А попутчик за соседним столом по-прежнему выступал, не в силах, видно, остановиться:
— Теперь ребятам в армии служится куда лучше, чем нам в свое время. И отпуска им дают, и два раза в неделю увольнительные, если, конечно, не было нарушений там или ЧП. А на учения возят в автомобилях. Рай земной, да и только! А нам доставалось. Приходилось топать на своих двоих с полной боевой выкладкой. Бывало, еще и с пулеметом на горбу. Просто с ног валились от усталости. Зато был у нас замечательный командир роты, поручик Довина, бывший фронтовик. В самую тяжелую минуту выскакивал из своего "джипа", бежал вперед и кричал: "Ребята, давай нашу! Раз, два, левой! Запевай!" И сам заводил:
Была одна молодушка,
Она ходила с нами
Развлечься за околицу…
Скажу по правде, была это блатная песня, но поднимала настроение и боевой дух, и мы выдерживали очередной марш-бросок и благополучно добирались до места. Да, командир прекрасно знал, какую песню выбрать для поднятия духа. Эта, что о молодушке, была лучше тогдашней строевой: "Ура, ура, ура! Пойдем мы на врага за матушку Родину и за Сталина-а-а!.." Мы, борованские, считались лучшим гвардейским подразделением. Ангелами, конечно, не были, проколы, залеты, ЧП, драки в трактире во время увольнений — все случалось, но зато на плацу, стрельбище или боевых учениях мы всегда отличались. Однажды во время учебной атаки мы так гнали перед собой "противника", что те солдаты орали от страха и падали от усталости… — Помолчав, рассказчик спросил вдруг: — А что это сегодня здесь нет никого из воинской части? Ни одного офицера. В трактире же всегда рябило от лампасов и звездочек.
Воцарилась тишина, поскольку местные колебались, имеют ли они право болтать чужаку о том, что считалось как бы семейным делом — делом исключительно тех людей, кто служит и живет на границе. Но потом все же один местный, решив, что этому рубахе-парню, который щедро угощает всех, вполне можно доверять, сказал:
— В части какое-то ЧП. Так что все на казарменном положении.
— Ах, черт, — понимающе присвистнул попутчик. — А что все ж таки случилось?
— Бог его знает. Никто ничего не говорит, военная тайна. Но дело наверняка серьезное, если командир части с замполитом объезжали сегодня все близлежащие сельхозкооперативы, лесничество и хутора. И госбезопасность попросили о помощи — говорят, даже командованию погранвойск звонили.
Земан встревожился.
И хоть уговаривал себя, что не должен паниковать, поскольку события эти не имеют отношения к внуку, им вдруг начал овладевать страх.
Может, произошло несчастье. Например, перевернулся грузовик с солдатами по дороге на стрельбище. Или беда на стрельбищах — кто-нибудь из гражданских, несмотря на запрещающие знаки, появился на поле. Или (об этом даже подумать было страшно) кто-то покончил жизнь самоубийством… Глупости, одернул себя Земан. Это все фантазии.
И все же он поспешно расплатился и, обеспокоенный, заторопился в местное отделение Корпуса безопасности — как можно скорее узнать правду.
Когда-то местное отделение Корпуса располагалось в бывшем жандармском участке, который хорошо был знаком Земану по первым годам службы. Теперь оно разместилось в современном панельном здании Национального комитета. Все здесь было совершенно по-другому, но, вдохнув этот особенный, специфический запах деревенского полицейского участка, запах бессонных ночей и нервно выкуренных сигарет, пота и усталости, Земан растрогался. Именно здесь начинали они с Лойзой Бартиком. Здесь он впервые в жизни стал свидетелем сурового допроса. Странно, кошмарная эта сцена ожила в памяти, как на киноэкране, едва Земан переступил порог современного полицейского участка.
В первой комнате, разделенной перегородкой, никого не было. Служебное время закончилось, и, верно, никто не предполагал, что кто-то отважится просто так сюда войти.
Земан открыл дверь, ступил за перегородку и постучал в дверь с табличкой "Начальник". Не ожидая приглашения, вошел.
Кабинет обставлен был скромно. Письменный стол, к которому примыкал длинный стол для заседаний, шкаф и книжные полки со сборниками законов, инструкций, предписаний, с произведениями классиков марксизма-ленинизма и книгами по истории КНБ. В кабинете были трое: поручик КНБ, наверняка начальник отделения, вахмистр, который, по всей видимости, должен был дежурить в соседнем кабинете, и какой-то гражданский, тоже, наверное, сотрудник госбезопасности. Они склонились над картой, разложенной на столе.
Поручик раздраженно закричал на Земана:
— В чем дело? Кто вас сюда пустил?
Это был глупый вопрос, поскольку Земана никто не впускал, но и войти никто не помешал.
— Меня зовут Ян Земан, — представился он. — Я был майором госбезопасности, теперь, к сожалению, на пенсии. — И протянул поручику свой паспорт.
Тот заметно смягчился.
— Какие проблемы, товарищ майор?
— Я когда-то служил здесь. Правда, очень давно… Здесь начинался мой путь в Корпусе.
— Что ж, приехали прошлое вспомнить?
Поручик старался быть вежливым, но было видно, что нежданный гость задерживает его и раздражает. Наверняка про себя он клял посетителя: "Черт возьми, у нас такие важные дела, а какой-то пенсионер будет отрывать нас своими сентиментальными воспоминаниями".
— Нет. Я приехал к своему внуку, — уточнил Земан.
— Он живет здесь? Что-то я ни одного Земана не припоминаю. Да и вас я никогда здесь раньше не видел…
— Нет, он здесь в армии служит, в воинской части в Бо-рованах.
— А фамилия, фамилия? Такая же, как у вас? — спросил нетерпеливо дежурный офицер.
— Иван Томанек.
Наступила тишина, и стало вдруг слышно жужжание мухи над разложенной картой — оно показалось Земану ревом мощного мотора. От нервного напряжения у Земана вспотели ладони, им снова овладел страх за Ивана. Я так и знал, говорил он себе, с парнем что-то случилось.
— Скажите, что произошло?
— Ну, мы, собственно, свои дела уже закончили, — сказал начальник. — Не хотите с нами поехать в часть? Там к вам наверняка вопросы будут.
— Почему? С Иваном что-нибудь случилось?
— Нет. Просто сегодня ночью ваш внук и еще один рядовой ушли из части, прихватив оружие. Дезертировали.
Мир в глазах Земана перевернулся.
Спустя неделю после того как Земан побывал в ЦК партии, его снова вызвал заместитель министра генерал-майор Житный.
— Много себе позволяете, товарищ майор! — накинулся он на Земана, едва тот переступил порог его кабинета. — Госбезопасность — это что, богадельня, где совершенно не обязательно выполнять служебные инструкции? Где каждый может делать что вздумается? Кто позволил вам самовольничать? Вынужден наложить на вас дисциплинарное взыскание за невыполнение приказа.
Земан понял: о его разговоре в ревизионной комиссии ЦК уже стало известно. Нарушение присяги могло стоить ему места. Земан знал, знал это, но не мог поступить иначе. Побледнев, он молчал в ожидании самого худшего.
Но Житный вдруг подошел к нему, положил руку на плечо и с дружеской улыбкой притянул к себе.
— Лично я тебя поздравляю, Гонза, — проговорил он тихо. — Ты старый упрямый сумасшедший, но ты был прав… Нынче утром зампред подал в отставку.
Сообщение было настолько неожиданным, что Земан даже присвистнул. Он был готов ко всему, только не к этому. Напрасно пытался он сохранить официальное выражение лица, это не удавалось. Он покраснел и часто задышал от волнения.
Житный подвел его к креслу возле журнального столика, усадил, достал из стола бутылку французского коньяка и налил две рюмки.
— Давай выпьем за это. Ты — единственный полицейский, который решился на подобный шаг и победил. Прости, что я не помог тебе, но пойми, я по рукам и ногам связан служебным положением… Теперь другая ситуация. Сегодня за твоей спиной стоит ЦК, и у меня руки развязаны. Дело, которое я у тебя забрал, утром передал прокурору… горжусь тобой, Гонза. — Житный поднял рюмку. — За твою победу. За всех честных служащих нашего Корпуса.
Земан, однако, поставил свою рюмку. Может, не мог справиться со своими чувствами и забыть о тяготах, которые пёрежил, расследуя это дело?
— Что теперь с ним будет?
— С кем?
— С Лоизой Бартиком. Ведь все-таки он был неплохим человеком. И тогда, в Феврале, был вместе с нами. Помнишь?
— Не беспокойся. — Житный улыбнулся. — Такие, как он, низко не падают. Получит какой-нибудь пост помельче. Посла, например. И наверняка в Швейцарии.
— А его сын? — Забыв о своей ненависти к избалованному этому барчуку, он помнил сейчас одно: как нежно Бартик относился к своему сыну. — Его арестовали?
— Зачем? Он уже неделю работает в нашем торговом представительстве в Югославии.
— Как это?..
— Ты не все знаешь, Гонза. Использовав все силы и средства, которыми ты просто не мог располагать, мы провели срочное дорасследование твоего дела. И выяснили ряд деталей, до которых ты не имел возможности докопаться. Главный виновник всего — управляющий замка. Он стрелял из того ружья, он устраивал пьянки и всякие беззакония в замке. Это он соблазнял некоторых наших наивных представителей власти, устраивая все эти гадости в своих корыстных целях — ну, чтобы иметь какие-то выгоды для своего района. Он арестован, во всем признался. Он будет строго, очень строго наказан. В этом и кроется тайна твоего дела "Замок". Сын зампреда — негодяй и хулиган, но он невиновен.
— Но это же ложь!
— Ты обязан этому верить. Не имеешь права сомневаться в истинности нашего расследования. Как, впрочем, и мы не сомневались в твоей честности. Оставь подозрения. И помни: не имеем мы права допустить беспорядки, развал всего, за что боролись.
— А за что же мы, собственно, боролись? — спросил Земан и встал.
— Погоди! — задержал его Житный и, взяв со стола какую-то бумагу, подал Земану. — Когда будет время, заполни и отправь по инстанциям. Можешь не торопиться. Пока.