туловища, веки с нашим фамильным конъюктивитом совсем разбухли и побагровели, а в глазах было страдание старой, больной птицы, у которой злые мальчишки разгромили палками гнездо.
Прости меня, папа, что я не плакал тогда — вот я плачу сейчас, и меня слушают только бессонные мыши, сверчки и Бог. Через две недели Он откроет свою регистрационную книгу, найдет мою фамилию и занесет над ней перо. "Катима това!"[24] желают друг другу евреи в Судный День. Что Ты запишешь мне. Бог? Обманула ли меня цыганка, или, правда, у меня есть еще полжизни?
В палатке нас осталось семеро. Дошлый Сильвио, отдохнув в лазарете, получил справку и отчалил домой. Сегодня так же жарко, как вчера, как и неделю назад. Даже Цахи не приехал. Эзра спит. Цвика болтает по телефону. Звонить домой еще рано — жена на работе. Ури, Авраам и Шуки играют в "реми". Цион молится. Я промокаю полотенцем пот и читаю американский детектив под названием "План Моссада".
…Египет напал на Израиль. Посол Израиля в США проводит ночь у известной американской тележурналистки. Послу звонят из Иерусалима, но ответа нет. Египтяне давят, израильская армия отступает, резиденцию правительства срочно переводят из Иерусалима в Тель-Авив. А посол все не отвечает на звонки. Шикса-журналистка уговаривает его остаться до утра, но долг прежде всего. По дороге в посольство на него нападают неизвестные арабы. Тренированный посол перепрыгивает через машины и за считанные минуты пересекает Сентрал-Парк. Телефон еще звонит — на другом конце провода сам премьер-министр. Судя по описанию. Бен-Гурион. "Слушай меня внимательно…"
Господи, за что же нам такое пекло? Вся эта пустыня похожа на операционную. И солнце-прожектор, чтобы Ему было лучше видно, что у нас в мозгах делается. Хотя, что там может делаться — все слиплось в один потный комок. И что там Цион бормочет, за что славит Всевышнего, что просит у Него? Простынку в цветочек себе постелил, чтобы на грязном спальнике в трусах не валяться. Как ему сейчас не тошно языком ворочать? Чешет, как пулемет, как будто у него в голове магнитофон вмонтирован. Если смотреть на него не моргая, почувствует или нет?
…Ай, русский опять на меня смотрит! Нехорошо: все время смотрит и смотрит. Чего он меня разглядывает? Смешной он, говорит смешно, с ошибками. А вчера проснулся и что-то по-русски мне кричит. Я говорю, не понимаю, а он снова свое. Оказалось, время спрашивал, думал, что на иврите говорит. А про Россию интересно рассказывает. Говорит, что там евреи в Бога не верят, обрезание не делают и кашрут не соблюдают. Тогда какие же они евреи? Они вроде как гоим. Так получается, безбожники! Ашкеназим — они такие, вон до чего государство наше довели! Сукины дети, прости Господи, на все воля Твоя и разумение! Вон, опять красоту наводит, как кот лапой — по своим усикам! Ишь ты — в зеркальце смотрит! И все у него в пакетиках да в мешочках. Ничего не скажешь — аккуратный. И вежливый — при мне в субботу не курит. А в душевой вон спиной ко всем поворачивается — сам-то необрезанный, небось! И жену у него как странно зовут — Генья! Может, и нееврейка вовсе? Понавезли сюда гоек, поди за каждой уследи! А потом ее мамзер на моей дочери женится, прости Господи! Тьфу!
Цион сплевывает — наверно, в горле пересохло. У меня тоже. Попить что ли кипятку из цистерны? Да нет, лень вставать.
…Израильский посол получил приказ привести в действие суперсекретный план. Международный шантаж: Израиль давит на Америку, Америка — на Советский Союз, Союз — на арабов. Арабы охотятся за израильским послом. Засада. Нет, он не может просто так спать с журналисткой — он обещает на ней жениться. Правда, у него в Израиле жена, но с ней он уже не спит. Еще одна засада. "Посол вытащил пистолет с глушителем и спрятался в кустах у дороги, по которой должны проехать преследователи. По другую сторону дороги его шофер перезарядил свой автомат и потрогал шрам на щеке, оставшийся с последней войны. Посол успел выстрелить первым и увидел, как пуля вошла в лоб одному из арабов…"
— Эй ты, тупица, — кричит Ури, — что ж ты двойку не выложил?
— Какую двойку? — удивляется Авраам.
— Синюю, болван!
— А я…
— Ты, ты! Дурак ты, вот ты кто! Плати теперь 200 лир! Все, я ложусь.
Авраам, чертыхаясь, лезет за деньгами, Шуки принялся за вчерашний хлеб, а Ури наполняет канистру, выливает воду в спальник и ложится туда, как в ванну. Увидев мое изумление, он смеется.
— Вот как надо, понял? Вместо душа.
Я держусь еще полчаса и решаю испробовать метод Ури. Беру канистру и медленно наклоняю ее над спальником. Скоро там набирается на два пальца воды. Плюхаюсь на койку и в первую секунду в самом деле верю, что вхожу в ванну. Прохладнее не стало, а от кипящего воздуха вода быстро начинает испаряться. Появляется странное ощущение, будто я просто лежу на мостовой в грязной луже. Еще через полчаса спальник девственно сух, а я — снова облит потом.
В песке под койкой сосредоточенно возится муравей. Он тащит за собой длинную былинку и никак не может развернуться, чтобы обогнуть мой ботинок. Я беру оба ботинка и наступаю на муравья, окружая его с флангов. Он бросает свою ношу и с ненавистью пятится назад. Тогда я выкапываю авторучкой ямку у самой ножки кровати и начинаю теснить муравья, пока он туда не сваливается. Дальше происходит бесконечное разыгрывание мифа о Сизифе. Муравей карабкается по осыпающимся стенам ямки, но наверху его ждет неумолимая авторучка, он срывается вниз и снова начинает свой подъем. Муравья хватило на двадцать четыре попытки. А на сколько хватило бы меня? Чтобы доказать себе свое превосходство, я сгребаю ботинком кучу песка и засыпаю муравья в ту минуту, когда он готовится к двадцать пятой попытке.
…У-тро, твое пересохнет лицо,
Солн-це, как крутое яйцо,
Когда ты плачешь,
Ты не-краси-вая.
Перестань плакать.
Девочка моя…
— Приглушите радио, — мычит Цион.
— А тебе что, песня не нравится? — спрашивает Цвика, ковыряя пальцем в зубах.
— Ай, разве это песня? Разве это музыка? — кривится Цион. — Это для ашкеназим музыка да для марокканцев.
— А ты чего, арабскую хочешь? — спрашивает Авраам. — Сейчас сделаем.
Он находит какую-то арабскую станцию и, кривляясь, громко объявляет: "Жена Циона просит передать для него "Песню про хрен" в исполнении известной певицы Фархи эль-Куси".
Остальные с восторгом ждут продолжения. Авраам под заунывную мелодии, дрожащую на одной ноте, прыгает вокруг шеста, виляя задом и имитируя танец живота. Шуки и Цвика одобрительно хлопают в ладоши, а Ури хохочет так, что чуть не падает с койки. Цион поправляет очки, возмущенно сплевывает и, отвернувшись, бормочет что-то себе под нос. Это только увеличивает общее веселье.
Запыхавшийся Авраам садится рядом с Ционом и толкает его в плечо.
— Эй, Цион, ты что, обиделся, что ли? А?
— Оставь его! — не выдерживаю я.
— Да что на тебя, дурака, обижаться! — Цион поворачивается к Аврааму. — Я тебе в отцы гожусь! Язык у тебя грязный, вот что я тебе скажу!
— А что я такое сказал? — выпячивается Авраам. — Это про хрен, что ли?
— У верующих про это дело говорить нельзя, — вступает Шуки. — Они все в темноте делают и через простыню.
— Как это через простыню? — удивился я.
— Есть такая простыня с дыркой, — поясняет Шуки. — Женщина накрывается, а он туда…
— А зачем нужна простыня?
— Потому что нельзя верующему еврею на голую женщину смотреть. Запрещено.
— Точно, — добавляет Эзра, — так в Торе записано!
— … поэтому они в простыне дырку и делают, — заканчивает Шуки.
— Брось заливать! — вопит Авраам. — У меня отец верующий, и все у них с матерью, как у людей. Я у нас в доме ни одной дырявой простыни не видел. Все целые!
— Да хватит вам! — Цион вскакивает с койки. — Что вы мелете? Тьфу на вас, тьфу, тьфу, тьфу! Безбожники! А ты, — он поворачивается к Шуки, — как тебе не стыдно? Э-эх ты, какая простыня, какая дырка? Да я… да мы…
Он огорченно машет рукой и выходит из палатки.
…Журналистка знакомит израильского посла со своим прежним любовником, имеющим доступ к президенту США. "Если нас к этому вынудят, — сказал посол, отпив из своего бокала, — то вместе с нами взлетит на воздух и Америка. И еще кое-кто, — добавил он, глядя на Кэти стальными глазами". Президент США не верит и требует доказательств. Времени в обрез: египетская армия рвется в центр страны. Израильские потери превысили все предварительные расчеты. Израильтяне приглашают журналистку в свое посольство и дают ей сфотографировать план, на котором красными кружками обведены пять самых крупных городов Америки. "Что? — воскликнул президент. Неужели эти еврейчики..?" "Но как вы сможете ударить по этим мишеням? Самолеты? Ракеты?" "Нет, — улыбнулся посол, — на этот раз не будет ни самолетов, ни ракет. Наши дипломаты уже давно доставили атомные бомбы в своем багаже, и я просто дам команду их взорвать". Президент США срочно звонит советскому премьеру по прямому проводу. Разговор идет через переводчика, хотя советский премьер хорошо знает английский язык. (Какой же это советский премьер знал английский язык?) Русские надавили на арабов Израиль еще раз не погиб. Вторая Моссада больше не падет! "Я все время знал, что ты за нами шпионишь", — сказал посол, и Кэти узнала в его глазах то же самое выражение, которое она видела в то утро, когда он застрелил в парке двух арабов. "Но как же секретный план "Моссада"? — почти крикнула она. "Какой план? — медленно переспросил посол.