давить не на мою журналистскую совесть, а на безымянное ощущение непоправимости напечатанного. Пожалуй, невзирая на всегдашний упрек читателей за анонимность в острых материалах, фамилии и преступников, и потерпевших указывать не надо. Чтобы не заставлять переживать все заново. Тем более в данной истории. И это во-вторых. Специфика таких дел и в том, что рассказ о многотысячных выкупах и колоссальных состояниях мишеней вымогательства может, увы, оказаться наводкой для очередной банды похитителей. Сумрачные визитеры напомнили мне, что в семье Г. есть теперь другие дети. (Я знал, что упомянутая в очерке супруга Бориса была беременна во время похорон близнецов.)
Теперь о нериторическом вопросе моих нежданных гостей. Почему, хмуро поинтересовались они, я во время командировки в О. не посетил дом Г. Тому было две причины. Об одной я им сказал. Меня предупредили: если кто-нибудь из окружения Г. узнает, что ты тут копаешь, живым из республики не уедешь. Собеседники мои — не знаю, насколько искренно — изумились сказанному, всячески меня убеждали в обратном и настойчиво интересовались, кто именно посоветовал мне остерегаться (и тем самым как бы оговорил уважаемое в городе семейство). Теперь о причине, которую я не помянул в том разговоре. Она очевидна. Мне не хотелось расспросами и журналистским дознанием ранить людей, и без того к пожизненному горю приговоренных. Самый отважный из тележурналистов Александр Невзоров, упомянув о присказке "в доме повешенного не говорят о веревке", как-то определил: репортер — это тот, кто говорит. И о веревке в доме повешенного, и о желтом "Запорожце" в виноградных двориках спокойного городка О. Не был я уверен, что буду об этом писать, и даром трепать нервы людей не хотелось. (Полагаю, что делать это — трепать нервы, нам все же придется…)
Кстати, о подоплеке моей неуверенности. Когда, приехав в столицу республики, я направился на поиски материалов, то столкнулся со своеобразным саботажем.
Официальные лица никак не желали подпустить меня к общедоступным, казалось бы, документам. Юноша-чиновник из архива республиканского Верховного суда, не на шутку растревоженный моими расспросами по поводу этого дела, познакомил меня с зампредом суда (председатель, как мне сказали, был в командировке; позднее я узнал, что меня обманули). Этот расплылся в любезностях и как бы продемонстрировал кавалерийскую готовность оказать мне любую помощь, кроме той, которая требовалась.
— Понимаете, — говорил мне он с улыбкой, сладкой, как местный виноград. — Никаких бумаг не осталось.
— Ну да, только приговор.
Но, настаивал я, мне большего и не надо, ведь в приговоре все детализировано, вполне достаточно для ознакомления, а ревизию мне и в голову не приходило затевать.
— Да-а, — тянул большой человек здешнего судопроизводства и, как будто ему попалась пара кислых виноградин, повел сочными губами. — Только вот беда, приговор-то есть, но он не на русском языке.
— Не беда, возражал я, сейчас позвоню знакомым в ЦК ЛКСМ, и мне выделят пару переводчиц (работал я тогда в комсомольском издании). С пререканиями, которые мой собеседник все пытался перевести во взаимно приятный обед, я получил те самые 22 страницы машинописи. И просторный кабинет, обшитый неместным деревом, где смог эти страницы проштудировать. Позднее мне довелось ознакомиться с материалами других дел о киднэппинге. Почти всегда похитители выбирали тех, кого считали людьми богатыми. И чаще прочего разбогатевшими незаконно, повторюсь. Впрочем, тандем мрачноватых визитеров из О. уверял меня: семья Г. выгребала все сусеки, залезала в долги, собирая затребованную тройкой Валерика мзду. Однако из того же приговора следовало: сами похитители ничуть не сомневались — выплатить полмиллиона родителям близнецов труда особого не составит. Более того, предполагали, что из-за столь "незначительной" суммы Борис (они предположили — не знаю, как уж там на самом деле, — что отец мальчиков владеет подпольной строительной фирмой) не станет впрягать в свои проблемы милицию, тем более — из Центра (местная, считали они, не справится).
Это называется "виктимологический аспект" (victim — жертва): у кого-то есть столь же весомые, как кошелек, основания предполагать — если однажды ребенок не вернулся домой из школы, то вечером раздастся ультимативный зво-нок. (Очевидцы вспоминают, что на похоронах мальчиков супруга в сердцах бросила Борису: "Ты знал, что это случится!") Невозможно понять, отчего киднэппингу присущ системно-эпизодический характер (чуть ли не девяносто процентов случаев выпадает на весну и июнь), но нет никакой загадки, почему рассчитанные звонки-удары метят в работников торговли, службы быта, начальников стройтрестов, сановных взяточников, оптовиков, перевозящих цветы и цитрусовые.
Случается, правда, всякое. У ректора одного из сибирских ВУЗов похитили малолетнюю внучку с целью пропихнуть в институт десяток абитуриентов. Естественно, не за племянников таким образом хлопотали, просто за каждого из предложенного ректору списка похитители собирались получить вознаграждение от кавказских родичей будущих студентов. Семнадцатилетнего сына видного партийного работника вывезли из Ленинграда (под действием одурманивающего наркотика) в Орджоникидзе и оттуда уже диктовали требования: смещение ряда должностных лиц, ордера на квартиры, опять же зачисление без экзаменов в вузы и, наконец, солидный денежный выкуп — двести тысяч. Делом этим занимался КГБ.
Но это все экзотические случаи. Как правило, расчет делается на то, что деньги будут получены в одночасье и без лишней возни. Самая соблазнительная мишень — подпольный миллионер (коих, по подсчетам экспертов, в стране десятки тысяч и будет больше). Раз подпольный, значит, от обращения в органы есть какая-никакая страховка. Ну а поскольку миллионер, стало быть, не будет проблем — вот она, "тарелочка с голубой каемочкой".
Мне рассказывали, что в абхазском городе местный мясо-молочный король исправно выплатил за сына 250 000 рублей и отдал бы еще четверть миллиона — согласно условиям — после его возвращения, если бы история не получила огласку среди соседей и не была пресечена милицией.
Из-за обычая улаживать дела по-семейному киднэппинг распространился на Кавказе и в Средней Азии. Дело доходит до печальных курьезов: пропажу восьмимесячной девочки пытаются документально зафиксировать как "побег из дома" (Узбекистан). А в Уголовном кодексе наиболее неблагополучной в отношении киднэппинга республики попросту упразднили соответствующую статью — хотя возможно, что Грузия уже потеряла печальное это первенство.
На мой взгляд, почва для похищения детей подготовлена смежными преступлениями: вымогательством, разбоем с проникновением в жилище, похищениями с целью мести ("Кутаисское дело", когда похититель изнасиловал и убил дочку любовника жены…), кражами автомобилей на Предмет последующего выкупа (за полцены) хозяевами, незаконно заработавшими на них деньги, и т. д. Сказываются и национальные традиции — похищения невест, вендетта (кровная вражда)… Спекулируют похитители и на особенностях национальных характеров: в этих краях развит культ ребенка, там действительно, по-моему, "дети — единственный привилегированный класс" (то же самое относится и к культу старших, поэтому здесь же развиты похищения с целью выкупа престарелых, беспомощных людей; в Грузии разоблачили группу, промышлявшую даже выкрадыванием покойников накануне похорон — знали, что гордые люди в лепешку расшибутся, но выкуп наскребут, лишь бы избежать позора!).
К киднэппингу шли постепенно, но, увы, неуклонно. Схема налицо (достаточно посмотреть пару видеофильмов), а уж остальное — дело техники. Техники и финального шага через нравственный барьер, духовный Рубикон, отделяющий человека с нормальными человеческими качествами от насильника-профессионала. Именно профессионала, я не оговорился. Киднэппингом чаще всего промышляют опытные преступники, вычисляющие каждый свой шаг, тонкие психологи с университетскими дипломами, циничные вымогатели и помогающие им беспощадные убийцы из уголовной гвардии беспредельщиков.
Сейчас, когда набирает обороты кооперация, можно прогнозировать появление целой прослойки состоятельных людей, чья состоятельность не будет тайной. И тысячи легальных богачей могут вписаться в сетку сложившейся организованной преступности именно по линии киднэппа. Чего стоит вошедший в моду рэкет — "вымогательство и шантаж, осуществленные путем насилия". Из служебной записки министра внутренних дел Узбекистана: "Районы республики поделены ими (преступными кланами. — Е.Д.) на зоны влияния… Местные организованные группировки перенимают опыт преступной деятельности мафии".
В республиках страны давно уже готовятся новые редакции уголовных и уголовно-процессуальных кодексов. Судя по всему, статья, предусматривающая наказание за похищение детей, останется в неизменном виде. Мне кажется, целесообразно разделить данную статью на несколько частей, ведь субъекты преступления весьма различны! Цели тоже бывают разные: корыстные, личные. Помню, в "Известиях" была опубликована заметка о молодой женщине, похитившей грудного младенца, с тем чтобы оказать давление на желанного мужчину. Дело закончилось благополучно, чадо вернули родителям… Но ведь тоже — похищение! Одно дело, когда ребенок "представляет в глазах преступника социальную и биологическую ценность" (нередки так называемые половые виды похищений), и совершенно другое, когда ребенок служит инструментом покушения на материальные блага, своего рода лопатой, которой пытаются выгрести подчистую сберкнижки родителей. В УК РСФСР статья 1 25 — похищение или подмен ребенка — предусматривает наказание сроком "до одного года или исправительные работы". В случае же если похищение "совершено с корыстной целью или из иных низменных побуждений" — рэкетиры киднэппа могут получить до 7 лет несвободы.